Какая-нибудь вязанка хворосту горит у рыбаков
у самой воды, и свет далеко-далеко по воде льется. Небо такое холодное,
синее и по краям разведено все красными. огненными полосами, и эти полосы
все бледнее и бледнее становятся; выходит месяц; воздух такой звонкий,
порхнет ли испуганная пташка, камыш ли зазвенит от легонького ветерка, или
рыба всплеснется в воде, - все, бывало, слышно. По синей воде встает белый
пар, тонкий, прозрачный. Даль темнеет; все как-то тонет в тумане, а вблизи
так все резко обточено, словно резцом обрезано, - лодка, берег, острова;
бочка какая-нибудь, брошенная, забытая у самого берега, чуть-чуть колышется
на воде, ветка ракитовая с пожелтелыми листьями путается в камыше, -
вспорхнет чайка запоздалая, то окунется в холодной воде, то опять вспорхнет
и утонет в тумане. Я засматривалась, заслушивалась, - чудно хорошо было
мне! А я еще была ребенок, дитя!..
Я так любила осень, - позднюю осень, когда уже уберут хлеба, окончат все
работы, когда уже в избах начнутся посиделки. когда уже все ждут зимы.
Тогда все становится мрачнее, небо хмурится облаками, желтые листья
стелятся тропами по краям обнаженного леса, а лес синеет, чернеет, -
особенно вечером, когда спустится сырой туман и деревья мелькают из тумана,
как великаны, как безобразные, страшные привидения. Запоздаешь, бывало, на
прогулке, отстанешь от других, идешь одна, спешишь, - жутко! Сама дрожишь
как лист; вот, думаешь, того и гляди выглянет кто-нибудь страшный из-за
этого дупла; между тем ветер пронесется по лесу, загудит, зашумит, завоет
так жалобно, сорвет тучу листьев с чахлых веток, закрутит ими по воздуху, и
за ними длинною, широкою, шумною стаей, с диким пронзительным криком,
пронесутся птицы, так что небо чернеет и все застилается ими. Страшно
станет, а тут, - точно как будто заслышишь кого-то, - чей-то голос, как
будто кто-то шепчет: Беги, беги, дитя, не опаздывай; страшно здесь будет
тотчас, беги, дитя! - ужас пройдет по сердцу, и бежишь-бежишь так, что дух
занимается. Прибежишь, запыхавшись, домой; дома шумно, весело; раздадут
нам, всем детям, работу: горох или мак шелушить. Сырые дрова трещат в печи;
матушка весело смотрит за нашей веселой работой; старая няня Ульяна
рассказывает про старое время или страшные сказки про колдунов и мертвецов.
Мы, дети, жмемся подружка к подружке, а улыбка у всех на губах. Вот вдруг
замолчим разом... чу! шум! как будто кто-то стучит! Ничего не бывало; это
гудит самопрялка у старой Фроловны; сколько смеху бывало! А потом ночью не
спим от страха; находят такие страшные сны. Проснешься, бывало,
шевельнуться не смеешь и до рассвета дрогнешь под одеялом. Утром встанешь
свежа, как цветочек. Посмотришь в окно: морозом прохватило все поле;
тонкий, осенний иней повис на обнаженных сучьях; тонким, как лист, льдом
подернулось озеро; встает белый пар по озеру; кричат веселые птицы. Солнце
светит кругом яркими лучами, и лучи разбивают, как стекло, тонкий лед
Светло, ярко, весело! В печке опять трещит огонь; подсядем все к самовару,
а в окна посматривает продрогшая ночью черная наша собака Полкан и
приветливо махает хвостом. Мужичок проедет мимо окон на бодрой лошадке в
лес за дровами. Все так довольны, так веселы!.. Ах, какое золотое было
детство мое!..
