– Джек! Мне тут звонили из Вашингтона по поручению Сокса. Один парень из Службы безопасности. Поздравлял Шуру с выходом книжки, приветы Тиму, просил обнять Кысю… Ну и так далее. А потом спросил – не знаю ли я в Нью-Йорке такого детектива Джека Пински? Тоже, кажется, работает в Квинсе. Как ты понимаешь, я могла только рассмеяться!
– Что за парень? – спросил Джек, прихлебывая виски.
– Прежде чем назвать его имя, он просил узнать у тебя – помнишь ли ты… Погоди! Тим, сынок! Сбегай к Шуре в кабинет. Там на столе я оставила такую желтую бумажку… Принеси ее.
– Захвати и экземпляр моей книжки, – по-русски попросил Шура. – Сейчас мы ее всей семьей подарим Джеку!
Тимурчик принес из кабинета и желтую бумажку, и книгу А. Плоткина, только что вышедшую в Нью-Йорке.
Шура тут же подписал Джеку книжку на своем чудовищном английском, а Рут посмотрела в бумажку и сказала:
– Так вот, этот парень хотел узнать – помнишь ли ты, Джек, «болота Камау»?
– Помню. Это самое отвратительное место в самой южной оконечности Вьетнама, – ничего не выражающим голосом равнодушно ответил Джек и спросил без всякого интереса: – А что за парень? Там тогда было много парней.
– Угадай! – рассмеялась Рут. – Он сказал, что ты его там еще откуда-то вытащил…
– А-а. Тогда это – Ларри Браун.
– Правильно! – Рут приветственно подняла свой стакан с джином.
– Точно! – воскликнул Тимур. – А откуда ты его вытащил, Джек?
– Не помню, Тим. Наверное, из какого-нибудь дерьма, куда он постоянно вляпывался из-за своей необузданной храбрости идиота.
Вот тут я не выдержал! При всем моем уважении к Джеку – я должен был вступиться за Ларри. Я вообще не перевариваю, когда о ком-то, кого я успел полюбить, говорят пренебрежительно.
– Ларри – классный мужик! И очень умный!!! Рут! Тим!.. Сейчас же переведите это Джеку! – заявил я тоном, не терпящим возражений. Что по-шелдрейсовски невероятно трудно.
Рут и Тим послушно повторили все это по-английски Джеку. Джек подлил себе виски в толстый стакан, добавил льда и совершенно спокойно сказал:
– Я расстался с ним в семьдесят третьем году. Нам тогда было по двадцать. Он никогда и не был глупцом в буквальном смысле этого слова. Но драки, как и любое дело, выигрываются совокупностью взвешенных решений, а не припадками истерической смелости. Судя по тому, что он до сих пор жив, он сильно поумнел за эти годы. Ты говоришь, что он в Службе безопасности Белого дома?
– Да! И по-шелдрейсовски говорит без малейшего акцента! – вызывающе сказал я, забыв, что Джеку меня не понять.
– Да, Ларри работает в Белом доме, – подтвердила Рут. – Он много раз звонил нам, когда Кыся ошивался в Вашингтоне.
– Кстати, это мистер Браун привез Мартына в Нью-Йорк на президентском вертолете, – гордо сказал Тимур Джеку.
– В вертолете мы с ним даже выпили! – с удовольствием вспомнил я.
– Дело прошлое, но ты, Мартын, тогда надрался как свинья! – фарисейски заметил Шура.
– Я снимал стресс перед встречей с тобой! – огрызнулся я.
– Но не до такой же степени, Мартышка…
Вот когда я вконец возмутился! Может быть, и не следовало, но тут я снова сорвался.
– Да как же тебе не совестно, Шурик?! – заорал я. – Ты же сам всю жизнь втолковывал, что «нет в мире больших ханжей, чем бывшие бляди и алкоголики»! А сейчас…
И осекся. Увидел, как Тимурчик втихаря зажимает рот двумя руками, чтобы не разоржаться вслух. Неохота было при Ребенке продолжать всякие Взрослые разборки.
А тут еще и Рут на нас цыкнула:
– Сейчас же прекратите ссориться! Или вы хотите, чтобы я перевела это Джеку?! Заткнитесь немедленно!
