Ради здоровья Ады они должны были много ездить – повсюду, куда та пожелает; ее нужно было защищать от всего, что могло быть для нее трудным или неприятным; ее нужно было баловать, как ребенка, уступать ей во всем; даже игры они выбирали такие, в которых она могла быть победителем. Ее нужно было оберегать от любых волнений, которые могли бы ей напомнить о долгих годах ожидания. Трагедия Ады заключалась в том, что она, не ведая, что творит, требовала от Джона все больше и больше, пока его самопожертвование не стало полным и писатель, которого она сначала поддерживала своей верой и воодушевляла, не оказался всецело в оковах их брака.
Глава 14
ДОЛГОЖДАННАЯ СВОБОДА
Джон и Ада не теряли времени: они открыто поехали вместе на Рождество в Манатон, который уже стал для них «их» местом, и, как они и надеялись, майор Голсуорси, который не мог больше держать никого в заблуждении относительно супружеской верности Ады, начал бракоразводный процесс. Чтобы избежать неловкости в то время, пока дело не будет завершено, Ада не станет полностью свободной и они не смогут пожениться, они решили отправиться за границу.
Перед отъездом из Англии им необходимо было завершить множество дел: теперь тайна была раскрыта, и они должны были наконец посвятить близких друзей в истинный смысл их отношений; кроме того, Джон вынужден был выйти из всех клубов и отойти от дел. Хотя Голсуорси был глубоко убежден в том, что в сложившейся ситуации они с Адой избрали единственно верный путь, хотя он не раз освещал положение замужней женщины, несчастной в браке, в своих произведениях, тем не менее он понимал, что близкие друзья вполне могут осуждать его и, возможно, даже отречься от него из-за его поступка. Он не сомневался в том, что теряет право называться уважаемым и полноправным членом своего общества. «Мой дорогой Хорн, – писал он Сент Джону Хорнби 8 января, – я пишу тебе, чтобы отказаться быть доверенным лицом в твоем брачном контракте. Не думай, что это из-за того, что я боюсь лишних хлопот; я был бы счастлив, если бы все мои официальные обязанности носили столь же приятный и безболезненный характер. Суть в том, что я теперь не подхожу для такого рода дел. Иными словами, я покидаю Англию вместе с человеком, с которым меня связывает давняя и прочная привязанность. Когда завершатся все надлежащие формальности и настанет подходящее время (если судьба будет к нам благосклонна), мы поженимся и вернемся в Англию.
Я не хочу особенно распространяться на эту тему, скажу тебе только, что ее замужество с самого начала было ужасным, что я держался в тени до тех пор, пока их разрыв не стал делом предрешенным, что если кого и стоит обвинять, то только меня, но у меня нет ощущения вины, и я уверен, что любой из нас на моем месте поступил бы точно так же. Ее муж – мой двоюродный брат, и этим объясняется то, что, пока был жив мой отец, мы не имели права причинять ему боль скандалом.
Мы полностью преданы друг другу, мы не думаем, что что-либо может помешать нам, и мы этого не допустим. Те, кто знает нас лучше, полагают, что это будет нетрудно сделать. Я отошел от всех дел, вышел из клубов и т. д., и у меня наконец-то будет время и ничем не отягощенный ум, чтобы писать».
Ральфу Моттрэму, который знал их обоих и, вероятно, уже был в курсе происходящего, Голсуорси написал аналогичное письмо, но в менее извиняющемся тоне:
«Я уезжаю на 6–7 месяцев за границу – до тех пор, пока мы с Адой сможем пожениться. Ожидание – монстр с головой гидры будет убит, надеюсь, уже в этом месяце тем, что называется «процессом» в так называемом суде.
После нашего возвращения, если Вы все еще будете считать нас людьми достойными, я надеюсь, Вы посетите нас в том маленьком домике, который я приобрел. Между тем, мой милый мальчик, я расстаюсь с Вами с чувством искрен93ней симпатии. Я настаиваю на том, чтобы Вы продолжали писать и не унывали.
Нам предстоит пережить любопытный и захватывающий период, так как Ада, слава богу, совсем не то, что можно назвать обыкновенной женщиной, к тому же мы не зря пронесли через все испытания нашу преданность. Любопытно посмотреть, как будут воспринимать все это окружающие. В целом, это укрепляет веру в природу человека».
