И порой это приводило к совершенно уродливым явлениям. Скажем, когда руководителя Хельсинкской группы Орлова уже обложили со всех сторон, и он вынужден был скрываться от ареста, то "сдали" его... собственные соратники. Встретившись с ним, обсудили ситуацию и глубокомысленно пришли к выводу, что негоже, дескать, их лидеру прятаться и жить на нелегальном положении, поскольку весь смысл правозащитной деятельности - в ее открытости и строгом соблюдении законов. А стало быть, ему нужно самому идти и "садиться". Он и сел. На семь лет лагерей плюс пять ссылки, едва не поплатившись жизнью. А пока сидел, один из ближайших соратников у него вдобавок и жену увел...
Или взять случай с капитаном КГБ Ореховым. Он получил задание от начальства контролировать и обрабатывать диссидента Морозова. Но сам искренне сочувствовал инакомыслящим, и начал помогать им - пытался предупреждать о готовящихся арестах и обысках членов Хельсинкской группы, друзей Сахарова. Но натолкнулся на полнейшее непонимание. Сама идея поддерживать тайные контакты с чекистским офицером, получать от него какую-то конфиденциальную информацию, показалась в этих кругах просто бредовой - потому что тоже относилась к "нелегальной" области. И мотивы Орехова, решившего вести двойную игру, выглядели для них чуждыми и непонятными, все его предупреждения неизменно, а то и подчеркнуто игнорировались, его воспринимали не иначе как "провокатора". И заложили его сами же правозащитники - пренебрежительно, между делом. Всего лишь желая поиздеваться над КГБ, выдали "их капитана", который, мол, зря старается обмануть. Орехов был арестован в 1978 г. и получил 8 лет, которые отсидел от звонка до звонка. Вот вам и борцы за свободу... Однако существует еще один немаловажный аспект, наложивший серьезный отпечаток на судьбы и сущность советского диссидентства. Поскольку собственные силы каждой личности, группы, движения были ничтожны по сравнению с мощью тоталитарной системы, в оппозиции начала проявляться все более выраженная ориентация на Запад. И это казалось вполне естественным. В двухполярном мире демократический Запад выступал объективным противовесом коммунизму, то есть союзником. И если из-за рубежа многие процессы в СССР выглядели примитивно и упрощенно, то ведь и с внутренней стороны "железного занавеса" Запад тоже виделся в свете собственных иллюзий и идеализировался как "друг, товарищ и брат", бескорыстный помощник униженных и оскорбленных. И по внешним проявлениям это, как будто бы, подтверждалось. Только за рубежом можно было опубликовать запрещенные произведения, изложить в прессе смелые мысли, обнародовать разоблачительные материалы, только оттуда можно было получить поддержку общественного мнения. Хотя если разобраться, никаким бескорыстием в данном вопросе и не пахло. В условиях плотного срастания партийной и государственной машин, когда антикоммунистическая борьба одновременно становилась и антигосударственной, западные державы больше интересовал второй аспект.
Прозападные тенденции особенно резко обозначились в правозащитном движении. Тут они вообще стали преобладающими, а то и самодовлеющими. В этих кругах уже вообще не шла речь о том, чтобы развернуть борьбу за свои права в собственном народе, вызвать какой-то протест, организовывать несуществующее общественное мнение - это было бы сверхтрудно. Да и в перспективы такой деятельности, как отмечалось выше, правозащитники не верили, и саму ее принципиально отвергали. Так что для реальной борьбы оставлялся один путь - пожаловаться за рубеж и снабдить иностранную пропаганду уличающими материалами против советской власти. И всевозможные Хельсинкские группы, и многие отдельные энтузиасты данного периода как раз этим и занимались - сбором информации о нарушениях прав человека в СССР (то бишь невыполнении подписанных Брежневым международных соглашений), и пересылкой таких данных за границу. Запад, таким образом, признавался в роли верховного арбитра в вопросах законности и справедливости, единственного заступника и утешителя всех страждущих.
