В 1921 г. посыпались жалобы на следователя МЧК Буля (впоследствии крупная шишка в ОГПУ), истязавшего арестованных. Он демонстративно подал в отставку, заявив, что без этого бороться с "контрой" невозможно. И Менжинский бучу замял, разрешив сотруднику продолжать в том же духе. В 1922 г. разразился скандал в Ставрополе. Тут применялись сдавливание черепа ремнем, "холодный подвал" - яма, в которую сажали раздетого заключенного, "горячий подвал" - крохотная каморка, куда два десятка человек набивались впритирку и оставлялись на 2-3 дня задыхающимися от жары. Местный трибунал даже начал следствие по данному поводу, но начальник ГПУ Чернобровый предъявил секретный циркуляр из Москвы, разрешавший "особые" средства, если обычные не помогают признанию. Стал достоянием гласности случай в Екатеринодаре, где учительницу Домбровскую, на которую донесли, что у нее спрятано золото, истязал следователь Фридман (впоследствии тоже большой начальник). Сперва ее изнасиловала вся бригада, начиная с Фридмана, потом стали надрезать обнаженное тело ножом, терзать щипцами, отдавливать плоскогубцами особо чувствительные места, кончики пальцев. А когда она дала требуемые показания, расстреляли. "Венчики" со сдавливанием головы были зафиксированы и в Москве, и в Тифлисе, и на Сев. Кавказе, в Баку ставили на сутки босиком на битое стекло и гвозди, в Питере в 1922 г. существовал целый арсенал пыток - сжимали половые органы, держали в кандалах, сажали в одну камеру с сумасшедшим, использовали "пробковую камеру", прижигание, замораживание, а в 1923 г. даже "Известия" поместили материал о бесчинствах в Омске, где людей пороли и поливали горячим сургучом.
Были и другие формы репрессий. Так, концлагеря существовали еще с 1918 г. Но в то время они еще не были "лагерями" в сталинском смысле. Это были просто придатки тюрем или филиалы тюрем. И порядки в них устанавливались тюремные, и попадали в лагерь или в тюрьму, в основном, в зависимости от того, где еще место осталось. И перевод из тюрьмы в лагерь и обратно был вопросом чисто техническим, а не юридическим. В 1921-22 гг. эти лагеря продолжали сохраняться во всех мало-мальски значимых городах. Скажем, в заштатной Кинешме - на тысячу заключенных, в Омске - на 25 тыс. Но с 1920 г. возникла и начала действовать еще и другая система - Северные Лагеря Особого Назначения. Впоследствии аббревиатура СЛОН была перенесена на Соловецкие Лагеря Особого Назначения, первые очаги ГУЛАГа, но изначально таких лагерей было два - Архангельск и Холмогоры, и их сущность была совершенно иной. Ведь по ленинской схеме государства-машины вся страна должна была стать большим подобием ГУЛАГа с принудительным трудом за кусок хлеба. А все "лишнее" подлежало просто физическому уничтожению. И смысл добавки "особое назначение" (точно так же, как в названии "части особого назначения", что подразумевало карателей) был в том, что туда присылали для заведомого расстрела. Это были лагеря смерти. Опыт Кедрова по массовым расправам с остатками Северной армии и населением края показался удачным, информация из этих глухих мест наружу почти не просачивалась, и сюда стали слать обреченных с Дона, Кубани, Украины, Туркестана.
Лагерь в Архангельске стал перевалочным пунктом, тут тоже расстреливали, но относительно немногих. Зато периодически формировались партии для отправки в Холмогоры, и вот там-то истребляли всех подчистую. И расправы здесь приняли такой размах, что память о них из рассказов старших поколений сохранилась у некоторых здешних жителей до сих пор. Особенно много жертв потекло сюда после взятия Крыма - слали эшелон за эшелоном. Причем получалась трагическая неразбериха. В Крыму, особенно после того, как прошли первые волны повальных казней, и убийцы пресытились кровью, стали подходить более "разборчиво" - одних определяли "в расход", а тех, чья "виновность" выглядела меньше - в лагеря. Самым легким наказанием считалось направление в лагерь, специально созданный в Рязани. Но из-за того, что он был "близким", этапы туда гнали пешком, и они вообще не доходили до места. Едой осужденных не обеспечивали, они быстро выбивались из сил, да и конвоирам не улыбалось топать тысячу километров. И весь этап расстреливали где-нибудь в степи, списав трагедию на тиф. Северные Лагеря считались "дальними", туда заключенных слали железной дорогой. Везли долго, и многие погибали в пути. Погибали и на последнем пешем перегоне в 80 км до Холмогор - по снегам и морозу, зачастую без теплой одежды. Но тех, кто со всеми мытарствами и добирался до лагеря, все равно ждала смерть. Тут уже не разбирались в "виновности" и уничтожали всех подряд.
Среди этих обреченных было много женщин, пожилых людей, детей - ведь их-то и ссылали в лагеря, когда их родственников-мужчин расстреливали еще в Крыму. Сперва, как летом и осенью, в Холмогорах пытались продолжать массовые казни на реке, но это не заладилось - пулеметы на северном морозе заедало. И для мясорубки был выбран так называемый "белый дом" - отдельно стоящая усадьба недалеко от лагеря. В нем и отладили работу конвейера смерти. Каждый день отбиралась партия к уничтожению, пригонялась сюда, запиралась по подвалам и сараям и постепенно "перерабатывалась". Группа за группой заводилась в "предбанник" для раздевания, после чего проходила в расстрельный зал, где в тепле и со всеми удобствами трудились палачи несколько бригад, сменяющих друг друга. Жертвам приказывали встать на колени - прямо на еще теплые тела только что убитых, и приканчивали, чтобы они падали новым слоем. А в "предбанник" в это время уже запускали следующих. По данным А. Клингера, сидевшего в Архангельском лагере и чудом оставшегося в живых, только за январь-февраль 1921 г. в "белом доме" было перебито 11 тыс. чел. И данные эти, видимо, точные - он имел доступ в лагерную канцелярию, да и сам общался с участниками расправ. Сходятся они и с другими источниками, согласно которым в Холмогорах ежедневно отбиралось на смерть 200 чел.
Захоронить такую массу трупов в промерзлой земле оказалось невозможно, и их просто сваливали в одну кучу - образовалась жуткая гора тел, видная издалека. Любопытно, что и для многих местных жителей лагерь в это время стал источником средств к существованию. Все богатое хозяйство Холмогор было разрушено, баркасы рыбаков и охотничьи ружья конфискованы, консервные фабрики и торговые представительства закрылись. И было налажено что-то вроде "челночного бизнеса" - чекисты сбывали оборотистым бабам одежду, белье и обувь казненных, а те развозили по разным городам и продавали на базарах. Впрочем, этих "отходов производства" оставалось столько, что по воспоминаниям Клингера, в первые годы существования Соловков сюда для заключенных тоже слали белье расстрелянных из Холмогор.
Лагерные палачи чувствовали себя настоящими хозяевами города, жили на широкую ногу, прочно оккупировали единственную гостиницу и трактиры, где шли постоянные пьянки и оргии. Набирали себе гаремы из обреченных женщин, а то и несовершеннолетних девочек. Но это были еще не блатные лагерные "шмары", завоевавшие привилегированное положение - здесь женщин хватало в избытке, и любовницы начальства получали лишь отсрочку. Ими обменивались, на них играли в карты, над ними измывались и отправляли на расстрел, едва начнут приедаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233