По условиям завещания отца Голсуорси получил значительно большую финансовую свободу, чем имел до сих пор. Он мог свободно позволить себе и Аде вести тот подвижный образ жизни, который – он чувствовал – им предстоял, и в то же время содержать сначала один, затем два дома в Англии. Все это требовало немалых затрат, а он пока еще ничего не зарабатывал своими книгами. В 1903 году, когда от него ушла жена, Джон Голсуорси-старший изменил завещание, сильно сократив долю жены в наследстве и увеличив долю детей: Джон получил две тысячи пятьсот фунтов стерлингов, которые не облагались налогами, и его годовой доход возрос с четырехсот фунтов до семисот; более того, по истечении семи лет остатки отцовского состояния надлежало в равных частях распределить между детьми. Сыновья унаследовали их полностью, дочери должны были разделить свою долю с детьми.
Вначале Голсуорси поехали в Италию, и 1 февраля Джон смог написать Эдварду Гарнету, что их адрес последующие десять дней будет: ««Гранд-отель» в Леванто близ Специи». Воспоминания же Ады дают основание предположить, что этот период продлился несколько дольше:
«Находясь достаточно долго на Итальянской Ривьере в Леванто, мы обнаружили здесь немало неплохих маршрутов для прогулок. Утренние часы мы отдавали работе – он делал окончательную обработку «Собственника», я перепечатывала начисто текст. Днем мы изучали окрестности. Мы находили, что здесь очень мило, хотя должна сознаться, что это по большей части были довольно унылые предместья и дорога примерно полторы мили длиной. Эту скучную картину немного оживляли несколько крестьянок, стоящих у своих домов с пряжей: веретено крутилось, нить постепенно удлинялась под их пальцами. У меня есть повод вспоминать прогулки по Леванто, так как в часы, свободные от перепечатывания романа, я составляла путеводитель... Дороги вдоль побережья на север и на юг были очень живописны, особенно на север. Больше всего нам нравился один утес, на вершине которого росли великолепные сосны, между их золотистыми стволами было видно темно-синее море. Это плато мы назвали «греческим», подразумевая под этим нечто, понятное нам одним, хотя никогда не были в Греции».
Эти месяцы остались самыми счастливыми в жизни Ады и Джона; они могли уже считать себя супругами и обрели уверенность в будущем; Джон работал над романом, который должен был принести ему наибольший успех; Ада, как она некогда и мечтала, оказывала помощь и поддержку великому писателю. В 1932 году Голсуорси, вспоминая период работы над «Собственником», отмечает то чувство полного умиротворения, которое он тогда постоянно испытывал:
«Был замысел написать «Собственника» в сатирическом ключе, он создавался на большом подъеме. Я работал над ним, где придется, в самый острый период моей жизни. Две трети романа я писал два года, остальную треть завершил за шесть недель, когда на страницы рукописи сквозь ветви зимних деревьев пробивался бледный свет солнца Северной Италии. Я не торопился с публикацией этой книги, я знал, что это будет лучшее из всего, что я написал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Глава 14
ДОЛГОЖДАННАЯ СВОБОДА
Джон и Ада не теряли времени: они открыто поехали вместе на Рождество в Манатон, который уже стал для них «их» местом, и, как они и надеялись, майор Голсуорси, который не мог больше держать никого в заблуждении относительно супружеской верности Ады, начал бракоразводный процесс. Чтобы избежать неловкости в то время, пока дело не будет завершено, Ада не станет полностью свободной и они не смогут пожениться, они решили отправиться за границу.
Перед отъездом из Англии им необходимо было завершить множество дел: теперь тайна была раскрыта, и они должны были наконец посвятить близких друзей в истинный смысл их отношений; кроме того, Джон вынужден был выйти из всех клубов и отойти от дел. Хотя Голсуорси был глубоко убежден в том, что в сложившейся ситуации они с Адой избрали единственно верный путь, хотя он не раз освещал положение замужней женщины, несчастной в браке, в своих произведениях, тем не менее он понимал, что близкие друзья вполне могут осуждать его и, возможно, даже отречься от него из-за его поступка. Он не сомневался в том, что теряет право называться уважаемым и полноправным членом своего общества. «Мой дорогой Хорн, – писал он Сент Джону Хорнби 8 января, – я пишу тебе, чтобы отказаться быть доверенным лицом в твоем брачном контракте. Не думай, что это из-за того, что я боюсь лишних хлопот; я был бы счастлив, если бы все мои официальные обязанности носили столь же приятный и безболезненный характер. Суть в том, что я теперь не подхожу для такого рода дел. Иными словами, я покидаю Англию вместе с человеком, с которым меня связывает давняя и прочная привязанность. Когда завершатся все надлежащие формальности и настанет подходящее время (если судьба будет к нам благосклонна), мы поженимся и вернемся в Англию.
