И матушку-то она пощадить не хотела! А если бы знала
бедная матушка, что они со мною сделали! Бог видит!.. Анна Федоровна
говорит, что я по глупости моей своего счастия удержать не умела, что она
сама меня на счастие наводила, что она ни в чем остальном не виновата и что
я сама за честь свою не умела, а может быть, и не хотела вступиться. А кто
же тут виноват, боже великий! Она говорит, что господин Быков прав
совершенно и что не на всякой же жениться, которая... да что писать!
Жестоко слышать такую неправду, Макар Алексеевич! Я не знаю, что со мной
теперь делается. Я дрожу, плачу, рыдаю; это письмо я вам два часа писала. Я
думала, что она по крайней мере сознает свою вину предо мною; а она вот как
теперь! Ради бога, не тревожьтесь, друг мой, единственный доброжелатель
мой! Федора все преувеличивает: я не больна. Я только простудилась немного
вчера, когда ходила на Волково к матушке панихиду служить. Зачем вы не
пошли вместе со мною; я вас так просила. Ах, бедная, бедная моя матушка,
если б ты встала из гроза, если б ты знала, если б ты видела, что они со
мною сделали!..
В. Д.
Мая 20-го.
Голубчик мой, Варенька!
Посылаю вам винограду немного, душечка; для выздоравливающей это,
говорят, хорошо, да и доктор рекомендует для утоления жажды, так только
единственно для жажды. Вам розанчиков намедни захотелось, маточка; так вот
я вам их теперь посылаю. Есть ли у вас аппетит, душечка? - вот что главное.
Впрочем, слава богу, что все прошло и кончилось и что несчастия наши тоже
совершенно оканчиваются. Воздадим благодарение небу! А что до книжек
касается, то достать покамест нигде не могу. Есть тут, говорят, хорошая
книжка одна и весьма высоким слогом написанная; говорят, что хороша, я сам
не читал, а здесь очень хвалят. Я просил ее для себя; обещались
препроводить. Только будете ли вы-то читать? Вы у меня на этот счет
привередница; трудно угодить на ваш вкус; уж я вас знаю, голубчик вы мой;
вам, верно, все стихотворство надобно, воздыханий, амуров, - ну, и стихов
достану, всего достану; там есть тетрадка одна переписанная.
Я-то живу хорошо. Вы, маточка, обо мне не беспокойтесь, пожалуйста. А что
Федора вам насказала на меня, так все это вздор; вы ей скажите, что она
налгала, непременно скажите ей, сплетнице!.. Я нового вицмундира совсем не
продавал. Да и зачем, сами рассудите, зачем продавать? Вот, говорят, мне
сорок рублей серебром награждения выходит, так зачем же продавать? Вы,
маточка, не беспокойтесь; она мнительна, Федора-то, она мнительна. Заживем
мы, голубчик мой! Только вы-то, ангельчик, выздоравливайте, ради бога,
выздоравливайте, не огорчите старика. Кто это говорит вам, что я похудел?
Клевета, опять клевета! здоровехонек и растолстел так, что самому
становится совестно, сыт и доволен по горло; вот только бы вы-то
выздоравливали! Ну, прощайте, мой ангельчик; целую все ваши пальчики и
пребываю
вашим вечным, неизменным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Ах, душенька моя, что это вы опять в самом деле стали писать?.. о
чем вы блажите-то! да как же мне ходить к вам так часто, маточка, как? я
вас спрашиваю. Разве темнотою ночною пользуясь; да вот теперь и ночей-то
почти не бывает: время такое. Я и то, маточка моя, ангельчик, вас почти
совсем не покидал во все время болезни вашей, во время беспамятства-то
вашего; но и тут я и сам уж не знаю, как я все эти дела обделывал; да и то
потом перестал ходить; ибо любопытствовать и расспрашивать начали. Здесь уж
и без того сплетня заплелась какая-то. Я на Терезу надеюсь; она не
болтлива; но все же, сами рассудите вы, маточка, каково это будет, когда
они все узнают про нас? Что-то они подумают и что они скажут тогда? Так вот
вы скрепите сердечко, маточка, да переждите до выздоровления; а мы потом уж
так, вне дома, где-нибудь рандеву дадим.
