«И Христос лукавил, Денисушка». Волошин гневно отмахивался.
Существует ли нравственное право на ложь? Хотя бы на ложь во спасение? В сущности, что сие значит? Старая нечаевская погудка. Одна правда для себя, другая… Да и не правда, а кривда или полукривда - для остальных. Ух, ненавидел Денис эдакую вот заквасочку, и лишь мысль, что старается ради Саши, ради Михайлова, поддерживала его решимость и его участие в «крепостном деле». Только бы перевели Михайлова из Дома предварительного заключения в крепость…
С приходом Штырлова Денис, как и в прошлый раз, изобразил на бумажке треугольник Алексеевского равелина. Два отставных стражника склонились над чертежом.
- Ну-с, братцы, повторенье - мать ученья. Вы слушайте, верно ль я понял. Чуть споткнусь - поправляйте. Итак, с этой стороны - казарма? Хорошо, идем дальше. С этой - кухня и склад…
Волошин и впрямь вроде бы самовидцем был - так он теперь ясно представлял Алексеевский равелин. И дворик, и мостик через ров, отделяющий равелин от Петропавловки, и два зарешеченных окна, обращенные к воротам, и полутемные коридоры, где, как выразился Кузнецов, «начисто обезглазеть возможно», и казематы с их обомшелыми стенами.
* * *
В первые годы заточения Нечаеву давали чернила и бумагу. Он сочинял романы. Должно быть, от тех уже весьма давних лет у него остался некий романный замысел, он его и предложил Исполнительному комитету: «офицеры» и «генералы» чуть ли не с барабанным боем маршируют в крепость, чтобы дать Нечаеву «сиянье дня». Силами равелинной команды он, Нечаев, арестует императора, когда тот пожалует в Петропавловский собор. Арестует царя и поднимет над крепостью, как раз напротив Зимнего, красное знамя.
Сдается, и сам автор проекта не шибко в него верил. Просто он был из тех, о ком говорят: «У этого бурная фантазия». Да и к тому ж, чего только не надумаешь в четырех казематпых стенах, чем только не распылается воображение?
В Нечаеве, однако, уживались «бурная фантазия» и практическая сметливость. Желябов с Волошиным, расшифровывая последнее послание «известного арестанта», переглянулись: ого, тут было над чем всерьез пораскинуть мозгами!
Внутренний дворик, оказывается, имел скрытый широкий водосток; выходил он к Неве. Не бежать ли через него? Во-вторых, во время прогулки можно покинуть равелин с помощью стражников… Водосток? Но какой он длины? И точно ль выходит над уровнем реки или в глубине, подо льдом? Конечно, река стала, и можно бы обозреть местность. Однако часовые Зотова бастиона не состоят в нечаевском заговоре. Попробуй-ка сунуться к равелину по льду… Теперь: если солдаты и выведут переодетого Нечаева из равелина, то вывести они его могут лишь в крепость, а уж там придется шествовать на виду у всяческого рода служителей и чинов…
Желябов забрал в кулак бороду. Денис машинально перелистывал попавшееся ему под руку старинное описание Царского Села… Они сидели в квартире с окном на Мойку; на другой стороне ее видно было длинное, похожее на комод здание, где жил некогда Рылеев. Морозный день, ясно, молодо сверкал, в комнате топился камин, пахло сухой березой.
- Задача-а, - Желябов ворошил бороду. - Н-да, задача… Вот что, брат… Что он там о солдатах?.. Ну-ка?
Сообщение об ротных ершах вам было сделано еще в декабре. Повторяю его вкратце: в бога они не верят, царя считают извергом и причиной всего зла, ожидают бунта, который истребит все начальство и богачей и установит народное счастье всеобщего равенства и свободу… Главное, не оставляйте их в праздности: они непременно запьянствуют. Обременяйте их поручениями, поддерживайте в них сознание, что они приносят пользу великому делу. Платите исправно скромное жалованье, никак не более двадцати пяти рублей, и делайте подарки за ловкость, но требуйте и исправности и удачности. Тот, кто приобретет на них влияние, может вести их куда хочет; они будут хорошими помощниками в самых отважных предприятиях, и если вначале дело с ними пойдет хорошо, то количество их может быть увеличиваемо по мере надобности.
