я себе ото всех особняком, помаленьку живу,
втихомолочку живу. Поставил я у себя кровать, стол, комод, стульев парочку,
образ повесил. Правда, есть квартиры и лучше, - может быть, есть и гораздо
лучшие, - да удобство-то главное; ведь это я все для удобства, и вы не
думайте, что для другого чего-нибудь. Ваше окошко напротив, через двор; и
двор-то узенький, вас мимоходом увидишь - все веселее мне, горемычному, да
и дешевле. У нас здесь самая последняя комната, со столом, тридцать пять
рублей ассигнациями стоит. Не по карману! А моя квартира стоит мне семь
рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною,
а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не
всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли, родная
моя, чаю не пить как-то стыдно; здесь все народ достаточный, так и стыдно.
Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне все равно, я
не прихотлив. Положите так, для карманных денег - все сколько-нибудь
требуется - ну, сапожишки какие-нибудь, платьишко - много ль останется? Вот
и все мое жалованье. Я-то не ропщу и доволен. Оно достаточно. Вот уже
несколько лет достаточно; награждения тоже бывают. Ну, прощайте, мой
ангельчик. Я там купил парочку горшков с бальзаминчиком и гераньку -
недорого. А вы, может быть, и резеду любите? Так и резеда есть, вы
напишите; да, знаете ли, все как можно подробнее напишите. Вы, впрочем, не
думайте чего-нибудь и не сомневайтесь, маточка, обо мне, что я такую
комнату нанял. Нет, это удобство заставило, и одно удобство соблазнило
меня. Я ведь, маточка, деньги коплю, откладываю: у меня денежка водится. Вы
не смотрите на то, что я такой тихонький, что, кажется, муха меня крылом
перешибет. Нет, маточка, я про себя не промах, и характера совершенно
такого, как прилично твердой и безмятежной души человеку. Прощайте, мой
ангельчик! Расписался я вам чуть не на двух листах, а на службу давно пора.
Целую ваши пальчики, маточка, и пребываю
вашим нижайшим слугою и вернейшим другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Об одном прошу: отвечайте мне, ангельчик мой, как можно подробнее.
Я вам при сем посылаю, Варенька, фунтик конфет; так вы их скушайте на
здоровье, да, ради бога, обо мне не заботьтесь и не будьте в претензии.
Ну, так прощайте же, маточка.
Апреля 8-го.
Милостивый государь, Макар Алексеевич!
Знаете ли, что придется наконец совсем поссориться с вами? Клянусь вам,
добрый Макар Алексеевич, что мне даже тяжело принимать ваши подарки. Я
знаю, чего они вам стоят, каких лишений и отказов в необходимейшем себе
самому. Сколько раз я вам говорила, что мне не нужно ничего, совершенно
ничего; что я не в силах вам воздать и за те благодеяния, которыми вы
доселе осыпали меня. И зачем мне эти горшки? Ну, бальзаминчики еще ничего,
а геранька зачем? Одно словечко стоит неосторожно сказать, как например об
этой герани, уж вы тотчас и купите; ведь, верно, дорого? Что за прелесть на
ней цветы! Пунсовые крестиками. Где это вы достали такую хорошенькую
гераньку? Я ее посредине окна поставила, на самом видном месте; на полу же
поставлю скамейку, а на скамейку еще цветов поставлю; вот только дайте мне
самой разбогатеть! Федора не нарадуется; у нас теперь словно рай в комнате,
- чисто, светло! Ну, а конфеты зачем? И право, я сейчас же по письму
угадала, что у вас что-нибудь да не так - и рай, и весна, и благоухания
летают, и птички чирикают. Что это, я думаю, уж нет ли тут и стихов? Ведь,
право, одних стихов и недостает в письме вашем, Макар Алексеевич! И
ощущения нежные, и мечтания в розовом цвете - все здесь есть! Про занавеску
и не думала; она, верно, сама зацепилась, когда я горшки переставляла; вот
вам!
