она и мужа своего покойника со свету выжила. Или она, верно, вас
рассердила там как-нибудь? Нет, нет, маточка, ни за что! И я-то как же буду
тогда, что мне-то останется делать? Нет, Варенька, душенька, вы это из
головки-то выкиньте. Чего вам недостает у нас? Мы на вас не нарадуемся, вы
нас любите - так и живите себе там смирненько; шейте или читайте, а
пожалуй, и не шейте, - все равно, только с нами живите. А то вы сами
посудите, ну на что это будет похоже тогда?.. Вот я вам книжек достану, а
потом, пожалуй, и опять куда-нибудь гулять соберемся. Только вы-то полноте,
маточка, полноте, наберитесь ума и из пустяков не блажите! Я к вам приду, и
в весьма скором времени, только вы за это мое прямое и откровенное
признание примите: нехорошо, душенька, очень нехорошо! Я, конечно, неученый
человек и сам знаю, что неученый, что на медные деньги учился, да я не к
тому и речь клоню, не во мне тут и дело-то, а за Ратазяева заступлюсь, воля
ваша. Он мне друг, потому я за него и заступлюсь. Он хорошо пишет, очень,
очень и опять-таки очень хорошо пишет. Не соглашаюсь я с вами и никак не
могу согласиться. Писано цветисто, отрывисто, с фигурами, разные мысли
есть; очень хорошо! Вы, может быть, без чувства читали, Варенька, или не в
духе были, когда читали, на Федору за что-нибудь рассердились, или
что-нибудь у вас там нехорошее вышло. Нет, вы прочтите-ка это с чувством,
получше, когда вы довольны и веселы и в расположении духа приятном
находитесь, вот, например, когда конфетку во рту держите, - вот когда
прочтите. Я не спорю (кто же против этого), есть и лучше Ратазяева
писатели, есть даже и очень лучшие. но и они хороши, и Ратазяев хорош; они
хорошо пишут и он хорошо пишет. Он себе особо, он так себе пописывает, и
очень хорошо делает, что пописывает. Ну, прощайте, маточка; писать более не
могу; нужно спешить, дело есть. Смотрите же, маточка, ясочка ненаглядная,
успокойтесь, и господь да пребудет с вами, а я пребываю
вашим верным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Спасибо за книжку, родная моя, прочтем и Пушкина; а сегодня я,
повечеру, непременно зайду к вам.
Июля 1-го.
Дорогой мой Макар Алексеевич!
Нет, друг мой, нет, мне не житье между вами. Я раздумала и нашла, что
очень дурно делаю, отказываясь от такого выгодного места. Там будет у меня
по крайней мере хоть верный кусок хлеба; я буду стараться, я заслужу ласку
чужих людей, даже постараюсь переменить свой характер, если будет надобно.
Оно, конечно, больно и тяжело жить между чужими, искать чужой милости,
скрываться и принуждать себя, да бог мне поможет. Не оставаться же век
нелюдимкой. Со мною уж бывали такие же случаи. Я помню, когда я, бывало,
еще маленькая, в пансион хаживала. Бывало, все воскресенье дома резвишься,
прыгаешь, иной раз и побранит матушка - все ничего, все хорошо на сердце,
светло на душе. Станет подходить вечер, и грусть нападет смертельная, нужно
в девять часов в пансион идти, а там все чужое, холодное, строгое,
гувернантки по понедельникам такие сердитые, так и щемит, бывало, за душу,
плакать хочется; пойдешь в уголок и поплачешь одна-одинешенька, слезы
скрываешь, - скажут, ленивая; а я вовсе не о том и плачу, бывало, что
учиться надобно. Ну, что ж? я привыкла, и потом, когда выходила из
пансиона, так тоже плакала, прощаясь с подружками. Да и нехорошо я делаю,
что живу в тягость обоим вам. Эта мысль - мне мученье. Я вам откровенно
говорю все это, потому что привыкла быть с вами откровенною. Разве я не
вижу, как Федора встает каждый день раным-ранехонько, да за стирку свою
принимается и до поздней ночи работает? - а старые кости любят покой. Разве
я не вижу, что вы на меня разоряетесь, последнюю копейку ребром ставите да
на меня ее тратите? не с вашим состоянием, мой друг! Пишете вы, что
последнее продадите, а меня в нужде не оставите. Верю, друг мой, я верю в
ваше доброе сердце - но это вы теперь так говорите. Теперь у вас есть
деньги неожиданные, вы получили награждение; но потом что будет, потом? Вы
знаете сами - я больная всегда; я не могу так же, как и вы, работать, хотя
бы душою рада была, да и работа не всегда бывает. Что же мне остается?