- Ох, башковит. - Желябов, восхитившись, даже лопатками зашевелил. - Догадывается, как люди нужны. Сидит взаперти, а нам еще и людей вербует.
- «Догадывается… Людей»… - фыркнул Денис. - А догадывается ль, спроси, что эти вот люди головы сложат?
- Оставь, - прихмурился Желябов, - все-то у тебя, брат, крайности. Нечаев как пишет? Поддерживайте, пишет, сознание, что служат великому делу…
- А ты думал, он напишет: поддерживайте, что мне служат? Вот он говорит: солдаты могут вывести. Хорошо. Они его выводят. А сами? А сами-то? Нет, Андрей, по мне, вот что: бежать должно так, чтобы солдат не заподозрило начальство.
Желябов откинулся на стуле, сунул руки в карманы серых в полоску брюк, сощурился:
- Идеального требуешь.
Денис с силой захлопнул книгу.
- А ты на меньшее согласен?
Желябов перестал щуриться, спросил резко:
- Бежать ему иль не бежать?
Денис помолчал.
- Уж коли на то пошло, скажу. Бежать, да только не теперь.
- Когда же?
- А вот когда Сашу со Шпалерной - в крепость.
Желябов опешил.
- Так вон оно что… Вот ты о чем. А мне и в голову не приходило. Что ж ты молчал до сих пор?
И вправду, что ж это он молчал? Тут таилось «нечто», и в этом «нечто» до конца он и самому себе не признавался.
С арестом Михайлова вновь одолевали Волошина давние опасения, вновь терзала мысль о возможности «второго издания нечаевщины». При Михайлове этого быть не могло. Почему? Не могло, и баста. Михайлов был тому ручательством, гарантией. А теперь?.. Андрей занял Сашино место в организации. Нет, тысячу раз нет - никаких сомнений у Дениса не было. И все-таки… все-таки он не мог верить в Желябова так, как верил в Сашу. Почему? Денис не знал.
- Что же ты молчал? - с укором повторил Желябов.
Денис не ответил. Потом сказал:
- Помнишь? Он любил старую легенду: сидит герой в тюрьме, ждет смерти. И вот в темную бурную ночь приходят его друзья, приходят, чтоб вызволить. Помнишь?
- Да-да… Стой, Денис, стой! - Желябов встряхнулся. - Ты вот… знаешь, ведь все-таки надо этот водосток… А? Снаружи бы на него поглядеть! Выберем такой час, чтобы сумерки, как говорится, меж собакой и волком. Выберем, а? Да по льду, по льду!
- Можно, - обрадованно согласился Денис, - это мы непременно. А еще… Я вот на той неделе в равелин намерен.
- Что-о? Спятил?
- Почему «спятил»? Есть, брат, такой солдатик лихой, Платошей звать. Платой Вишняков. Я уж с ним перемолвился. «А что, говорит, ваше благородие, отчего нельзя? Ты, говорит, нашим братом, нижним чипом, обернись, а вечерком - ужом, тенью».
- Ты решительно спятил!
- О господи, - вздохнул Волошин. - Будто не знаешь, лучше ведь раз увидеть, чем сто раз услышать. Равелин я теоретически, можно сказать, как пифагоровы штаны…
- Практически захотел? - сердито перебил Желябов.
- Ну, не в этом смысле, - поморщился Денис.
Желябов прошелся по комнате, передернул плечами, будто озяб, погрел руки над огнем, сказал:
- А мы тебе этого не позволим. - И, повернувшись всем корпусом, твердо повторил: - Не позволим.
- Кто «мы»? - вскинулся Денис.
- Мы! Понял?
- Нет, не понял, - отрезал Денис. - И понять затруднительно. - Его коробил повелительный тон Желябова.