Вот я и расплакалась теперь, как дитя, увлекаясь моими воспоминаниями. Я
так живо, так живо все припомнила, так ярко стало передо мною все
прошедшее, а настоящее так тускло, так темно!.. Чем это кончится, чем это
все кончится? Знаете ли, у меня есть какое-то убеждение, какая-то
уверенность, что я умру нынче осенью. Я очень, очень больна. Я часто думаю
о том, что умру, но все бы мне не хотелось так умереть, - в здешней земле
лежать. Может быть, я опять слягу в постель, как и тогда, весной, а я еще
оправиться не успела. Вот и теперь мне очень тяжело. Федора сегодня ушла
куда-то на целый день, и я сижу одна. А с некоторого времени я боюсь
оставаться одной; мне все кажется, что со мной в комнате кто-то бывает
другой, что кто-то со мной говорит; особенно когда я об чем-нибудь
задумаюсь и вдруг очнусь от задумчивости, так что мне страшно становится.
Вот почему я вам такое большое письмо написала; когда я пишу, это проходит.
Прощайте: кончаю письмо, потому что и бумаги и времени нет. Из вырученных
денег за платья мои да за шляпку остался у меня только рубль серебром. Вы
дали хозяйке два рубля серебром; это очень хорошо; она замолчит теперь на
время.
Поправьте себе как-нибудь платье. Прощайте; я так
устала; не понимаю, отчего я становлюсь такая слабая;
малейшее занятие меня утомляет. Случится работа - как
работать? Вот это-то и убивает меня.
В. Д.
Сентября 5-го.
Голубчик мой, Варенька!
Я сегодня, ангельчик мой, много испытал впечатлений. Во-первых, у меня
голова целый день болела. Чтобы как-нибудь освежиться, вышел я походить по
Фонтанке. Вечер был такой темный, сырой. В шестом часу уж смеркается, - вот
как теперь! Дождя не было, зато был туман, не хуже доброго дождя. По небу
ходили длинными, широкими полосами тучи. Народу ходила бездна по
набережной, и народ-то как нарочно был с такими страшными, уныние
наводящими лицами, пьяные мужики, курносые бабы-чухонки, в сапогах и
простоволосые, артельщики, извозчики, наш брат по какой-нибудь надобности;
мальчишки, какой-нибудь слесарский ученик в полосатом халате, испитой,
чахлый, с лицом, выкупанным в копченом масле, с замком в руке; солдат
отставной, в сажень ростом, - вот какова была публика. Час-то, видно, был
такой, что другой публики и быть не могло. Судоходный канал Фонтанка! Барок
такая бездна, что не понимаешь, где все это могло поместиться. На мостах
сидят бабы с мокрыми пряниками да с гнилыми яблоками, и все такие грязные,
мокрые бабы. Скучно по Фонтанке гулять! Мокрый гранит под ногами, по бокам
дома высокие, черные, закоптелые; под ногами туман, над головой тоже туман.
Такой грустный, такой темный был вечер сегодня.
Когда я поворотил в Гороховую, так уж смерклось совсем и газ зажигать
стали. Я давненько-таки не был в Гороховой, - не удавалось. Шумная улица!
Какие лавки, магазины богатые; все так и блестит и горит, материя, цветы
под стеклами, разные шляпки с лентами. Подумаешь, что это все так, для
красы разложено - так нет же: ведь есть люди.. что все это покупают и своим
женам дарят. Богатая улица! Немецких булочников очень много живет в
Гороховой; тоже, должно быть, народ весьма достаточный. Сколько карет
поминутно ездит; как это все мостовая выносит! Пышные экипажи такие,
стекла, как зеркало, внутри бархат и шелк; лакеи дворянские, в эполетах,
при шпаге. Я во все кареты заглядывал, все дамы сидят, такие разодетые,
может быть и княжны и графини. Верно, час был такой, что все на балы и в
собрания спешили. Любопытно увидеть княгиню и вообще знатную даму вблизи;
должно быть, очень хорошо; я никогда не видал; разве вот так, как теперь, в
карету заглянешь. Про вас я тут вспомнил. Ах, голубчик мой, родная моя! как
вспомню теперь про вас, так все сердце изнывает! Отчего вы, Варенька, такая
несчастная? Ангельчик мой! да чем же вы-то хуже их всех? Вы у меня добрая,
прекрасная, ученая; отчего же вам такая злая судьба выпадает на долю?
Отчего это так все случается, что вот хороший-то человек в запустенье
находится, а к другому кому счастие само напрашивается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36