Она подошла к нему, сдернула одеяло, смотрит - а уж
он холодехонек - умер, маточка, умер Горшков, внезапно умер, словно его
громом убило! А отчего умер - бог его знает. Меня это так сразило,
Варенька, что я до сих пор опомниться не могу. Не верится что-то, чтобы так
просто мог умереть человек. Этакой бедняга, горемыка этот Горшков! Ах,
судьба-то, судьба какая! Жена в слезах, такая испуганная. Девочка куда-то в
угол забилась. У них там суматоха такая идет; следствие медицинское будут
делать... уж не могу вам наверно сказать. Только жалко, ох как жалко!
Грустно подумать, что этак в самом деле ни дня, ни часа не ведаешь ..
Погибаешь этак ни за что...
Ваш
Макар Девушкин.
Сентября 19-го.
Милостивая государыня,
Варвара Алексеевна!
Спешу вас уведомить, друг мой, что Ратазяев нашел мне работу у одного
сочинителя. Приезжал какой-то к нему, привез к нему такую толстую рукопись
- слава богу, много работы. Только уж так неразборчиво писано, что не знаю,
как и за дело приняться; требуют поскорее. Что-то все об таком писано, что
как будто и не понимаешь... По сорок копеек с листа уговорились. Я к тому
все это пишу вам, родная моя, что будут теперь посторонние деньги. Ну, а
теперь прощайте, маточка.
Я уж прямо и за работу.
Ваш верный друг
Макар Девушкин.
Сентября 23-го.
Дорогой друг мой,
Макар Алексеевич!
Я вам уже третий день, мой друг, ничего не писала, а у меня было много,
много забот, много тревоги.
Третьего дня был у меня Быков. Я была одна, Федора куда-то ходила. Я
отворила ему и так испугалась, когда его увидела, что не могла тронуться с
места. Я чувствовала, что я побледнела. Он вошел по своему обыкновению с
громким смехом, взял стул и сел. Я долго не могла опомниться, наконец села
в угол за работу. Он скоро перестал смеяться. Кажется, мой вид поразил его.
Я так похудела в последнее время; щеки и глаза мои ввалились, я была
бледна, как платок... действительно, меня трудно узнать тому, кто знал меня
год тому назад. Он долго и пристально смотрел на меня, наконец опять
развеселился. Сказал что-то такое; я не помню, что отвечала ему, и он опять
засмеялся. Он сидел у меня целый час; долго говорил со мной; кой о чем
расспрашивал. Наконец, перед прощанием, он взял меня за руку и сказал (я
вам пишу от слова и до слова): Варвара Алексеевна! Между нами сказать, Анна
Федоровна, ваша родственница, а моя короткая знакомая и приятельница,
преподлая женщина. (Тут он еще назвал ее одним неприличным словом.)
Совратила она и двоюродную вашу сестрицу с пути, и вас погубила. С моей
стороны и я в этом случае подлецом оказался, да ведь что, дело житейское.
Тут он захохотал что есть мочи. Потом заметил, что он красно говорить не
мастер, и что главное, что объяснить было нужно и об чем обязанности
благородства повелевали ему не умалчивать, уж он объявил, и что в коротких
словах приступает к остальному. Тут он объявил мне, что ищет руки моей, что
долгом своим почитает возвратить мне честь, что он богат, что он увезет
меня после свадьбы в свою степную деревню, что он хочет там зайцев травить;
что он более в Петербург никогда не приедет, потому что в Петербурге гадко,
что у него есть здесь в Петербурге, как он сам выразился, негодный
племянник, которого он присягнул лишить наследства, и собственно для этого
случая, то есть желая иметь законных наследников, ищет руки моей, что это
главная причина его сватовства. Потом он заметил, что я весьма бедно живу,
что не диво, если я больна, проживая в такой лачуге, предрек мне неминуемую
смерть, если я хоть месяц еще так останусь, сказал, что в Петербурге
квартиры гадкие и, наконец, что не надо ли мне чего?
