Были и рисунки, изображавшие плаванье Кука в поисках южного материка, но ни одного слова о Форстере, как и вообще о его спутниках.
– А ведь еще живы те, кто ходил с Куком! – нереши­тельно сказал Беллинсгаузен. – Их, кажется, трое: почи­таемый в Англии знатный моряк Джозеф Бенкс и рядо­вые матросы, из них один в Гринвичском инвалидном доме…
– К нему бы съездить! – предложил Лазарев.
– К кому? – не понял Фаддей Фаддеевич.
– К матросу.
– Но для чего, собственно? Из уважения к тому пла­ванью? Или оставить подарок матросу? Может быть, хо­тите пригласить с собой? – заинтересовался Беллинсгау­зен. – Что и говорить, было бы замечательно иметь на корабле такого моряка. Если он, впрочем, действительно моряк. А то ведь к странностям в Англии принадлежал, если помните, обычай – приводить впервые на корабль в кандалах тех, кто взят на морскую службу. Чаще всего так поступали с рабами. Может быть, и этот матрос, слу­живший с Куком, не любит море? Впрочем, мы ведь хоте­ли побывать в инвалидном доме, – поедемте. Помнится мне, Петр Великий бывал там, приезжая сюда из Денефорда, и любил говорить с ветеранами… В инвалидном доме не меньше истории, чем здесь, в музее.
Тот же фиакр отвез их к берегу Темзы, к большому с колоннами замку коринфского ордена. Здесь помещался инвалидный дом. Дорическая колоннада, площадь со ста­туей Георгия Второго открылась перед ними. И пока они шли по площади к корпусу, где жили инвалиды-матросы, Головнин, не раз бывавший здесь, рассказывал о куполе здания, расписанном живописцем Теоргелем. Там висит «самый верный в Англии компас», окруженный лепными аллегорическими фигурами, изображающими гостеприим­ство, великодушие, храбрость. Там же стоит катафалк, на котором везли тело Нельсона в Лондон для погребения в церкви Святого Павла.
В помещении, где жили матросы, названного Беллинс­гаузеном человека не оказалось.
– Он умер год назад! – сказала прислужница вся в белом. Здесь прислуживали только вдовы матросов, не моложе сорока лет. И добавила обстоятельно: – Вдовы его тоже нет в живых, она умерла в этом году. Обоим бы­ло под восемьдесят. Кто, кроме них, интересует вас, гос­пода? И почему, простите, к простому матросу приехало столько русских офицеров? Я должна сообщить духов­нику!..
– Он был матросом у Кука!.. – коротко сказал Голов­нин.
Прислужница склонилась в поклоне.
– И у сэра Джозефа Бенкса, – добавила она, как бы желая напомнить о другом сподвижнике Кука, которого чтут в инвалидном доме.
Офицеры молчали. Из глубины здания тянуло холодом. Где-то бил колокол. Какой-то одинокий старик на дере­вяшке, держа в руках миску с кашей, проковылял кор­мить голубей.
– Нам нужен был матрос Кука! – повторил Голов­нин. – Мир его праху!
Головнин снял фуражку, то же сделали остальные.
– Он был прекрасный моряк, сэр! – шепнула при­служница, все более удивляясь. – Но ничем не знаменит… Может быть, войдете в дом?
В гостиницу они вернулись к ночи, усталые, с чувством какой-то настороженности и сдержанной печали. «Офи­циальный» Лондон тяготил, строгая простота и налажен­ность жизни странно сочетались с чинной выспренностью. И, право, здесь больше, чем где-либо, казалось, что все в мире уже открыто и находится в равновесии, и новые поиски шестого материка не что иное, как выход из этого равновесия!.. Впрочем, они не говорили об этом друг с другом. Головнин рассказывал о Русской Америке, о дав­них разговорах своих в Адмиралтействе об организации экспедиции к южному материку.