Мы с Шурой немедленно поджали хвосты и заткнулись. Я вообще заметил, что Шуре, да и мне (чего греха таить?) ужасно приятно слушаться Рут Истлейк!
Весь этот вечер меня не покидало ощущение, что именно сегодня Джек Пински был приглашен в наш дом не случайно.
Вернее, не так, как всегда – поужинать, треснуть по стаканчику с Шурой, посплетничать и потрепаться с Рут об их общем полицейском житье-бытье, послушать рассказы моего Шуры про Россию (в переводе Тимурчика) и как можно позднее уехать от нас в свою холостяцкую квартирку на Квинс-бульваре.
Я догадывался, что когда-то, когда был жив еще Фред Истлейк – первый муж Рут, Джек был до смерти влюблен в Рут и продолжал быть влюбленным в нее еще очень и очень долго…
Со временем невостребованность его любви, наверное, слегка притупила остроту чувств Джека. Он начал думать о Рут как о чем-то недосягаемом и нереальном, сумев сохранить поразительно спокойные и приятельские отношения со вдовой своего покойного сослуживца.
Теперь же, когда сержант полиции, а потом и лейтенант Рут Истлейк вдруг без памяти полюбила русского эмигранта журналиста Шуру Плоткина, да еще и вышла за него замуж, в сердце Джека остались лишь чуть горьковатые, но удивительно теплые воспоминания о своей давней влюбленности в Рут.
И меня, и моего Шуру Джек принял как некую неоспоримую часть существования Рут. Не говоря уже о Тимуре, к которому относился как к равному – без сюсюканья и излишней болтовни, суховато и сдержанно, но…
…но я был свято убежден (даю хвост на отруб!..), что если в защиту Тимура детективу Джеку Пински пришлось бы в кого-нибудь разрядить всю обойму своего пистолета – он это сделал бы не задумываясь!..
* * *
– Джек! – нервно и решительно сказала Рут, когда Тимур ушел спать и мы остались вчетвером. – Послушай, Джек…
Неожиданно решительность покинула Рут, и она увядшим голосом спросила:
– Ты закончил разматывать то убийство в отеле с наркотой и китайцами?
– Да. Вчера отправил материалы в прокуратуру. Пусть теперь они ковыряются в этом дерьме… Ты о чем-то хотела попросить меня, Рут? Ты так ждала, когда Тим уйдет в свою комнату…
– О Джек!.. – облегченно простонала Рут. – Все сыщики мира от Ната Пинкертона до Эркюля Пуаро должны служить у тебя в счастливых учениках мелкими клерками! У тебя интуиция, как… как у Кыси! Прости за сравнение, но поверь – это высшая оценка твоему немеркнущему таланту, – добавила Рут.
«Ну, это уж слишком сильно сказано, – подумал я. – Интуиция Котов на две головы выше Человечьей. Даже такого профессионала, как тот же самый Джек Пински…»
Мы как-то все были на полицейском междусобойчике по случаю дня рождения Джека, так про него там такие слова говорили, что после этого оставалось лишь поставить Джеку золотой памятник в центре Нью-Йорка…
– Шура, ты понимаешь, о чем мы говорим? – спросил Джек.
Шура вдохнул и, не выдыхая, медленно ответил по-английски:
– Минимум – пятьдесят процентов, максимум – семьдесят пять. Остальное я досочиню.
И тут же спросил меня по-шелдрейсовски:
– Я все правильно ответил?
Ни хрена не поняв про цифры и проценты, я искренне восхитился:
– Шикарно, Шурик!.. Работай над произношением, и все будет о’кей!
Джек этого, конечно, не заметил и сказал Рут:
– Тогда, подруга, давай упростим разговор до уровня доклада на «оперативке» у нашего начальника «убойного отдела». Он у нас полный болван и в отличие от Шуры понимает всего восемь процентов из того, что мы ему говорим. Хотя английский – его родной язык… Давай, Рут, – кратко, только суть, минус малозначащие детали и эмоции. Шура! Если что нибудь не поймешь – переспрашивай.
– О’кей! – сказал Шура.
Я почувствовал, как Рут опять нервно вздрючилась, закурила сигарету, отхлебнула своего джинчика с ледиком и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118