Я не хочу особенно распространяться на эту тему, скажу тебе только, что ее замужество с самого начала было ужасным, что я держался в тени до тех пор, пока их разрыв не стал делом предрешенным, что если кого и стоит обвинять, то только меня, но у меня нет ощущения вины, и я уверен, что любой из нас на моем месте поступил бы точно так же. Ее муж – мой двоюродный брат, и этим объясняется то, что, пока был жив мой отец, мы не имели права причинять ему боль скандалом.
Мы полностью преданы друг другу, мы не думаем, что что-либо может помешать нам, и мы этого не допустим. Те, кто знает нас лучше, полагают, что это будет нетрудно сделать. Я отошел от всех дел, вышел из клубов и т. д., и у меня наконец-то будет время и ничем не отягощенный ум, чтобы писать».
Ральфу Моттрэму, который знал их обоих и, вероятно, уже был в курсе происходящего, Голсуорси написал аналогичное письмо, но в менее извиняющемся тоне:
«Я уезжаю на 6–7 месяцев за границу – до тех пор, пока мы с Адой сможем пожениться. Ожидание – монстр с головой гидры будет убит, надеюсь, уже в этом месяце тем, что называется «процессом» в так называемом суде.
После нашего возвращения, если Вы все еще будете считать нас людьми достойными, я надеюсь, Вы посетите нас в том маленьком домике, который я приобрел. Между тем, мой милый мальчик, я расстаюсь с Вами с чувством искрен93ней симпатии. Я настаиваю на том, чтобы Вы продолжали писать и не унывали.
Нам предстоит пережить любопытный и захватывающий период, так как Ада, слава богу, совсем не то, что можно назвать обыкновенной женщиной, к тому же мы не зря пронесли через все испытания нашу преданность. Любопытно посмотреть, как будут воспринимать все это окружающие. В целом, это укрепляет веру в природу человека».
По условиям завещания отца Голсуорси получил значительно большую финансовую свободу, чем имел до сих пор. Он мог свободно позволить себе и Аде вести тот подвижный образ жизни, который – он чувствовал – им предстоял, и в то же время содержать сначала один, затем два дома в Англии. Все это требовало немалых затрат, а он пока еще ничего не зарабатывал своими книгами. В 1903 году, когда от него ушла жена, Джон Голсуорси-старший изменил завещание, сильно сократив долю жены в наследстве и увеличив долю детей: Джон получил две тысячи пятьсот фунтов стерлингов, которые не облагались налогами, и его годовой доход возрос с четырехсот фунтов до семисот; более того, по истечении семи лет остатки отцовского состояния надлежало в равных частях распределить между детьми. Сыновья унаследовали их полностью, дочери должны были разделить свою долю с детьми.
Вначале Голсуорси поехали в Италию, и 1 февраля Джон смог написать Эдварду Гарнету, что их адрес последующие десять дней будет: ««Гранд-отель» в Леванто близ Специи». Воспоминания же Ады дают основание предположить, что этот период продлился несколько дольше:
«Находясь достаточно долго на Итальянской Ривьере в Леванто, мы обнаружили здесь немало неплохих маршрутов для прогулок. Утренние часы мы отдавали работе – он делал окончательную обработку «Собственника», я перепечатывала начисто текст. Днем мы изучали окрестности. Мы находили, что здесь очень мило, хотя должна сознаться, что это по большей части были довольно унылые предместья и дорога примерно полторы мили длиной. Эту скучную картину немного оживляли несколько крестьянок, стоящих у своих домов с пряжей: веретено крутилось, нить постепенно удлинялась под их пальцами. У меня есть повод вспоминать прогулки по Леванто, так как в часы, свободные от перепечатывания романа, я составляла путеводитель... Дороги вдоль побережья на север и на юг были очень живописны, особенно на север. Больше всего нам нравился один утес, на вершине которого росли великолепные сосны, между их золотистыми стволами было видно темно-синее море. Это плато мы назвали «греческим», подразумевая под этим нечто, понятное нам одним, хотя никогда не были в Греции».
Эти месяцы остались самыми счастливыми в жизни Ады и Джона; они могли уже считать себя супругами и обрели уверенность в будущем; Джон работал над романом, который должен был принести ему наибольший успех; Ада, как она некогда и мечтала, оказывала помощь и поддержку великому писателю. В 1932 году Голсуорси, вспоминая период работы над «Собственником», отмечает то чувство полного умиротворения, которое он тогда постоянно испытывал:
«Был замысел написать «Собственника» в сатирическом ключе, он создавался на большом подъеме. Я работал над ним, где придется, в самый острый период моей жизни. Две трети романа я писал два года, остальную треть завершил за шесть недель, когда на страницы рукописи сквозь ветви зимних деревьев пробивался бледный свет солнца Северной Италии. Я не торопился с публикацией этой книги, я знал, что это будет лучшее из всего, что я написал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85