Я так была поражена его предложением, что, сама
не знаю отчего, заплакала. Он принял мои слезы за благодарность
и сказал мне, что он всегда был уверен, что
я добрая, чувствительная и ученая девица, но что он не
прежде, впрочем, решился на сию меру, как разузнав со
всею подробностию о моем теперешнем поведении. Тут
он расспрашивал о вас, сказал, что про все слышал, что
вы благородных правил человек, что он с своей стороны
не хочет быть у вас в долгу и что довольно ли вам будет
пятьсот рублей за все, что вы для меня сделали? Когда
же я ему объяснила,что вы для меня то сделали, чего никакими
деньгами не заплатишь, то он сказал мне, что все
вздор, что все это романы, что я еще молода и стихи читаю,
что романы губят молодых девушек, что книги только
нравственность портят и что он терпеть не может никаких
книг; советовал прожить его годы и тогда об людях
говорить; тогда, - прибавил он, - и людей узнаете.
Потом он сказал, чтобы я поразмыслила хорошенько об
его предложениях, что ему весьма будет неприятно, если
я такой важный шаг сделаю необдуманно, прибавил, что
необдуманность и увлечение губят юность неопытную, но
что он чрезвычайно желает с моей стороны благоприятного
ответа, что, наконец, в противном случае, он принужден
будет жениться в Москве на купчихе, потому что,
говорит он, я присягнул негодяя племянника лишить наследства.
Он оставил насильно у меня на пяльцах пятьсот
рублей, как он сказал, на конфеты; сказал, что в деревне
я растолстею, как лепешка, что буду у него как
сыр в масле кататься, что у него теперь ужасно много
хлопот, что он целый день по делам протаскался и что
теперь между делом забежал ко мне. Тут он ушел.
Я долго думала, я много передумала, я мучилась, думая,
друг мой, наконец я решилась. Друг мой, я выйду за него,
я должна согласиться на его предложение. Если кто
может избавить меня от моего позора, возвратить мне
честное имя, отвратить от меня бедность, лишения и несчастия
в будущем, так это единственно он. Чего же мне
ожидать от грядущего, чего еще спрашивать у судьбы?
Федора говорит, что своего счастия терять не нужно; говорит
- что же в таком случае и называется счастием?
Я по крайней мере не нахожу другого пути для себя, бесценный
друг мой. Что мне делать? Работою я и так все
здоровье испортила; работать постоянно я не могу. В люди
идти? - я с тоски исчахну, к тому же я никому не
угожу. Я хворая от природы и потому всегда буду бременем
на чужих руках. Конечно, я и теперь не в рай иду,
но что же мне делать, друг мой, что же мне делать? Из
чего выбирать мне?
Я не просила у вас советов. Я хотела обдумать одна. Решение, которое вы
прочли сейчас, неизменно, и я немедленно объявляю его Быкову, который и без
того торопит меня окончательным решением. Он сказал, что у него дела не
ждут, что ему нужно ехать и что не откладывать же их из-за пустяков. Знает
бог, буду ли я счастлива, в его святой, неисповедимой власти судьбы моей,
но я решилась. Говорят, что Быков человек добрый; он будет уважать меня;
может быть, и я также буду уважать его. Чего же ждать более от нашего
брака?
Уведомляю вас обо всем, Макар Алексеевич. Я уверена,
вы поймете всю тоску мою. Не отвлекайте меня от
моего намерения. Усилия ваши будут тщетны. Взвесьте
в своем собственном сердце все, что принудило меня так
поступить. Я очень тревожилась сначала, но теперь
я спокойнее. Что впереди, я не знаю. Что будет, то будет;
как бог пошлет!.
Пришел Быков; я бросаю письмо неоконченным. Много еще хотела сказать вам.
Быков уж здесь!
В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36