Зачем я так сделал? Извольте, объясню. Суворов перед тем, как ата­ковать Измаил, построил сперва деревянную крепость на­подобие Измаила, и эту крепость солдаты должны были взять с бою. Нам тоже перед предстоящими поисками во льдах не худо потренироваться на малом! Вчера вахту нес капитан-лейтенант Завадовский. Его именем и назовем остров!
…На подступах к Сандвичевой земле, которой далее 60° широты не смог достичь Кук, корабли экспедиции за­несло снегом. Снег пригибал паруса, корабли чуть дви­гались, похожие на снежные глыбы. И здесь моряки вновь обнаружили в тумане три небольших скалистых острова. На склонах одного из них увидели следы недавнего извер­жения лавы. Впрочем, о давности извержения судить бы­ло трудно, вулкан еще жил, черная вершина его дымилась. Начальник экспедиции приказал назвать острова имена­ми Лескова, Торсона и Завадовского, офицеров экспеди­ции, отныне эти имена красовались на географических картах.
Острова Сандерса, Монтегю и Бристоль, мимо которых проходили корабли, были окружены в свою очередь мел­кими ледовыми островками. Лавируя между ними, легко было ткнуться в мель или сбиться с пути. Айсберги, по­хожие на горы, впервые увиденные русскими моряками, бродили здесь, прибиваясь течением к островкам. А позже над всем этим, вселяя бодрость, будет радужно перели­ваться в небе полярное сияние, захватывая снопами света и ледовые эти горы, становящиеся багрово-красными, и моряков, в изумлении стоящих на палубе.
Вот он, полярный юг!
Так встретили Новый год. Стояли вблизи пустынных Сандвичевых скал.
Второго января увидели остров, названный Куком Южным Туле. Когда-то древние так называли Исландию, считая ее самой крайней на севере. Но островов оказа­лось три, и средний из них Беллинсгаузен назвал остро­вом Кука. Не открытая, но «обойденная» Куком эта часть суши, по мысли Беллинсгаузена, все равно должна носить его имя. Бродя, видимо, в тумане, Кук принял три остро­ва за один. Но больше всего волновало Лазарева не про­движение вдоль этих островов, а разгадка того, что скры­валось за ними. Множество ледяных островов само по себе уже наводило на мысль о скрытом туманами и снегами материке где-то неподалеку отсюда. Однажды–было это шестнадцатого января 1820 года – за льдами, похожими в снегопад на белые облака, особо явственно ощущался материк. Бывало Лазарев запрашивал у Беллинсгаузена разрешения продолжать поиски. Он уже третий раз нахо­дил лазейку в айсбергах и ледяных торосах. Был и другой путь к Южному полюсу, под другим меридианом, восточ­нее Сандвичевого. Была надежда на время: ждать, пока раздвинутся ледяные поля и идти за льдами.
Опровергнуть «непроходимость» становилось все труд­нее. Ветер вздымал волны, и «Мирный», с убранными па­русами, на тихом ходу, мог наскочить на айсберг. Часовые то и дело кричали:
– Прямо лед!
Рулевой, сжав зубы, спрашивал:
– А где же льда нет?
И вглядываясь в снежный мрак, готов был остановить корабль. Но тут же слышал подле себя голос Лазарева:
– Держать вправо. Лед идет вправо. Ветер в его сто­рону. Не бойся!
И успокаивал рулевого:
– Больше нам некуда, братец! Запомнился случай.
Били восьмую склянку. Лейтенант Обернибесов соби­рался сменить на вахте мичмана Новосильского. Он толь­ко что вышел из кают-компании. Там еще сидели офице­ры, слушая Симонова: астроном читал вслух записанное им в Казани стихотворение о землепроходцах:
…Из века в век
Шел крепкий русский человек
На дальний Север и Восток
Неудержимо, как поток,
Пока в неведомой дали
Он не пришел на край земли,
Где было некуда идти,
Где поперек его пути
Одетый в бури и туман
Встал необъятный океан.