В воспоминаниях видных правозащитников приводятся факты, что и сами они в своем противостоянии с КГБ привыкали надеяться только на зарубежную реакцию. В случае обысков, налетов, арестов единственным тактическим ходом было: "Собираем пресс-конференцию!" - то бишь следовало пригласить пару иностранных журналистов (надо думать, неплохо кормившихся за счет такого источника) и проинформировать их о случившемся. Поэтому не удивительно, что порой правозащитники начинали осознавать себя некими эмиссарами "западной цивилизации" на советской территории, связывая собственную личность уже не с внутрироссийской системой, а с внешней. Хотя надо отметить, больше в идеале, чем в действительности, поскольку Запад разыгрывал "правозащитную карту" по собственным планам, в собственных интересах, и иногда подставлял этих энтузиастов достаточно бесцеремонно. Например, в конце 1976 г. после избрания президентом Картера, намеревавшегося резко изменить курс в отношениях с СССР, он в нескольких речах разразился бурными славословиями в адрес советских правозащитников, подчеркивая их роль в деле торжества демократии. Пригласил вдруг к себе на прием обменянного политзаключенного В. Буковского, удостоив его долгой беседы. Отбабахал приветственную телеграмму Сахарову. Понятное дело, на коммунистическое руководство такие акции подействовали, как красная тряпка на быка, и как раз после этого были разгромлены и загремели за решетку все Хельсинкские группы. Что дало возможность тому же Картеру с Бжезинским раздуть кампанию в их защиту и возбудить свою общественность против СССР.
В целом же, психология правозащитного движения 60-80-х гг. представляла собой весьма сложное и запутанное явление. В ней присутствовало чисто-русское подвижничество - самоотверженное стремление "пострадать за народ", "пострадать за правду". Присутствовало и обычное российское западничество - "у нас все плохо, у них все хорошо". Присутствовали и традиции сугубо советские: если что-то не нравится - надо настучать. А в своей стране не нашлось соответствующей инстанции - так настучать за границу. Но присутствовало и нечто болезненное, надломленное, на уровне душевных комплексов. Например, в мемуарах честного и искреннего Ю. Орлова обращает на себя внимание один эпизод: рассказывая о собственном детстве, он вспоминает, как проснулся однажды ночью и увидел свою мать в постели со знакомым посторонним мужчиной. Эпизод ничуть не связан с основной линией повествования, с будущей правозащитной деятельностью автора, он просто психологичен - в рамках своей потребности вывернуть душу наизнанку (кстати, перед американским читателем), он описывает, как был потрясен, какую душевную травму испытал, как болел после этого. Но само наличие в мемуарах такого эпизода представляется в какой-то степени характерным. Допустимость выставить голой собственную мать на всеобщее обозрение - не ради выгод, а из "принципиальности", поскольку это просто сочтено нужным - это в той или иной мере, в прямом или переносном смысле, оказывается приложимо ко всему правозащитному движению.
Ориентация на "заграницу" порождала и другие неприглядные феномены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233
Или взять случай с капитаном КГБ Ореховым. Он получил задание от начальства контролировать и обрабатывать диссидента Морозова. Но сам искренне сочувствовал инакомыслящим, и начал помогать им - пытался предупреждать о готовящихся арестах и обысках членов Хельсинкской группы, друзей Сахарова. Но натолкнулся на полнейшее непонимание. Сама идея поддерживать тайные контакты с чекистским офицером, получать от него какую-то конфиденциальную информацию, показалась в этих кругах просто бредовой - потому что тоже относилась к "нелегальной" области. И мотивы Орехова, решившего вести двойную игру, выглядели для них чуждыми и непонятными, все его предупреждения неизменно, а то и подчеркнуто игнорировались, его воспринимали не иначе как "провокатора". И заложили его сами же правозащитники - пренебрежительно, между делом. Всего лишь желая поиздеваться над КГБ, выдали "их капитана", который, мол, зря старается обмануть. Орехов был арестован в 1978 г. и получил 8 лет, которые отсидел от звонка до звонка. Вот вам и борцы за свободу... Однако существует еще один немаловажный аспект, наложивший серьезный отпечаток на судьбы и сущность советского диссидентства. Поскольку собственные силы каждой личности, группы, движения были ничтожны по сравнению с мощью тоталитарной системы, в оппозиции начала проявляться все более выраженная ориентация на Запад. И это казалось вполне естественным. В двухполярном мире демократический Запад выступал объективным противовесом коммунизму, то есть союзником. И если из-за рубежа многие процессы в СССР выглядели примитивно и упрощенно, то ведь и с внутренней стороны "железного занавеса" Запад тоже виделся в свете собственных иллюзий и идеализировался как "друг, товарищ и брат", бескорыстный помощник униженных и оскорбленных. И по внешним проявлениям это, как будто бы, подтверждалось. Только за рубежом можно было опубликовать запрещенные произведения, изложить в прессе смелые мысли, обнародовать разоблачительные материалы, только оттуда можно было получить поддержку общественного мнения. Хотя если разобраться, никаким бескорыстием в данном вопросе и не пахло. В условиях плотного срастания партийной и государственной машин, когда антикоммунистическая борьба одновременно становилась и антигосударственной, западные державы больше интересовал второй аспект.
