Мазила, одетый во все иностранное, сильно похудевший, но не
помолодевший, лепил какой-то гигантский бюст. Привет, старик, кивнул он
Болтуну, не прерывая работы и продолжая что-то рассказывать о Париже
девицам, глядевшим ему в рот. Привет, сказал Мыслитель Болтуну. Уже
выпустили? Дешево отделался. Учитель еще сидит? Мы так и не поняли, за что
вас. Такая глупая и смешная липа. Это Бульдозер раздул, чтобы на этом
карьеру сделать. Но он погорел. Не слыхал? Анекдот!...
Собравшиеся время от времени подходили к Мазиле, разглядывали с видом
знатоков и ценителей кусок глины, отдаленно напоминавший голову Заведующего
Ибанска (Заибана, как теперь стали говорить), и высказывали глубокомысленные
суждения. Ты здорово продвинулся вперед, сказал Социолог. Вот что значит
несколько лет пожить на Западе. Я только что вернулся из Англии. Ездил с
делегацией. Встречался с самим... Потрясающе, завопил Неврастеник. Ну и
урод! Левый глаз оставь так. У меня недавно книжечка вышла. Хорошая книжка,
честно признаюсь. Я обязательно тебе подарю. Мне удалось кое-что сказать. Ты
здорово передаешь его духовное убожество и мелкое тщеславие, сказал
Сотрудник. Не хотел бы я, чтобы меня изобразили в таком виде. Только так не
пропустят. Ни за что! Наши вожди -- по постановлению красавцы. Так что лоб
надо немного повыше, а подбородок подать вперед. Иди сюда, заорал Брат,
разливая коньяк в кофейные стаканы. Брось ты этих м.....в!
А ты что скажешь, спросил Мазила Болтуна. Когда-то один человек,
считал, что нельзя написать гениальную передовицу в газету, сказал Болтун. А
где...? Болтун осмотрел мастерскую и с трудом разглядел в углу, заваленном
ящиками и обломками старых работ. Великий Замысел. Мазила уловил взгляд
Болтуна. Заходи как-нибудь в другой раз, потолкуем. А то видишь -- народ.
Что нового, сказал он, обернувшись к Крысу. Двурушник погиб в автомобильной
катастрофе. Его наши убрали, сказал Крыс. Не думаю, сказал Мазила. Там
автомобильные катастрофы -- обычное дело. Последнее время он здорово пил. К
тому же он живой был выгоднее тем, кого Вы называете словом Наши. Как
пример, к чему ведет дурное поведение. Певец покончил с собой. Почему?
Трудно сказать. Он там имел успех, пока был здесь. А там к нему быстро
утратили интерес. Полная изоляция. Что делает Правдец? Книги пишет. Сразу
три. Одна -- подлинная история Ибанска. Другая -- ложность идеологии
ибанизма Третья -- куда и как должен идти ибанский народ. Это несерьезно,
сказал Мыслитель. Полная потеря чувства реальности. Что он берется не за
свои дела? А где установлено, какие дела свои, а какие -- не свои, спросил
Посетитель. Но мы живем в двадцатом веке, сказал Социолог. Должно же быть
чувство гражданской ответственности! Вы упрекаете Правдеца в отсутствии
такого чувства, спросил Посетитель. Странно. Я имею в виду другое, сказал
Социолог. О какой, например, подлинной истории может идти речь? Такой вообще
не бывает. Историю пишут лишь для того, чтобы исказить прошлое в интересах
какой-то предвзятой идеи. Все искажают. Важно лишь то, в каком направлении и
с какой целью это делается. Это же азбучные истины, Я в своей статье в
Журнале писал... Направление Правдеца известно, сказал Мазила, увеличивая
лоб Заибана еще на четыре сантиметра. Направление это -- антисоцизм. А цель
-- благо народа. А что такое народ, заорал Брат. Пошли вы все в ж...у со
своим народом! Плюнь ты на этих м.....в! Иди сюда, выпьем! Это будет та же
официальная история, только наизнанку, сказал Мыслитель. Поменять местами
охранников и заключенных, -- вот вся философия Правдеца, сказал Тля. Только
будет ли от этого лучше? Будет хуже, сказал Мыслитель, обдумывая, под каким
соусом он попросит у Тли в долг крупную сумму на длительное время. А что он
смыслит в ибанизме, сказал Мазила. Вот Мыслитель, например, мог бы,
действительно, разоблачить его. Если бы захотел, конечно. Он специалист.