- А понять нетрудно, - заговорил Андрей, перекатывая желваки и уставляя бороду на Волошина. - Очень даже нетрудно, Денис Петрович, милостивый государь мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Существует ли нравственное право на ложь? Хотя бы на ложь во спасение? В сущности, что сие значит? Старая нечаевская погудка. Одна правда для себя, другая… Да и не правда, а кривда или полукривда - для остальных. Ух, ненавидел Денис эдакую вот заквасочку, и лишь мысль, что старается ради Саши, ради Михайлова, поддерживала его решимость и его участие в «крепостном деле». Только бы перевели Михайлова из Дома предварительного заключения в крепость…
С приходом Штырлова Денис, как и в прошлый раз, изобразил на бумажке треугольник Алексеевского равелина. Два отставных стражника склонились над чертежом.
- Ну-с, братцы, повторенье - мать ученья. Вы слушайте, верно ль я понял. Чуть споткнусь - поправляйте. Итак, с этой стороны - казарма? Хорошо, идем дальше. С этой - кухня и склад…
Волошин и впрямь вроде бы самовидцем был - так он теперь ясно представлял Алексеевский равелин. И дворик, и мостик через ров, отделяющий равелин от Петропавловки, и два зарешеченных окна, обращенные к воротам, и полутемные коридоры, где, как выразился Кузнецов, «начисто обезглазеть возможно», и казематы с их обомшелыми стенами.
* * *
В первые годы заточения Нечаеву давали чернила и бумагу. Он сочинял романы. Должно быть, от тех уже весьма давних лет у него остался некий романный замысел, он его и предложил Исполнительному комитету: «офицеры» и «генералы» чуть ли не с барабанным боем маршируют в крепость, чтобы дать Нечаеву «сиянье дня». Силами равелинной команды он, Нечаев, арестует императора, когда тот пожалует в Петропавловский собор. Арестует царя и поднимет над крепостью, как раз напротив Зимнего, красное знамя.
Сдается, и сам автор проекта не шибко в него верил. Просто он был из тех, о ком говорят: «У этого бурная фантазия». Да и к тому ж, чего только не надумаешь в четырех казематпых стенах, чем только не распылается воображение?
В Нечаеве, однако, уживались «бурная фантазия» и практическая сметливость. Желябов с Волошиным, расшифровывая последнее послание «известного арестанта», переглянулись: ого, тут было над чем всерьез пораскинуть мозгами!
Внутренний дворик, оказывается, имел скрытый широкий водосток; выходил он к Неве. Не бежать ли через него? Во-вторых, во время прогулки можно покинуть равелин с помощью стражников… Водосток? Но какой он длины? И точно ль выходит над уровнем реки или в глубине, подо льдом? Конечно, река стала, и можно бы обозреть местность. Однако часовые Зотова бастиона не состоят в нечаевском заговоре. Попробуй-ка сунуться к равелину по льду… Теперь: если солдаты и выведут переодетого Нечаева из равелина, то вывести они его могут лишь в крепость, а уж там придется шествовать на виду у всяческого рода служителей и чинов…
Желябов забрал в кулак бороду. Денис машинально перелистывал попавшееся ему под руку старинное описание Царского Села… Они сидели в квартире с окном на Мойку; на другой стороне ее видно было длинное, похожее на комод здание, где жил некогда Рылеев. Морозный день, ясно, молодо сверкал, в комнате топился камин, пахло сухой березой.
- Задача-а, - Желябов ворошил бороду. - Н-да, задача… Вот что, брат… Что он там о солдатах?.. Ну-ка?
Сообщение об ротных ершах вам было сделано еще в декабре. Повторяю его вкратце: в бога они не верят, царя считают извергом и причиной всего зла, ожидают бунта, который истребит все начальство и богачей и установит народное счастье всеобщего равенства и свободу… Главное, не оставляйте их в праздности: они непременно запьянствуют. Обременяйте их поручениями, поддерживайте в них сознание, что они приносят пользу великому делу. Платите исправно скромное жалованье, никак не более двадцати пяти рублей, и делайте подарки за ловкость, но требуйте и исправности и удачности. Тот, кто приобретет на них влияние, может вести их куда хочет; они будут хорошими помощниками в самых отважных предприятиях, и если вначале дело с ними пойдет хорошо, то количество их может быть увеличиваемо по мере надобности.