Прозападные тенденции особенно резко обозначились в правозащитном движении. Тут они вообще стали преобладающими, а то и самодовлеющими. В этих кругах уже вообще не шла речь о том, чтобы развернуть борьбу за свои права в собственном народе, вызвать какой-то протест, организовывать несуществующее общественное мнение - это было бы сверхтрудно. Да и в перспективы такой деятельности, как отмечалось выше, правозащитники не верили, и саму ее принципиально отвергали. Так что для реальной борьбы оставлялся один путь - пожаловаться за рубеж и снабдить иностранную пропаганду уличающими материалами против советской власти. И всевозможные Хельсинкские группы, и многие отдельные энтузиасты данного периода как раз этим и занимались - сбором информации о нарушениях прав человека в СССР (то бишь невыполнении подписанных Брежневым международных соглашений), и пересылкой таких данных за границу. Запад, таким образом, признавался в роли верховного арбитра в вопросах законности и справедливости, единственного заступника и утешителя всех страждущих.
В воспоминаниях видных правозащитников приводятся факты, что и сами они в своем противостоянии с КГБ привыкали надеяться только на зарубежную реакцию. В случае обысков, налетов, арестов единственным тактическим ходом было: "Собираем пресс-конференцию!" - то бишь следовало пригласить пару иностранных журналистов (надо думать, неплохо кормившихся за счет такого источника) и проинформировать их о случившемся. Поэтому не удивительно, что порой правозащитники начинали осознавать себя некими эмиссарами "западной цивилизации" на советской территории, связывая собственную личность уже не с внутрироссийской системой, а с внешней. Хотя надо отметить, больше в идеале, чем в действительности, поскольку Запад разыгрывал "правозащитную карту" по собственным планам, в собственных интересах, и иногда подставлял этих энтузиастов достаточно бесцеремонно. Например, в конце 1976 г. после избрания президентом Картера, намеревавшегося резко изменить курс в отношениях с СССР, он в нескольких речах разразился бурными славословиями в адрес советских правозащитников, подчеркивая их роль в деле торжества демократии. Пригласил вдруг к себе на прием обменянного политзаключенного В. Буковского, удостоив его долгой беседы. Отбабахал приветственную телеграмму Сахарову. Понятное дело, на коммунистическое руководство такие акции подействовали, как красная тряпка на быка, и как раз после этого были разгромлены и загремели за решетку все Хельсинкские группы. Что дало возможность тому же Картеру с Бжезинским раздуть кампанию в их защиту и возбудить свою общественность против СССР.
В целом же, психология правозащитного движения 60-80-х гг. представляла собой весьма сложное и запутанное явление. В ней присутствовало чисто-русское подвижничество - самоотверженное стремление "пострадать за народ", "пострадать за правду". Присутствовало и обычное российское западничество - "у нас все плохо, у них все хорошо". Присутствовали и традиции сугубо советские: если что-то не нравится - надо настучать. А в своей стране не нашлось соответствующей инстанции - так настучать за границу. Но присутствовало и нечто болезненное, надломленное, на уровне душевных комплексов. Например, в мемуарах честного и искреннего Ю. Орлова обращает на себя внимание один эпизод: рассказывая о собственном детстве, он вспоминает, как проснулся однажды ночью и увидел свою мать в постели со знакомым посторонним мужчиной. Эпизод ничуть не связан с основной линией повествования, с будущей правозащитной деятельностью автора, он просто психологичен - в рамках своей потребности вывернуть душу наизнанку (кстати, перед американским читателем), он описывает, как был потрясен, какую душевную травму испытал, как болел после этого. Но само наличие в мемуарах такого эпизода представляется в какой-то степени характерным. Допустимость выставить голой собственную мать на всеобщее обозрение - не ради выгод, а из "принципиальности", поскольку это просто сочтено нужным - это в той или иной мере, в прямом или переносном смысле, оказывается приложимо ко всему правозащитному движению.
Ориентация на "заграницу" порождала и другие неприглядные феномены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233