Прокурор небрежно листал дачный путеводитель.
- Еще что?
- Не спешите, - тонко улыбнулся Никольский. - Взгляните, пожалуйста, вот, вот, вот… Впрочем, не перечесть.
Реденькие брови Добржинского поднялись. Никольский пояснил:
- Крестиками означены проходные дворы, Антон Францыч.
- Уху, - носом выдохнул Добржинский; ему было неприятно, что этот «приват-доцент» уже успел кое-что подметить. - Уху… Генерал Федоров?
- Пожалуйста.
Эксперт артиллерийской академии генерал Федоров рапортом удостоверял: химический анализ содержимого жестяных банок показывает - динамит фабричного производства; судя по высокому качеству, иностранной выделки, очевидно, фирмы «Альфред Нобель и К°». Далее следовал акт об уничтожении взрывчатого вещества на плацу артиллерийской академии.
- Когда я начинал дело Гольденберга, было и того меньше. - Добржинский не упускал случая щегольнуть знаменитым делом, с которого и открылась, собственно, его карьера.
- Да, - согласился Никольский, прищуриваясь, - дело Гольденберга… Вы его ловко поддели, Антон Францыч, и очень ловко довели до самоубийства.
Добржинский оправил жесткие крахмальные манжеты.
- Я исполнил свой долг честно и, не скрою, с некоторым умением.
- Ну да, ну да… - Пенсне подполковника холодно поблескивало. - Впрочем… Да-с. Так вот, об этом Поливанове. Я в совершенной уверенности: вид на жительство подложный.
- Несомненно.
Никольский поднялся.
- У нас с вами всегда полное понимание.
Они поехали на Шпалерную, в тюрьму.
В просторной комнате, где обычно производились допросы, в комнате с зарешеченным окном были стулья, диван, письменный стол и портрет императора Александра, еще молодого, - портрет тех лет, когда государь возвестил правду и милость в судах.
Жандармы привели арестованного.
Полковник и прокурор стоя представились ему.
При имени Добржинского арестованный окинул прокурора внимательным взглядом, и обоим чиновникам показалось, что в серых, с влажным блеском глазах преступника мелькнуло что-то похожее на презрение.
Никольский разложил письменные принадлежности, взял стакан, стоявший рядом с графином, и посмотрел на свет - чист ли? Добржинский провел ногтем по бандероли папирос «Королевский фимиам», закурил.
- Наша обязанность, Константин Николаевич… - начал прокурор и улыбнулся: - Простите, не ошибаюсь? Константин Николаевич? Итак, наша обязанность, которую, увы, я при всем желании назвать приятной не могу, состоит в том, чтобы разобраться решительно во всех обстоятельствах, заставляющих нас подозревать вас, господин Похитонов…
- Поливанов, - поправил арестованный.
- Извините, ради бога, Константин Иванович…
- Николаевич, - поправил арестованный.
- О господи! - как бы законфузился прокурор. - Прямо беда! - Он легонько постучал указательным пальцем по лбу. - Итак, Константин Николаевич, обязанность наша добросовестно разобраться во всех обстоятельствах, а посему… Если мой коллега не возражает?.. Благодарю вас, Андрей Игнатьевич. Посему не соблаговолите ли вы, господин Поливанов, рассказать нам прошлую вашу жизнь.
- Охотно, господа. Все, что помню. И надеюсь, все разъяснится, к общему нашему удовольствию. Поверьте, мне крайне неловко и даже - как бы это выразиться? - даже обидно подвергнуться столь неприятной процедуре и очутиться там, где не пристало пребывать русскому дворянину и офицеру.
- Чувства ваши понятны, Константин Николаевич, - сказал подполковник Никольский, - и я как офицер… Вы понимаете? Но что прикажете делать? Покушение на бегство из-под стражи, динамит, прокламации… Согласитесь. многое противу вас.
- Я и это объясню, господа. Однако разрешите по порядку.
- Пожалуйста.