- Ох, башковит. - Желябов, восхитившись, даже лопатками зашевелил. - Догадывается, как люди нужны. Сидит взаперти, а нам еще и людей вербует.
- «Догадывается… Людей»… - фыркнул Денис. - А догадывается ль, спроси, что эти вот люди головы сложат?
- Оставь, - прихмурился Желябов, - все-то у тебя, брат, крайности. Нечаев как пишет? Поддерживайте, пишет, сознание, что служат великому делу…
- А ты думал, он напишет: поддерживайте, что мне служат? Вот он говорит: солдаты могут вывести. Хорошо. Они его выводят. А сами? А сами-то? Нет, Андрей, по мне, вот что: бежать должно так, чтобы солдат не заподозрило начальство.
Желябов откинулся на стуле, сунул руки в карманы серых в полоску брюк, сощурился:
- Идеального требуешь.
Денис с силой захлопнул книгу.
- А ты на меньшее согласен?
Желябов перестал щуриться, спросил резко:
- Бежать ему иль не бежать?
Денис помолчал.
- Уж коли на то пошло, скажу. Бежать, да только не теперь.
- Когда же?
- А вот когда Сашу со Шпалерной - в крепость.
Желябов опешил.
- Так вон оно что… Вот ты о чем. А мне и в голову не приходило. Что ж ты молчал до сих пор?
И вправду, что ж это он молчал? Тут таилось «нечто», и в этом «нечто» до конца он и самому себе не признавался.
С арестом Михайлова вновь одолевали Волошина давние опасения, вновь терзала мысль о возможности «второго издания нечаевщины». При Михайлове этого быть не могло. Почему? Не могло, и баста. Михайлов был тому ручательством, гарантией. А теперь?.. Андрей занял Сашино место в организации. Нет, тысячу раз нет - никаких сомнений у Дениса не было. И все-таки… все-таки он не мог верить в Желябова так, как верил в Сашу. Почему? Денис не знал.
- Что же ты молчал? - с укором повторил Желябов.
Денис не ответил. Потом сказал:
- Помнишь? Он любил старую легенду: сидит герой в тюрьме, ждет смерти. И вот в темную бурную ночь приходят его друзья, приходят, чтоб вызволить. Помнишь?
- Да-да… Стой, Денис, стой! - Желябов встряхнулся. - Ты вот… знаешь, ведь все-таки надо этот водосток… А? Снаружи бы на него поглядеть! Выберем такой час, чтобы сумерки, как говорится, меж собакой и волком. Выберем, а? Да по льду, по льду!
- Можно, - обрадованно согласился Денис, - это мы непременно. А еще… Я вот на той неделе в равелин намерен.
- Что-о? Спятил?
- Почему «спятил»? Есть, брат, такой солдатик лихой, Платошей звать. Платой Вишняков. Я уж с ним перемолвился. «А что, говорит, ваше благородие, отчего нельзя? Ты, говорит, нашим братом, нижним чипом, обернись, а вечерком - ужом, тенью».
- Ты решительно спятил!
- О господи, - вздохнул Волошин. - Будто не знаешь, лучше ведь раз увидеть, чем сто раз услышать. Равелин я теоретически, можно сказать, как пифагоровы штаны…
- Практически захотел? - сердито перебил Желябов.
- Ну, не в этом смысле, - поморщился Денис.
Желябов прошелся по комнате, передернул плечами, будто озяб, погрел руки над огнем, сказал:
- А мы тебе этого не позволим. - И, повернувшись всем корпусом, твердо повторил: - Не позволим.
- Кто «мы»? - вскинулся Денис.
- Мы! Понял?
- Нет, не понял, - отрезал Денис. - И понять затруднительно. - Его коробил повелительный тон Желябова.
- А понять нетрудно, - заговорил Андрей, перекатывая желваки и уставляя бороду на Волошина. - Очень даже нетрудно, Денис Петрович, милостивый государь мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85