Ах, Макар Алексеевич! Что вы там ни говорите, как ни рассчитывайте свои
доходы, чтоб обмануть меня, чтобы показать, что они все сплошь идут на вас
одного, но от меня не утаите и не скроете ничего. Ясно, что вы необходимого
лишаетесь из-за меня. Что это вам вздумалось, например, такую квартиру
нанять? Ведь вас беспокоят, тревожат; вам тесно, неудобно. Вы любите
уединение, а тут и чего-чего нет около вас! А вы бы могли гораздо лучше
жить, судя по жалованию вашему. Федора говорит, что вы прежде и не в пример
лучше теперешнего жили. Неужели ж вы так всю свою жизнь прожили, в
одиночестве, в лишениях, без радости, без дружеского приветливого слова, у
чужих людей углы нанимая? Ах, добрый друг, как мне жаль вас! Щадите хоть
здоровье свое, Макар Алексеевич! Вы говорите, что у вас глаза слабеют, так
не пишите при свечах; зачем писать? Ваша ревность к службе и без того,
вероятно, известна начальникам вашим.
Еще раз умоляю вас, не тратьте на меня столько денег. Знаю, что вы меня
любите, да сами-то вы не богаты... Сегодня я тоже весело встала. Мне было
так хорошо; Федора давно уже работала, да и мне работу достала. Я так
обрадовалась; сходила только шелку купить, да и принялась за работу. Целое
утро мне было так легко на душе, я так была весела! А теперь опять все
черные мысли, грустно; все сердце изныло. Ах, что-то будет со мною,
какова-то будет моя судьба! Тяжело то, что я в такой неизвестности, что я
не имею будущности, что я и предугадывать не могу о том, что со мной
станется. Назад и посмотреть страшно. Там все такое горе, что сердце
пополам рвется при одном воспоминании. Век буду я плакаться на злых людей,
меня погубивших!
Смеркается. Пора за работу. Я вам о многом хотела бы написать, да
некогда, к сроку работа. Нужно спешить. Конечно, письма хорошее дело; все
не так скучно. А зачем вы сами к нам никогда не зайдете? Отчего это, Макар
Алексеевич? Ведь теперь вам близко, да и время иногда у вас выгадывается
свободное. Зайдите, пожалуйста!
Я видела вашу Терезу. Она, кажется, такая больная; жалко было ее; я ей
дала двадцать копеек. Да! чуть было не забыла: непременно напишите все, как
можно подробнее, о вашем житье-бытье. Что за люди такие кругом вас, и ладно
ли вы с ними живете?
Мне очень хочется все это знать. Смотрите же,непременно напишите! Сегодня
уж я нарочно угол загну. Ложитесь пораньше; вчера я до полночи у вас огонь
видела. Ну, прощайте. Сегодня и тоска, и скучно, и грустно! Знать, уж день
такой! Прощайте.
Ваша
Варвара Доброселова.
Апреля 8-го.
Милостивая государыня,
Варвара Алексеевна!
Да, маточка, да, родная моя, знать, уж денек такой на мою долю горемычную
выдался! Да; подшутили вы надо мной, стариком, Варвара Алексеевна! Впрочем,
сам виноват, кругом виноват! Не пускаться бы на старости лет с клочком
волос в амуры да в экивоки... И еще скажу, маточка: чуден иногда человек,
очень чуден. И, святые вы мои! о чем заговорит, занесет подчас! А что
выходит-то, что следует-то из этого? Да ровно ничего не следует, а выходит
такая дрянь, что убереги меня, господи! Я, маточка, я не сержусь, а так
досадно только очень вспоминать обо всем, досадно, что я вам написал так
фигурно и глупо. И в должность-то я пошел сегодня таким гоголем-щеголем;
сияние такое было на сердце. На душе ни с того ни с сего такой праздник
был; весело было! За бумаги принялся рачительно - да что вышло-то потом из
этого! Уж потом только как осмотрелся, так все стало по-прежнему - и
серенько и темненько. Все те же чернильные пятна, все те же столы и бумаги,
да и я все такой же;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36