Симонов задержался в городе и вернулся уже под утро. Он был у астронома Гершеля в Виндзоре. Там, покачива­ясь от старости, но не сдаваясь ей, старец Гершель–знаме­нитейший из астрономов этого века, показывал Симонову свой телескоп, увеличивающий в шесть тысяч раз. Им он открыл шесть спутников Сатурна. Телескоп был размером почти в три сажени, с диаметром зеркальной поверхности в сорок восемь вершков. Старец говорил о Шуберте, ко­торого хорошо знал, о его дочери, жене Лангсдорфа, го­ворил о том, что знание звездного неба дает немало под­тверждений относительно существования южного матери­ка, и к тому же спокойствие в жизни.
С утра братья Лазаревы занялись покупками и напра­вились к инструментальным мастерам приобрести запас­ные секстаны, хронометры и зрительные трубы. Мастер Траутон, пользующийся в городе заслуженной славой луч­шего оптика, глухой, важный старичок в пикейном халате с красными отворотами, объяснялся с ними, приставив к своему уху большую слуховую трубу.
– Куда идете? – любопытствовал он.
– Куда Кук ходил! – кричал ему в ответ Михаил Петрович.
Старичок медленно кивал головой, без нужды надевал и снимал очки, растерянно оглядывал моряков.
– По следам Кука идете? – переспрашивал он на­дрываясь.
– Нет, уж только не по следам! – весело поправлял его Михаил Петрович.
– По следам пойдешь – с тем же результатом при­дешь, – смеялся Алексей Лазарев.
И, боясь, как бы «трубный глас» старика не привлек внимания посетителей, торопил брата:
– Идем же скорее!
Но старичок, хорошо осведомленный о всех путеше­ствиях Кука, не успокаивался. Он подвинул офицерам вы­сокие стулья-табуреты с кожаным сиденьем, запер на за­сов дверь магазина и, не доверяя больше слуховой трубе, стал объясняться записками.
– Сорок два года назад, – писал он на бумаге, – Джемс Кук ходил к южному материку и засвидетельство­вал, что найти его невозможно. Туда ли вы идете, судари? Я никогда не был убежден в правоте суждений Кука и представляю в ваше распоряжение весь свой магазин и самого себя!
– Кажется, он совсем еще не так стар, во всяком слу­чае держится рыцарски! – растроганно сказал брату Ми­хаил Петрович.
Поблагодарив, но отказавшись от щедрой помощи Траутона, моряки ушли.
С купленными инструментами, на том же дилижансе, возвращающемся обратно, Лазаревы прибыли в Порт­смут.
К вечеру вернулись и остальные, а днем позже на при­стань явился мастер Траутон. Его поддерживала дочь, следом выступала жена, добрая с виду женщина, с зон­тиком в руке, и бормотала:
– Никуда ты не поедешь. Ты только проводишь!
– Да, я только провожу, – покорно соглашался ма­стер. – Но я должен видеть этих отважных молодых лю­дей! – И взволнованно вглядывался вдаль: – Глядите, кажется, русский корабль уходит!
Но сперва уходила в море «Камчатка», направляясь в Россию. Она увозила на родину письма и среди них оконченные наконец обстоятельные послания обоих Лаза­ревых к матери во Владимир.
Наступил вечер. С северо-запада дул сильный ветер, грозя перейти в ураган. За английскими судами выбирал себе стоянку только что пришедший сюда корабль Гагемейстера «Кутузов». Было видно, как никли и дрябло опадали спущенные паруса. С берега шла к «Мирному» шлюпка. Это везли закупленное в Лондоне докиновое мя­со – подобие консервированного, банки с сосновой эссен­цией для пива, с суслом и патокой – все, что осталось до­ставить на корабль. Лазарев подозвал вахтенного офи­цера и приказал: медику завтра же осмотреть людей и до­ложить о больных, а отцу Дионисию – отслужить моле­бен. Вахтенный ни о чем не спрашивал. Он понял – ко­рабли должны быть готовы к отплытию по сигналу с «Во­стока».
Команды кораблей были выстроены на борту. Кано­ниры тянулись к пушкам, желая отсалютовать «Камчатке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50