Лейтенант слышал, выходя, как Симонов сказал:
– В народе привыкли видеть океан одетым в туман. И сейчас нам…
Шлюп скрипел на ветру, голос Лазарева доносился сверху вместе с всплесками волны. Лазарев кричал руле­вому:
– Влево!
Фонарь, висевший в кают-компании, накренился, осве­тив усталое лицо астронома, тетради на столе, фигуры двух офицеров, и вдруг, задребезжав разбитым стеклом, упал. Тотчас же после толчка, сбившего всех с ног, Симо­нов и офицеры в темноте выбежали на палубу и увидели, как исчезала за кормой, похожая на белую скалу, гро­мадная льдина.
– По форштевню ударила! Хорошо не скулой, – крик­нул кто-то Симонову.
– Иван Михайлович, – обратился Лазарев к астро­ному, – на вас лица нет. Такое ли еще может случиться?
– А что произошло, Михаил Петрович?
– Пустое, в форштевне выломало гриф, воды в трюме нет. Идем ровно. Ступайте-ка спать.
Утром, когда оба корабля стояли окруженные недвиж­ным ледяным полем, Лазарев подошел на ялике к «Восто­ку». Докладывая начальнику экспедиции о случившемся, он сказал:
– Было бы хуже, но знаете, что помогло кораблю? Со­вет Захарыча, кронштадтского мастера. Вы знаете его? В последний день перед уходом из Кронштадта он посо­ветовал мне укрепить форштевень дубовым крепом. Я по­слушался его. И вот форштевень выдержал, хотя и отко­лолся кусок фута в четыре длиной.
– Стало быть, Захарыч помог, – повторил Беллинс­гаузен так, словно мастер находился где-то рядом. – Знаю старика. – И что-то вспоминая, протянул: – Много он добра сделал. Не вам одному.
И командиры заговорили о ледяном поясе, все более суживающемся вокруг кораблей.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
О происшедшем в ту ночь мичман Новосильский запи­сал в своем деевнике:
«…Случись в узких проходах обычные туманы, едва ли бы мы успели. Между тем, когда сияло солнце, никто и не помышлял об опасности. Напротив, пред глазами нашими самое величественное, самое восхитительное зре­лище! С левой стороны большие ледяные острова из чистого кристалла светились изумрудами; солнечные лучи, падая на них косвенно, превращали эти кристаллы в чуд­ные, волшебные, освещенные бесчисленными огнями дворцы, возле которых киты пускали высокие фонтаны; другие острова с глубокими пещерами, в которые с яро­стью устремлялись волны, а сверху падали каскады, пред­ставляя самые разнообразные причудливые формы. По правую от нас сторону весьма близко тянулось ледяное поле, на котором были города с мраморными дворцами, колоннадами, куполами, арками, башнями, колоколь­нями, полуразрушенными мостами, посеребренными де­ревьями, – словом, мы видели самую интересную, чудную, фантастическую картину из «Тысячи и одной ночи». Едва мы освободились от явной опасности и переменили дол­готу на несколько градусов к востоку, бесстрашный наш начальник опять идет во лыды к югу».
Лейтенанту Торсону мичман поведал свои мысли и даже прочитал написанное. В этот день офицеры «Востока» обедали на «Мирном» и после обеда Новосиль­ский уединился в своей каюте вместе со старым своим товарищем по службе.
– Ну вот, уже и ледяные дворцы, и города, и даже сказки из «Тысячи и одной ночи», – насмешливо заметил Торсон. – А Михаилу Петровичу ничего, небось, и не по­чувствовалось из вашей этой поэзии… Доподлинно, виды были чудесные, но я бы предпочел без них, ближе к цели. Экая незанятость ума обнаруживается у вас, Павел Михайлович! А может быть, оно и лучше, – и не так я ска­зал, не в незанятости суть, а в необремененности трево­гами. Но как можете утверждать, что будь туманы – не спасся бы корабль. И согласуется ли это с вашим упо­ванием на командира, с верою в него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50