Надрываться с тоски, глядя на вас обоих, сердечных. Чем я могу оказать вам
хоть малейшую пользу? И отчего я вам так необходима, друг мой? Что я вам
хорошего сделала? Я только привязана к вам всею душою, люблю вас крепко,
сильно, всем сердцем, но - горька судьба моя!- я умею любить и могу любить,
но только, а не творить добро, не платить вам за ваши благодеяния. Не
держите же меня более, подумайте и скажите ваше последнее мнение.
В ожидании пребываю вас любящая
В. Д.
Июля 1-го.
Блажь, блажь, Варенька, просто блажь! Оставь вас так, так вы там головкой
своей и чего-чего не передумаете. И то не так и это не так! А я вижу
теперь, что это все блажь. Да чего же вам недостает у нас, маточка, вы
только это скажите! Вас любят, вы нас любите, мы все довольны и счастливы -
чего же более? Ну, а что вы в чужих-то людях будете делать? Ведь вы, верно,
еще не знаете, что такое чужой человек?.. Нет, вы меня извольте-ка
порасспросить, так я вам скажу, что такое чужой человек. Знаю я его,
маточка, хорошо знаю; случалось хлеб его есть. Зол он, Варенька, зол, уж
так зол, что сердечка твоего недостанет, так он его истерзает укором,
попреком да взглядом дурным. У нас вам тепло, хорошо, - словно в гнездышке
приютились. Да и нас-то вы как без головы оставите. Ну что мы будем делать
без вас; что я, старик, буду делать тогда? Вы нам не нужны? Не полезны? Как
не полезны? Нет, вы, маточка, сами рассудите, как же вы не полезны? Вы мне
очень полезны, Варенька. Вы этакое влияние имеете благотворное... Вот я об
вас думаю теперь, и мне весело... Я вам иной раз письмо напишу и все
чувства в нем изложу, на что подробный ответ от вас получаю. Гардеробцу вам
накупил, шляпку сделал; от вас комиссия подчас выходит какая-нибудь, я и
комиссию... Нет, как же вы не полезны? Да и что я один буду делать на
старости, на что годиться буду? Вы, может быть, об этом и не подумали,
Варенька; нет, вы именно об этом подумайте - что вот, дескать, на что он
будет без меня-то годиться? Я привык к вам, родная моя. А то что из этого
будет? Пойду к Неве, да и дело с концом. Да, право же, будет такое,
Варенька; что же мне без вас делать останется! Ах, душечка моя, Варенька!
Хочется, видно, вам, чтобы меня ломовой извозчик на Волково свез; чтобы
какая-нибудь там нищая старуха-пошлепница одна мой гроб провожала, чтобы
меня там песком засыпали, да прочь пошли, да одного там оставили. Грешно,
грешно, маточка! Право, грешно, ей-богу, грешно! Отсылаю вам вашу книжку,
дружочек мой, Варенька, и если вы, дружочек мой, спросите мнения моего
насчет вашей книжки, то я скажу, что в жизнь мою не случалось мне читать
таких славных книжек. Спрашиваю я теперь себя, маточка, как же это я жил до
сих пор таким олухом, прости господи? Что делал? Из каких я лесов? Ведь
ничего-то я не знаю, маточка, ровно ничего не знаю! совсем ничего не знаю!
Я вам, Варенька, спроста скажу, - я человек неученый; читал я до сей поры
мало, очень мало читал, да почти ничего: Картину человека, умное сочинение,
читал; Мальчика, наигрывающего разные штучки на колокольчиках читал да
Ивиковы журавли, - вот только и всего, а больше ничего никогда не читал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36