Впрочем, маточка, оно хоть и
немного затейливо и уж слишком игриво, но зато невинно, без малейшего
вольнодумства и либеральных мыслей. Нужно заметить, маточка, что Ратазяев
прекрасного поведения и потому превосходный писатель, не то что другие
писатели.
А что, в самом деле, ведь вот иногда придет же мысль в голову... ну что,
если б я написал что-нибудь, ну что тогда будет? Ну вот, например, положим,
что вдруг, ни с того ни с сего, вышла бы в свет книжка под титулом -
Стихотворения Макара Девушкина! Ну что бы вы тогда сказали, мой ангельчик?
Как бы вам это представилось и подумалось? А я про себя скажу, маточка, что
как моя книжка-то вышла бы в свет, так я бы решительно тогда на Невский не
смел бы показаться. Ведь каково это было бы, когда бы всякий сказал, что
вот де идет сочинитель литературы и пиита Девушкин, что вот, дескать, это и
есть сам Девушкин! Ну что бы я тогда, например, с моими сапогами стал
делать? Они у меня, замечу вам мимоходом, маточка, почти всегда в
заплатках, да и подметки, по правде сказать, отстают иногда весьма
неблагопристойно. Ну что тогда б было, когда бы все узнали, что вот у
сочинителя Девушкина сапоги в заплатках! Какая-нибудь там контесса-дюшесса
узнала бы, ну что бы она-то, душка, сказала? Она-то, может быть, и не
заметила бы; ибо, как я полагаю, контессы не занимаются сапогами, к тому же
чиновничьими сапогами (потому что ведь сапоги сапогам рознь), да ей бы
рассказали про все, свои бы приятели меня выдали. Да вот Ратазяев бы первый
выдал; он к графине В. ездит; говорит, что каждый раз бывает у ней, и
запросто бывает. Говорит, душка такая она, литературная, говорит, дама
такая. Петля этот Ратазяев!
Да, впрочем, довольно об этой материи; я ведь это все так пишу, ангельчик
мой, ради баловства, чтобы вас потешить. Прощайте, голубчик мой! Много я
вам тут настрочил, но это собственно оттого, что я сегодня в самом веселом
душевном расположении. Обедали-то мы все вместе сегодня у Ратазяева, так
(шалуны они, маточка!) пустили в ход такой романеи... ну да уж что вам
писать об этом! Вы только смотрите не придумайте там чего про меня,
Варенька. Я ведь это все так. Книжек пришлю, непременно пришлю... Ходит
здесь по рукам Поль де Кока одно сочинение, только Поль де Кока-то вам,
маточка, и не будет... Ни-ни! для вас Поль де Кок не годится. Говорят про
него, маточка, что он всех критиков петербургских в благородное негодование
приводит. Посылаю вам фунтик конфеток, - нарочно для вас купил. Скушайте,
душечка, да при каждой конфетке меня поминайте. Только леденец-то вы не
грызите, а так пососите его только, а то зубки разболятся. А вы, может
быть, и цукаты любите? - вы напишите. Ну, прощайте же, прощайте. Христос с
вами, голубчик мой. А я пребуду навсегда
вашим вернейшим другом
Макаром Девушкиным.
Июня 27-го.
Милостивый государь,
Макар Алексеевич!
Федора говорит, что если я захочу, то некоторые люди с удовольствием
примут участие в моем положении и выхлопочут мне очень хорошее место в один
дом, в гувернантки. Как вы думаете, друг мой, - идти или нет? Конечно, я
вам тогда не буду в тягость, да и место, кажется, выгодное; но, с другой
стороны, как-то жутко идти в незнакомый дом. Они какие-то помещики. Станут
обо мне узнавать, начнут расспрашивать, любопытствовать - ну что я скажу
тогда? К тому же я такая нелюдимка, дикарка; люблю пообжиться в привычном
угле надолго. Как-то лучше там, где привыкнешь: хоть и с горем пополам
живешь, а все-таки лучше. К тому же на выезд; да еще бог знает, какая
должность будет; может быть, просто детей нянчить заставят. Да и люди-то
такие: меняют уж третью гувернантку в два года. Посоветуйте же мне,Макар
Алексеевич, ради бога, идти или нет? - Да что вы никогда сами не зайдете ко
мне? изредка только глаза покажете. Почти только по воскресеньям у обедни и
видимся. Экой же вы нелюдим какой! Вы точно как я! А ведь я вам почти
родная. Не любите вы меня, Макар Алексеевич, а мне иногда одной очень
грустно бывает. Иной раз, особенно в сумерки, сидишь себе одна-одинешенька.