- Ну что ж… Родился я, милостивые государи, в родительском имении, в селе Дубровицы, Московской губернии. Из Четвертой московской гимназии вышел в семьдесят шестом году. До поступления в военную службу проживал частью дома, в имении, а частью в Москве на средства, получаемые от уроков… Потом…
- Извините, - перебил Никольский, - маленькая частность, Константин Николаевич: где именно проживали в Москве и у кого именно давали уроки?
Поливанов, наморщив лоб, опустил глаза.
- Тут, господа, романтическая история… Позвольте не отвечать… Есть некоторые вещи… Мне крайне не желательно вдаваться… - Он помолчал, вздохнул и продолжал: - Ну-с, в конце семьдесят шестого решил вступить в военную службу и прибыл в Санкт-Петербург.
- Где остановились в столице?
Поливанов посмотрел на Добржинского рассеянно п словно в удивлении: кому, дескать, нужны такие подробности?
- Не помню… В службу поступал без экзамена.
- Пользовались льготой? - Никольский то ли ловил Поливанова, то ли подчеркивал собственную осведомленность в военных делах.
- Точно так, по второму разряду, - ободрившись, отвечал Поливанов с видом человека, которому лучше уж объясняться с офицером, чем с каким-то штафиркой. - По второму разряду, да. И зачислен был вольноопределяющимся в тридцать вторую артиллерийскую бригаду.
- В какую батарею, не укажете ли?
- В первую. В первую батарею тридцать второй артиллерийской бригады. Тогда квартировали в столице. - Поливанов мечтательно улыбнулся. - Хорошо началась моя служба, господа. Очень хорошо. Уже осенью был произведен в прапорщики и получил назначение в Кронштадт.
- Не угодно ль объявить, куда именно?
- А как же, а как же, господа. Помню отлично: в пятнадцатую роту крепостной артиллерии. Славная была поначалу жизнь. Осенью семьдесят восьмого получаю уже подпоручика. Но, увы, господа, тут вскорости начались неприятности по службе, я оказался в оппозиции командиру. Ну сами понимаете, какая уж тут карьера? Стал подумывать об отставке, ибо… Словом, об этом вспоминать нечего. Подал в отставку. Вышел с чином поручика, каковым, стало быть, отставным поручиком артиллерии, и имею честь до сего дня…
Добржинский предложил ему папиросу. Поливанов поблагодарил и отказался.
- А фамилию командира не помните ли, господин Поливанов? И назовите, пожалуйста, кого-либо из ваших кронштадтских знакомых.
- Фамилию командира? - усмехнулся арестованный. - Я, разумеется, помню, господин прокурор, однако назвать ее не желаю. А равно и моих знакомых.
- Видите ли, Константин Николаевич, запирательство только вредит вам. Согласитесь, это укрепляет нас в подозрениях, тогда как вам да и нам с Андреем Игнатьевичем желательно бы скорее рассеять их. Не вижу оснований, почему бы скрывать командира, знакомых… А?
- Нет, господа, позвольте не называть.
- Как вам угодно, - нахмурился Добржинский. - Придется в протокол… Так, так… Ну, а после отставки где же изволили проживать?
- Подыскивая приличное занятие, жил в столицах. Да ведь, господа, стоит взглянуть на указ об отставке, там ведь все: где да когда жил. А так, на память, черт его знает.
Подполковник Никольский положил перо. Тронул губы платком. Спросил:
- Чемоданчик-то с динамитом откуда у вас?
- Вот ждал я этого вопроса. - Поливанов будто обрадовался. - Ждал, ей-богу. Ну что тут скажешь? Попутал бес. Повстречал как-то одного знакомого… Да-с. Был. извините, того-с, накуликался, извините. Он мне и говорит: «Возьми-ка, брат, чемодан да и спрячь». Я: «Изволь, брат». И невдомек, что там эдакое-то. Ну, а имя знакомого, не обессудьте, тоже назвать не могу-с. Долг чести. - Он растерянно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85