Эрика не заблуждалась на этот счет, у нее тоже был зоркий глаз. Они взялись за руки и заговорили искренне, начистоту. Эрика не скрывала того, что видела в своем женихе и что пугало ее, но она приняла твердое решение взять и сберечь для себя эту обаятельную и изменчивую душу, к которой так жадно тянулась. Она заранее принимала все тайные битвы, бессонные ночи, беспокойные дни – расплату за счастье, которое ей придется снова и снова завоевывать без всякой уверенности в его прочности.
Сжимая нервную руку Эрики, Аннета ощущала яростную энергию, которую влюбленная девушка минутой раньше собиралась направить против нее, стремясь любой ценой отстоять свое ускользавшее счастье – счастье всей жизни, на которое эта раненая жизнь, эта больная уже не рассчитывала. Аннета думала:
«Это справедливо».
Она говорила себе:
«Эта рука в силах удержать и вести того, кого я вверяю ей».
Эрика, все еще дичась, украдкой устремляла взгляд зеленовато-синих, как лед, глаз, почти лишенных ресниц, с бледными бровями на щеки, рот, шею, грудь, руки Аннеты. И думала:
«Хороша она… Куда мне…»
И созревшим за годы болезни инстинктом почуяла, что для этой женщины отречься было трудно и что это даже, пожалуй, несправедливо.
Но эта мысль только промелькнула.
«Справедливо или нет – оно мое, это счастье!..»
Аннета поднялась. Она сказала:
– Пришлите мне Франца. Я поговорю с ним.
Эрика решилась не сразу. Ее снова одолели сомнения. Она испуганно взглянула на соперницу, пристально смотревшую на нее. Она видела, что Аннета требует полного доверия. Надо было поверить – или порвать. Она поверила. И кротко сказала:
– Я пошлю его к вам.
В последний раз обе женщины взглянули друг на друга, как сестры. И на пороге обменялись поцелуем мира.
Час спустя пришел Франц.
То, что Эрика послала его к Аннете, не удивило его. Он не привык раздумывать о чувствах других; его поглощали свои чувства, а, они были изменчивы. Если бы он даже попытался заглянуть в душу обеим женщинам, то признал бы вполне естественным, что его любят обе. Это не накладывало на него никаких обязательств. Так он думал – и совершенно искренне! Он был искренен в любую минуту. Ужасная искренность человека, у которого эти минуты одна за другой бесследно испаряются!.. Но он от этого не страдает.
Сейчас его занимало последнее открытие: руки волшебницы на клавишах и объятие у дверей дома, под небом… Он пришел возбужденный, разгоряченный, уверенный в победе. Он выказал и робость и простодушное тщеславие.
Но его сразу же сбила с толку холодность Аннеты.
Она не усадила его, приняла стоя; бегло взглянув на себя в зеркало, небрежно пригладила волосы и сказала:
– Идем!
Они поднимались в гору дорогой, по которой не раз уже гуляли. Оба были отличными ходоками и шли широким шагом. Аннета молчала. Франц сперва было присмирел, но быстро оправился. Ему было легко и радостно. Он восхищался новыми игрушками сердца – этими двумя женщинами (в их любви он был уверен). Как примирить между собой две любви – это уже дело десятое; оно ничуть не занимало его. Франц так мало сознавал свой эгоизм и так был полон собой, что, нисколько не стремясь вызвать ревность в Аннете, стал перебирать прекрасные качества Эрики и простодушно восторгаться счастливым случаем, который занес его сюда, где он нашел свое счастье.
Сердце Аннеты сжалось, у нее чуть не вырвалось:
«За этот счастливый случай другой заплатил жизнью».
Но она вовсе не хотела терзать его воспоминаниями. Она только сказала:
– Жермен был бы рад.
Но и это было слишком. Франц огорчился. Ему было бы приятнее в эту минуту не думать о Жермене. Но раз уж он вспомнил о друге, тень искренней печали скользнула по его лицу. И исчезла. Его ум, так искусно помогавший ему увертываться от всего, что могло нарушить его спокойствие, подхватил последнее слово Аннеты. Франц сказал:
– Да, если бы это счастье можно было разделить с ним!
И печаль и радость были непритворны. Но не успели отзвучать эти слова, как уже осталась только радость. Имя друга не было произнесено.
Аннета вспомнила трезвые слова умершего:
«Если забвение опаздывает, ему идут навстречу».