Июня 1-го.
Любезнейший Макар Алексеевич!
Мне так хочется сделать вам что-нибудь угодное и приятное за все ваши
хлопоты и старания обо мне, за всю вашу любовь ко мне, что я решилась
наконец на скуку порыться в моем комоде и отыскать мою тетрадь, которую
теперь и посылаю вам. Я начала ее еще в счастливое время жизни моей. Вы
часто с любопытством расспрашивали о моем прежнем житье-бытье, о матушке, о
Покровском, о моем пребывании у Анны Федоровны и, наконец, о недавних
несчастиях моих и так нетерпеливо желали прочесть эту тетрадь, где мне
вздумалось, бог знает для чего, отметить кое-какие мгновения из моей жизни,
что я не сомневаюсь принести вам большое удовольствие моею посылкою. Мне же
как-то грустно было перечитывать это. Мне кажется, что я уже вдвое
постарела с тех пор, как написала в этих записках последнюю строчку. Все
это писано в разные сроки. Прощайте, Макар Алексеевич! Мне ужасно скучно
теперь, и меня часто мучит бессонница. Прескучное выздоровление!
В. Д.
I
Мне было только четырнадцать лет, когда умер батюшка. Детство мое было
самым счастливым временем моей жизни. Началось оно не здесь, но далеко
отсюда, в провинции, в глуши. Батюшка был управителем огромного имения
князя П-го, в Т-й губернии. Мы жили в одной из деревень князя, и жили тихо,
неслышно, счастливо... Я была такая резвая маленькая; только и делаю,
бывало, что бегаю по полям, по рощам, по саду, а обо мне никто и не
заботился. Батюшка беспрерывно был занят делами, матушка занималась
хозяйством; меня ничему не учили, а я тому и рада была. Бывало, с самого
раннего утра убегу или на пруд, или в рощу, или на сенокос, или к жнецам -
и нужды нет, что солнце печет, что забежишь сама не знаешь куда от селенья,
исцарапаешься об кусты, разорвешь свое платье, - дома после бранят, а мне и
ничего.
И мне кажется, я бы так была счастлива, если б пришлось хоть всю жизнь
мою не выезжать из деревни и жить на одном месте. А между тем я еще дитею
принуждена была оставить родные места. Мне было еще только двенадцать лет,
когда мы в Петербург переехали. Ах, как я грустно помню наши печальные
сборы! Как я плакала, когда прощалась со всем, что так было мило мне. Я
помню, что я бросилась на шею батюшке и со слезами умоляла остаться хоть
немножко в деревне.
Батюшка закричал на меня, матушка плакала; говорила, что надобно, что
дела этого требовали. Старый князь П-й умер. Наслелники отказали батюшке от
должности. У батюшки были кой-какие деньги в оборотах в руках частных лиц в
Петербурге. Надеясь поправить свои обстоятельства, он почел необходимым
свое личное здесь присутствие. Все это я узнала после от матушки. Мы здесь
поселились на Петербургской стороне и прожили на одном месте до самой
кончины батюшки.
Как тяжело было мне привыкать к новой жизни! Мы въехали в Петербург
осенью. Когда мы оставляли деревню, день был такой светлый, теплый, яркий;
сельские работы кончались; на гумнах уже громоздились огромные скирды хлеба
и толпились крикливые стаи птиц; все было так ясно и весело, а здесь, при
въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь, непогода, слякоть и
толпа новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых!
Кое-как мы устроились. Помню, все так суетились у нас, все хлопотали,
обзаводились новым хозяйством. Батюшки все не было дома, у матушки не было
покойной минуты - меня позабыли совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36