Федора уйдет куда-нибудь. Сидишь, думаешь-думаешь, - вспоминаешь все
старое, и радостное, и грустное, - все идет перед глазами, все мелькает,
как из тумана. Знакомые лица являются (я почти наяву начинаю видеть), -
матушку вижу чаще всего... А какие бывают сны у меня! Я чувствую, что
здоровье мое расстроено; я так слаба; вот и сегодня, когда вставала утром с
постели, мне дурно сделалось; сверх того, у меня такой дурной кашель! Я
чувствую, я знаю, что скоро умру. Кто-то меня похоронит? Кто-то за гробом.
моим пойдет? Кто-то обо мне пожалеет?.. И вот придется, может быть, умереть
в чужом месте, в чужом доме, в чужом угле!.. Боже мой, как грустно жить,
Макар Алексеевич! Что вы меня, друг мой, все конфетами кормите? Я, право,
не знаю, откуда вы денег столько берете? Ах, друг мой, берегите деньги,
ради бога, берегите их. Федора продает ковер, который я вышила;дают
пятьдесят рублей ассигнациями. Это очень хорошо: я думала, меньше будет. Я
Федоре дам три целковых да себе сошью платьице, так, простенькое, потеплее.
Вам жилетку сделаю, сама сделаю и материи хорошей выберу.
Федора мне достала книжку - Повести Белкина, которую вам посылаю, если
захотите читать. Пожалуйста, только не запачкайте и не задержите: книга
чужая; это Пушкина сочинение. Два года тому назад мы читали эти повести
вместе с матушкой, и теперь мне так грустно было их перечитывать. Если у
вас есть какие-нибудь книги, то пришлите мне, - только в таком случае,
когда вы их не от Ратазяева получили. Он, наверно, даст своего сочинения,
если он что-нибудь напечатал. Как это вам нравятся его сочинения, Макар
Алексеевич? Такие пустякн...
Ну, прощайте! как я заболталась! Когда мне грустно, так я рада болтать,
хоть об чем-нибудь. Это лекарство: тотчас легче сделается, а особливо если
выскажешь все, что лежит на сердце. Прощайте, прощайте, мой друг!
Ваша
В. Д.
Июня 28-го.
Маточка, Варвара Алексеевна!
Полно кручиниться! Как же это не стыдно вам! Ну полноте, ангельчик мой;
как это вам такие мысли приходят? Вы не больны, душечка, вовсе не больны;
вы цветете, право цветете; бледненьки немножко, а все-таки цветете. И что
это у вас за сны да за видения такие! Стыдно, голубчик мой, полноте; вы
плюньте на сны-то эти, просто плюньте. Отчего же я сплю хорошо? Отчего же
мне ничего не делается? Вы посмотрите-ка на меня, маточка. Живу себе, сплю
покойно, здоровехонек, молодец молодцом, любо смотреть. Полноте, полноте,
душечка, стыдно. Исправьтесь. Я ведь головку-то вашу знаю, маточка, чуть
что-нибудь найдет, вы уж и пошли мечтать да тосковать о чем-то. Ради меня
перестаньте, душенька. В люди идти? - никогда! Нет, нет и нет! Да и что это
вам думается такое, что это находит на вас? Да еще и на выезд! Да нет же,
маточка, не позволю, вооружаюсь всеми силами против такого намерения. Мой
фрак старый продам и в одной рубашке стану ходить по улицам, а уж вы у нас
нуждаться не будете. Нет, Варенька, нет; уж я знаю вас! Это блажь, чистая
блажь! А что верно, так это то, что во всем Федора одна виновата: она,
видно, глупая баба, вас на все надоумила. А вы ей, маточка, не верьте. Да
вы еще, верно, не знаете всего-то, душенька?.. Она баба глупая, сварливая,
вздорная;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36