Франц опять заговорил, как влюбленный поэт. Влюбленный в кого? Он говорил одной женщине о другой. Но присутствие Аннеты вдохновляло его гораздо больше, чем образ той, о которой он говорил. Он не спускал с Аннеты глаз, эти глаза ласкали ее, он пил воздух, струившийся вокруг нее. И вдруг останавливался, пораженный видом, приковавшим к себе жадный взгляд художника. Он восторгался линиями, оттенками, гармоническими сочетаниями. Но Аннета не останавливалась. Она шла вперед, высокомерная, рассеянная, не поворачивая головы, насупившись. В ней закипало раздражение и презрение к этим душам артистов, столь изменчивым, что каждое мгновение вытесняет у них предыдущее: жизнь и смерть проходят сквозь них, как сквозь сито…
Она стала подыматься по откосу на скалистую площадку – узкую и длинную седловину. Поднялась, не переводя духа. Там, в вышине, небо было светлое и жесткое, как зрачки Эрики Винтергрюн. Обдувавший вершины весенний ветер, свежий и сильный, струился по склону, пригибая к земле длинные стебли трав. Он обжигал лица Аннеты и ее спутника. Они уселись в ложбинке под защитой купы искривленных, низкорослых деревьев. Пастбища сбегали по круче в долину, где мчался поток. Вверху – круг белого, как металл, неба, обведенный бахромой темных скучившихся облаков, которые разбивались о горные вершины, как волны об утес.
Аннета расположилась на траве – дикой мяте, росшей среди жнивья и согретой последними лучами заходящего солнца. От бурных порывов северного ветра – и гнева, который разгорался в ее душе, – щеки ее раскраснелись. Сидя рядом с Францем, она смотрела не на него, а вперед, высоко подняв голову и презрительно улыбаясь. Она вся лучилась силой и гордостью. Франц смотрел на нее во все глаза – и прекратил болтовню. Молчание жгло Аннету. Из своего презрительного далека она ощущала на своем теле огонь взгляда, скользившего по ней. Она продолжала улыбаться. Но последний порыв страсти налетел на нее, как вихрь на вершины деревьев, распростерших над ней свои крылья. Она сказала про себя этим глазам, которые видела, не глядя в них:
«Наконец-то ты открываешь меня!..»
И крикнула отсутствующей сопернице, которая ждала там внизу, под ее ногами, той, чьи больные ноги не могли бы одолеть крутого склона:
«Стоит мне только захотеть… и он мой! Попробуй отнять его!..»
Но она не захотела.
Вместе с пожаром заката перед ее глазами прошла волна крови. И немое безумие погасло, как солнце за горами. Она повела плечами, поднялась во весь рост и, стоя на плато, на самом ветру, повернулась к Францу, который шел за ней, как собака. Глаза юноши жадно ждали ее взгляда, молили о нем. Но, встретив этот взгляд, он увидел в нем только холод, отчуждение.
Аннета заметила, что он разочарован, улыбнулась ему и, встряхнувшись, посмотрела на него с выражением спокойной материнской доброты.
– Франц, ты не злой, – сказала она, – но ты можешь причинить много зла… Ты это знаешь? Пора знать, мой друг!.. Да не ты один. Хороша и я… Все мы рождаем зло, как яблоня яблоки. Но этот плод нашего дерева надо съедать самим. Уволим от него других!..
Франц, растерявшись, попытался увернуться от смысла этих слов и от взгляда, насквозь пронзавшего его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284
Сжимая нервную руку Эрики, Аннета ощущала яростную энергию, которую влюбленная девушка минутой раньше собиралась направить против нее, стремясь любой ценой отстоять свое ускользавшее счастье – счастье всей жизни, на которое эта раненая жизнь, эта больная уже не рассчитывала. Аннета думала:
«Это справедливо».
Она говорила себе:
«Эта рука в силах удержать и вести того, кого я вверяю ей».
Эрика, все еще дичась, украдкой устремляла взгляд зеленовато-синих, как лед, глаз, почти лишенных ресниц, с бледными бровями на щеки, рот, шею, грудь, руки Аннеты. И думала:
«Хороша она… Куда мне…»
И созревшим за годы болезни инстинктом почуяла, что для этой женщины отречься было трудно и что это даже, пожалуй, несправедливо.
Но эта мысль только промелькнула.
«Справедливо или нет – оно мое, это счастье!..»
Аннета поднялась. Она сказала:
– Пришлите мне Франца. Я поговорю с ним.
Эрика решилась не сразу. Ее снова одолели сомнения. Она испуганно взглянула на соперницу, пристально смотревшую на нее. Она видела, что Аннета требует полного доверия. Надо было поверить – или порвать. Она поверила. И кротко сказала:
– Я пошлю его к вам.
В последний раз обе женщины взглянули друг на друга, как сестры. И на пороге обменялись поцелуем мира.
Час спустя пришел Франц.
То, что Эрика послала его к Аннете, не удивило его. Он не привык раздумывать о чувствах других; его поглощали свои чувства, а, они были изменчивы. Если бы он даже попытался заглянуть в душу обеим женщинам, то признал бы вполне естественным, что его любят обе. Это не накладывало на него никаких обязательств. Так он думал – и совершенно искренне! Он был искренен в любую минуту. Ужасная искренность человека, у которого эти минуты одна за другой бесследно испаряются!.. Но он от этого не страдает.
Сейчас его занимало последнее открытие: руки волшебницы на клавишах и объятие у дверей дома, под небом… Он пришел возбужденный, разгоряченный, уверенный в победе. Он выказал и робость и простодушное тщеславие.
Но его сразу же сбила с толку холодность Аннеты.
