Вторую книгу я назову «Даная», третью «Медная глотка». Временное расстояние между книгами составит шесть лет, и во всех трех рассказчиком будет молодой Джолион. Героев второй книги я уже придумал, но в отношении третьей у меня есть только общая идея.
Теперь я хочу спросить Вас о следующем: стоит ли после заглавия «Собственник» и т. д. писать подзаголовки, такие, как:
«Национальная этика»,
или «Христианская этика»,
или «Истории о христианах»,
иными словами, предвосхищать главные идеи этой серии?»
В нашем распоряжении нет ответа Гарнета на это письмо. Очевидно, он отверг эти претенциозные подзаголовки, или же чувство меры самого Голсуорси подсказало ему, что подзаголовок «Христианская этика» не подходит для серии романов.
На деле «Собственник» положил начало двум разным сериям: первая из них – это серия социальных романов, в которую вошли также «Усадьба», «Братство» и «Патриций». Но семейство Форсайтов не кануло в лету, они были слишком дороги Голсуорси и отказывались ограничиться существованием лишь в одной книге, главной темой которой была собственность. Ему принесла большое облегчение возможность после тревожных лет войны 1914–1918 годов, в более спокойном состоянии, которое снизошло на него («Наверное, наиболее сносное время с тех пор, как началась война», – как писал он 27 марта 1917 года), приступить к работе над «Последним летом Форсайта» – рассказом, который вернул к жизни весь клан Форсайтов, благополучно просуществовавших после этого еще в пяти книгах.
Но все это было в будущем, а в то время Голсуорси продолжали свое путешествие, похожее на затянувшийся предсвадебный медовый месяц, в ожидании той минуты, когда закон назовет Аду свободной женщиной. Несмотря на постоянные переезды, Голсуорси начал работу над следующим романом. «Я начал новый роман и чувствую себя как щенок, который учится плавать. Удивительно, что после этой, ранней стадии, когда герои еще так неубедительны, человек еще в состоянии продолжать работу», – писал он Ральфу Моттрэму из «Харсбургер-Хоф» в Меране в конце июля. Он, конечно, работал над черновиком «Усадьбы».
В начале сентября Голсуорси вернулись в Англию. Развод должен был вскоре состояться. Не говоря уже о свадьбе, просто улаживанием текущих дел нужно было заниматься так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. 23 сентября, в первый день свободы Ады, они поженились. «Дело сделано, – писала Ада миссис Моттрэм в Норвич. – Вчера в 10.30 утра чиновник-регистратор церкви святого Георгия, расположенной в Ганновер-сквер, провел очень простую церемонию, и в 11.15 мы уже направлялись с четырнадцатью коробками и узлами на Аддисон-роуд, ...а завтра мы обоснуемся в небольшом домике, где все в ужасном беспорядке, но жить можно...»
На самом деле первый уикенд их уже супружеской жизни они провели в Литтлхэмптоне – месте, где они всегда уединялись в тяжелые времена. Джон пишет оттуда Ральфу Моттрэму в записке: «Fini-fini», – как сказала юная француженка, прыгая в кровать после чтения молитвы. В понедельник мы возвращаемся домой на Аддисон-роуд, 14».
Как будет складываться семейная жизнь Голсуорси? После десяти лет тайной связи с Адой и восьми месяцев, проведенных с нею неразлучно в заграничных отелях, Джон, должно быть, представлял себе, какие трудности и, возможно, даже жертвы готовит ему в будущем жизнь с этой женщиной. Она была слаба здоровьем, хотя те двадцать три года, которые она прожила вдовой после смерти Джона, свидетельствуют о том, что постоянное внимание Джона и частый отдых за границей оказали на нее положительное воздействие. Ее абсолютная преданность Джону и его работе, хотя и была сама по себе замечательна, порою слишком угнетала его. Кроме того, она не обладала ни кругозором Джона, ни достаточным благородством, чтобы позволить его душе блуждать в тех сферах, которые ей самой были недоступны.
Но, какими бы ни были его тайные страхи, Джон не был человеком, склонным их всем демонстрировать. Преданность одолела все препятствия, после выпавших на их долю испытаний родился союз, который никогда и ничто не могло разрушить. Более того, именно в то время на свет появлялось истинное дитя этого союза, осуществление надежд, воплощение их собственной истории – роман «Собственник», который стал настоящим tour de force , и первые месяцы их супружеской жизни были наполнены именно этим событием.
Для Ады новая жизнь началась 23 сентября 1905 года, она просто решила предать забвению все, что было до того. Ножницами она вырезала первые страницы своего дневника, и он стал начинаться следующими словами: «Зиму 1905–1906 годов мы провели в «Болд-Хеде» в Девоне. Джон правил гранки «Собственника» и начал работу над своей первой пьесой «Серебряная коробка». Он испытывал все большую неудовлетворенность началом романа «Усадьба», который тогда даже не имел этого названия».
Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого – или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь, – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.
И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.
Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Теперь я хочу спросить Вас о следующем: стоит ли после заглавия «Собственник» и т. д. писать подзаголовки, такие, как:
«Национальная этика»,
или «Христианская этика»,
или «Истории о христианах»,
иными словами, предвосхищать главные идеи этой серии?»
В нашем распоряжении нет ответа Гарнета на это письмо. Очевидно, он отверг эти претенциозные подзаголовки, или же чувство меры самого Голсуорси подсказало ему, что подзаголовок «Христианская этика» не подходит для серии романов.
На деле «Собственник» положил начало двум разным сериям: первая из них – это серия социальных романов, в которую вошли также «Усадьба», «Братство» и «Патриций». Но семейство Форсайтов не кануло в лету, они были слишком дороги Голсуорси и отказывались ограничиться существованием лишь в одной книге, главной темой которой была собственность. Ему принесла большое облегчение возможность после тревожных лет войны 1914–1918 годов, в более спокойном состоянии, которое снизошло на него («Наверное, наиболее сносное время с тех пор, как началась война», – как писал он 27 марта 1917 года), приступить к работе над «Последним летом Форсайта» – рассказом, который вернул к жизни весь клан Форсайтов, благополучно просуществовавших после этого еще в пяти книгах.
Но все это было в будущем, а в то время Голсуорси продолжали свое путешествие, похожее на затянувшийся предсвадебный медовый месяц, в ожидании той минуты, когда закон назовет Аду свободной женщиной. Несмотря на постоянные переезды, Голсуорси начал работу над следующим романом. «Я начал новый роман и чувствую себя как щенок, который учится плавать. Удивительно, что после этой, ранней стадии, когда герои еще так неубедительны, человек еще в состоянии продолжать работу», – писал он Ральфу Моттрэму из «Харсбургер-Хоф» в Меране в конце июля. Он, конечно, работал над черновиком «Усадьбы».
В начале сентября Голсуорси вернулись в Англию. Развод должен был вскоре состояться. Не говоря уже о свадьбе, просто улаживанием текущих дел нужно было заниматься так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. 23 сентября, в первый день свободы Ады, они поженились. «Дело сделано, – писала Ада миссис Моттрэм в Норвич. – Вчера в 10.30 утра чиновник-регистратор церкви святого Георгия, расположенной в Ганновер-сквер, провел очень простую церемонию, и в 11.15 мы уже направлялись с четырнадцатью коробками и узлами на Аддисон-роуд, ...а завтра мы обоснуемся в небольшом домике, где все в ужасном беспорядке, но жить можно...»
На самом деле первый уикенд их уже супружеской жизни они провели в Литтлхэмптоне – месте, где они всегда уединялись в тяжелые времена. Джон пишет оттуда Ральфу Моттрэму в записке: «Fini-fini», – как сказала юная француженка, прыгая в кровать после чтения молитвы. В понедельник мы возвращаемся домой на Аддисон-роуд, 14».
Как будет складываться семейная жизнь Голсуорси? После десяти лет тайной связи с Адой и восьми месяцев, проведенных с нею неразлучно в заграничных отелях, Джон, должно быть, представлял себе, какие трудности и, возможно, даже жертвы готовит ему в будущем жизнь с этой женщиной. Она была слаба здоровьем, хотя те двадцать три года, которые она прожила вдовой после смерти Джона, свидетельствуют о том, что постоянное внимание Джона и частый отдых за границей оказали на нее положительное воздействие. Ее абсолютная преданность Джону и его работе, хотя и была сама по себе замечательна, порою слишком угнетала его. Кроме того, она не обладала ни кругозором Джона, ни достаточным благородством, чтобы позволить его душе блуждать в тех сферах, которые ей самой были недоступны.
Но, какими бы ни были его тайные страхи, Джон не был человеком, склонным их всем демонстрировать. Преданность одолела все препятствия, после выпавших на их долю испытаний родился союз, который никогда и ничто не могло разрушить. Более того, именно в то время на свет появлялось истинное дитя этого союза, осуществление надежд, воплощение их собственной истории – роман «Собственник», который стал настоящим tour de force , и первые месяцы их супружеской жизни были наполнены именно этим событием.
Для Ады новая жизнь началась 23 сентября 1905 года, она просто решила предать забвению все, что было до того. Ножницами она вырезала первые страницы своего дневника, и он стал начинаться следующими словами: «Зиму 1905–1906 годов мы провели в «Болд-Хеде» в Девоне. Джон правил гранки «Собственника» и начал работу над своей первой пьесой «Серебряная коробка». Он испытывал все большую неудовлетворенность началом романа «Усадьба», который тогда даже не имел этого названия».
Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого – или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь, – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.
И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.
Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85