ну,думаю,оно,должно
быть, и в самом деле весело; авось и Вареньке понравится; взял да и послал
ее вам.
А вот обещался мне Ратазяев дать почитать чего-нибудь настоящего
литературного, ну, вот вы и будете с книжками, маточка. Ратазяев-то
смекает, - дока; сам пишет, ух как пишет! Перо такое бойкое и слогу
пропасть; то есть этак в каждом слове, - чего-чего, - в самом пустом,
вот-вот в самом обыкновенном, подлом слове, что хоть бы и я иногда Фальдони
или Терезе сказал, вот и тут у него слог есть. Я и на вечерах у него бываю.
Мы табак курим, а он нам читает, часов по пяти читает, а мы все слушаем.
Объядение, а не литература! Прелесть такая, цветы, просто цветы; со всякой
страницы букет вяжи! Он обходительный такой, добрый, ласковый. Ну, что я
перед ним, ну что? Ничего. Он человек с репутацией, а я что? Просто - не
существую; а и ко мне благоволит. Я ему кое-что переписываю. Вы только не
думайте, Варенька, что тут проделка какая-нибудь, что он вот именно оттого
и благоволит ко мне, что я переписываю. Вы сплетням-то не верьте,маточка,вы
сплетням-то подлым не верьте! Нет, это я сам от себя, по своей воле, для
его удовольствия делаю, а что он ко мне благоволит, так это уж он для моего
удовольствия делает. Я деликатность-то поступка понимаю, маточка. Он
добрый, очень добрый человек и бесподобный писатель.
А хорошая вещь литература, Варенька, очень хорошая; это я от них третьего
дня узнал. Глубокая вещь! Сердце людей укрепляющая, поучающая, и - разное
там еще обо всем об этом в книжке у них написано. Очень хорошо написано!
Литература - это картина, то есть в некотором роде картина и зеркало;
страсти выраженье, критика такая тонкая, поучение к назидательности и
документ. Это я все у них наметался. Откровенно скажу вам, маточка, что
ведь сидишь между ними, слушаешь (тоже, как и они, трубку куришь, пожалуй),
- а как начнут они состязаться да спорить об разных материях, так уж тут я
просто пасую, тут, маточка, нам с вами чисто пасовать придется. Тут я
просто болван болваном оказываюсь, самого себя стыдно, так что целый вечер
приискиваешь, как бы в общую-то материю хоть полсловечка ввернуть, да вот
этого-то полсловечка как нарочно и нет! И пожалеешь, Варенька, о себе, что
сам-то не того да не так; что, по пословице - вырос, а ума не вынес. Ведь
что я теперь в свободное время делаю? Сплю, дурак дураком. А то бы вместо
спанья-то ненужного можно было бы и приятным заняться; этак сесть бы да и
пописать. И себе полезно и другим хорошо. Да что, маточка, вы посмотрите-ка
только, сколько берут они, прости им господь! Вот хоть бы и Ратазяев, - как
берет! Что ему лист написать? Да он в иной день и по пяти писывал, а по
триста рублей, говорит, за лист берет. Там анекдотец какой-нибудь или из
любопытного что-нибудь - пятьсот, дай не дай, хоть тресни, да дай! а нет -
так мы и по тысяче другой раз в карман кладем! Каково, Варвара Алексеевна?
Да что! Там у него стишков тетрадочка есть, и стишок все такой небольшой, -
семь тысяч, маточка, семь тысяч просит, подумайте. Да ведь это имение
недвижимое, дом капитальный! Говорит, что пять тысяч дают ему, да он не
берет. Я его урезониваю, говорю - возьмите, дескать, батюшка, пять-то тысяч
от них, да и плюньте им, - ведь деньги пять тысяч! Нет, говорит, семь
дадут, мошенники. Увертливый, право, такой!
А что, маточка, уж если на то пошло, так я вам, так и быть, выпишу из
Итальянских страстей местечко. Это у него сочинение так называется. Вот
прочтите-ка, Варенька, да посудите сами.
...Владимир вздрогнул,и страсти бешено заклокотали в нем, и кровь
вскипела...