Она не усадила его, приняла стоя; бегло взглянув на себя в зеркало, небрежно пригладила волосы и сказала:
– Идем!
Они поднимались в гору дорогой, по которой не раз уже гуляли. Оба были отличными ходоками и шли широким шагом. Аннета молчала. Франц сперва было присмирел, но быстро оправился. Ему было легко и радостно. Он восхищался новыми игрушками сердца – этими двумя женщинами (в их любви он был уверен). Как примирить между собой две любви – это уже дело десятое; оно ничуть не занимало его. Франц так мало сознавал свой эгоизм и так был полон собой, что, нисколько не стремясь вызвать ревность в Аннете, стал перебирать прекрасные качества Эрики и простодушно восторгаться счастливым случаем, который занес его сюда, где он нашел свое счастье.
Сердце Аннеты сжалось, у нее чуть не вырвалось:
«За этот счастливый случай другой заплатил жизнью».
Но она вовсе не хотела терзать его воспоминаниями. Она только сказала:
– Жермен был бы рад.
Но и это было слишком. Франц огорчился. Ему было бы приятнее в эту минуту не думать о Жермене. Но раз уж он вспомнил о друге, тень искренней печали скользнула по его лицу. И исчезла. Его ум, так искусно помогавший ему увертываться от всего, что могло нарушить его спокойствие, подхватил последнее слово Аннеты. Франц сказал:
– Да, если бы это счастье можно было разделить с ним!
И печаль и радость были непритворны. Но не успели отзвучать эти слова, как уже осталась только радость. Имя друга не было произнесено.
Аннета вспомнила трезвые слова умершего:
«Если забвение опаздывает, ему идут навстречу».
Франц опять заговорил, как влюбленный поэт. Влюбленный в кого? Он говорил одной женщине о другой. Но присутствие Аннеты вдохновляло его гораздо больше, чем образ той, о которой он говорил. Он не спускал с Аннеты глаз, эти глаза ласкали ее, он пил воздух, струившийся вокруг нее. И вдруг останавливался, пораженный видом, приковавшим к себе жадный взгляд художника. Он восторгался линиями, оттенками, гармоническими сочетаниями. Но Аннета не останавливалась. Она шла вперед, высокомерная, рассеянная, не поворачивая головы, насупившись. В ней закипало раздражение и презрение к этим душам артистов, столь изменчивым, что каждое мгновение вытесняет у них предыдущее: жизнь и смерть проходят сквозь них, как сквозь сито…
Она стала подыматься по откосу на скалистую площадку – узкую и длинную седловину. Поднялась, не переводя духа. Там, в вышине, небо было светлое и жесткое, как зрачки Эрики Винтергрюн. Обдувавший вершины весенний ветер, свежий и сильный, струился по склону, пригибая к земле длинные стебли трав. Он обжигал лица Аннеты и ее спутника. Они уселись в ложбинке под защитой купы искривленных, низкорослых деревьев. Пастбища сбегали по круче в долину, где мчался поток. Вверху – круг белого, как металл, неба, обведенный бахромой темных скучившихся облаков, которые разбивались о горные вершины, как волны об утес.
Аннета расположилась на траве – дикой мяте, росшей среди жнивья и согретой последними лучами заходящего солнца. От бурных порывов северного ветра – и гнева, который разгорался в ее душе, – щеки ее раскраснелись. Сидя рядом с Францем, она смотрела не на него, а вперед, высоко подняв голову и презрительно улыбаясь. Она вся лучилась силой и гордостью. Франц смотрел на нее во все глаза – и прекратил болтовню. Молчание жгло Аннету. Из своего презрительного далека она ощущала на своем теле огонь взгляда, скользившего по ней. Она продолжала улыбаться. Но последний порыв страсти налетел на нее, как вихрь на вершины деревьев, распростерших над ней свои крылья. Она сказала про себя этим глазам, которые видела, не глядя в них:
«Наконец-то ты открываешь меня!..»
И крикнула отсутствующей сопернице, которая ждала там внизу, под ее ногами, той, чьи больные ноги не могли бы одолеть крутого склона:
«Стоит мне только захотеть… и он мой! Попробуй отнять его!..»
Но она не захотела.
Вместе с пожаром заката перед ее глазами прошла волна крови. И немое безумие погасло, как солнце за горами. Она повела плечами, поднялась во весь рост и, стоя на плато, на самом ветру, повернулась к Францу, который шел за ней, как собака. Глаза юноши жадно ждали ее взгляда, молили о нем. Но, встретив этот взгляд, он увидел в нем только холод, отчуждение.
Аннета заметила, что он разочарован, улыбнулась ему и, встряхнувшись, посмотрела на него с выражением спокойной материнской доброты.
– Франц, ты не злой, – сказала она, – но ты можешь причинить много зла… Ты это знаешь? Пора знать, мой друг!.. Да не ты один. Хороша и я… Все мы рождаем зло, как яблоня яблоки. Но этот плод нашего дерева надо съедать самим. Уволим от него других!..
Франц, растерявшись, попытался увернуться от смысла этих слов и от взгляда, насквозь пронзавшего его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284