Вряд ли, сказал Неврастеник. Он мог бы защитить лучше, чем другие. Но это
очень опасно. Опаснее, чем разоблачение. Для этого нужно большое мужество.
Ты шутишь, сказал Мазила. Никак нет, сказал Неврастеник. Конкуренция.
Хорошая книга по ибанизму сразу дает положение, славу, звания, средства. Они
легче простят плохую книгу против, чем хорошую за. Он, конечно, шутит,
захихикал Крыс. Ну как, спросил Мазила у Болтуна. Так лучше? Ха-ха! Ну и
рыло получается! Наполеон! Ха-ха! Римский патриций! Ха-ха-ха! Это не имеет
значения, сказал Болтун. А что имеет значение, спросил Мазила. То, что ты
лепишь Его, сказал Болтун. И то, что его лепишь Ты. Это суть эпохи.
Потрясающе, услыхал Болтун уже в дверях возглас Неврастеника. Нос! Не трогай
больше нос! Вот это нос! Вот это морда!! Вот это рыло!!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Никто не заметил, когда возвратился Болтун. Да и он сам не заметил, что
вернулся, настолько образ жизни там и здесь, на свободе, были похожи. Выйдя
от Мазилы, он решил сочинить новый трактат о нем. Но так как время стало по
некоторым причинам еще более либеральным, чем ранее, написать трактат так,
чтобы об этом не узнали другие и не приняли меры, стало практически
невозможно. И он решил сочинить его в уме. Сидя там, он сочинил таким
образом буквально десятки таких трактатов, научился держать их в голове и
при желании воспроизводить их. Надо достать магнитофон, подумал он, и я за
неделю надиктую целую книгу. Хотя бы от нечего делать. От одуряющей скуки,
напавшей на него после встречи с Мазилой. И назвал он свой трактат
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сначала я хотел сочинить поэму о победе сильного человека над косными
обстоятельствами и враждебной средой, вольного духа над скованным телом,
гения над серостью, думал Болтун. И вроде бы это соответствовало фактам.
Победа вроде бы налицо. О такой судьбе можно только мечтать. Мировая
известность, признание, делай, что хочешь говори, что хочешь, езжай, куда
хочешь. Что еще? Но это была бы ложь. Сильный побеждает только одним путем
-- становясь слабее. Гений побеждает, становясь серее. Свободный побеждает,
сковывая себя. Но чья это победа?
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Учитель вышел на привокзальную площадь. Прохожие при виде его начинали
ощупывать свои карманы. Ну и бандит, говорили они. Гляди, какая рожа. Сажать
их надо! Вешать! Постовой решительно направился к нему и потребовал
документы, ощупав на всякий случай пистолет. Ясно, сказал он, поглядев
бумаги. А ну, топай отсюда живей! Здесь иностранцы ходят. Сфотографируют --
пеняй на себя. Пошел ты в ж..у, лениво сказал Учитель и не спеша запихнул
бумаги за пазуху. За эти годы тут произошли действительно огромные перемены,
подумал он. Ого какие махины понастроили! Что твой Нью-Йорк! И все-таки тут
что-то осталось незыблемым. Какая-то глубинная безвкусица и серость. Ну
конечно, вон улицу перерыли на самом видном месте. Наверно канализацию
забыли провести. А этот небоскребик уже ремонтируют? Ибанск есть Ибанск.
Провинциализм с претензией на столичность. Столица столиц, как выразился
Заибан. Захудалая периферия, вообразившая себя центром мироздания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110