- Графиня, - вскричал он, - графиня! Знаете ли вы, как ужасна эта
страсть, как беспредельно это безумие? Нет, мои мечты меня не обманывали! Я
люблю, люблю восторженно, бешено, безумно! Вся кровь твоего мужа не зальет
бешеного, клокочущего восторга души моей! Ничтожные препятствия не
остановят всеразрывающего, адского огня, бороздящего мою истомленную грудь.
О Зинаида, Зинаида!..
- Владимир!..- прошептала графиня вне себя, склоняясь к нему на плечо...
- Зинаида!- закричал восторженный Смельский.
Из груди его испарился вздох. Пожар вспыхнул ярким пламенем на алтаре
любви и взбороздил грудь несчастных страдальцев.
- Владимир!..- шептала в упоении графиня. Грудь ее вздымалась, щеки ее
багровели, очи горели...
Новый, ужасный брак был свершен! Через полчаса старый граф вошел в будуар
жены своей.
- А что, душечка, не приказать ли для дорогого гостя самоварчик
поставить? - сказал он, потрепав жену по щеке.
Ну вот, я вас спрошу, маточка, после этого - ну, как вы находите? Правда,
немножко вольно, в этом спору нет, но зато хорошо. Уж что хорошо, так
хорошо! А вот, позвольте, я вам еще отрывочек выпишу из повести Ермак и
Зюлейка.
Представьте себе, маточка, что казак Ермак, дикий и грозный завоеватель
Сибири, влюблен в Зюлейку, дочь сибирского царя Кучума, им в полон взятую.
Событие прямо из времен Ивана Грозного, как вы видите. Вот разговор Ермака
и Зюлейки:
- Ты любишь меня, Зюлейка! О, повтори, повтори!..
- Я люблю тебя, Ермак, - прошептала Зюлейка.
- Небо и земля, благодарю вас! я счастлив!.. Вы дали мне все, все, к чему
с отроческих лет стремился взволнованный дух мой. Так вот куда вела ты
меня, моя звезда путеводная; так вот для чего ты привела меня сюда, за
Каменный Пояс! Я покажу всему свету мою Зюлейку, и люди, бешеные чудовища,
не посмеют обвинять меня! О, если им понятны эти тайные страдания ее нежной
души, если они способны видеть целую поэму в одной слезинке моей Зюлейки!
О, дай мне стереть поцелуями эту слезинку, дай мне выпить ее, эту небесную
слезинку... неземная!
- Ермак, - сказала Зюлейка, - свет зол, люди несправедливы! Они будут
гнать, они осудят нас, мой милый Ермак! Что будет делать бедная дева,
взросшая среди родных снегов Сибири, в юрте отца своего, в вашем холодном,
ледяном, бездушном, самолюбивом свете? Люди не поймут меня, желанный мой,
мой возлюбленный!
- Тогда казацкая сабля взовьется над ними и свистнет! - вскричал Ермак,
дико блуждая глазами.
Каков же теперь Ермак, Варенька, когда он узнает, что его Зюлейка
зарезана. Слепой старец Кучум, пользуясь темнотою ночи, прокрался, в
отсутствие Ермака, в его шатер и зарезал дочь свою, желая нанесть
смертельный удар Ермаку, лишившему его скипетра и короны.
- Любо мне шаркать железом о камень!- закричал Ермак в диком
остервенении, точа булатный нож свой о шаманский камень.- Мне нужно их
крови, крови! Их нужно пилить, пилить, пилить!!!
И после всего этого Ермак, будучи не в силах пережить свою Зюлейку,
бросается в Иртыш, и тем все кончается.
Ну, а это, например, так, маленький отрывочек, в шуточно-описательном
роде, собственно для смехотворства написанный:
Знаете ли вы Ивана Прокофьевича Желтопуза? Ну, вот тот самый, что укусил
за ногу Прокофия Ивановича. Иван Прокофьевич человек крутого характера, но
зато редких добродетелей; напротив того, Прокофий Иванович чрезвычайно
любит редьку с медом. Вот когда еще была с ним знакома Пелагея Антоновна...
А вы знаете Пелагею Антоновну? Ну, вот та самая, которая всегда юбку
надевает наизнанку.
Да ведь это умора, Варенька, просто умора. Мы со смеху катались, когда он
читал нам это. Этакой он, прости его господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36