— Еще не поздно. Они не берут дисквалифицированных жокеев?
— Вы уже в состоянии шутить на этот счет?
— Как-никак прошло девять дней... Теперь могу.
Он посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, и после этого что-то изменилось в его отношении и лично ко мне, и вообще к случившемуся, и когда я понял, в каком именно направлении произошла перемена, то был просто потрясен: лорд Ферт вдруг стал обращаться со мной как с равным — равным по опыту, взглядам на жизнь, равным по положению, хотя я и он принадлежали к разным мирам.
Очень немногие люди его положения сочли бы подобный подход разумным, и уж совсем единицы взяли бы его на вооружение. Я понял, какой он мне сделал комплимент. Он же, со своей стороны, заметил, что я не оставил это без внимания. Уже позже я сообразил, что, не будь этого коренного перелома, отказа от схемы отношений «стюард — жокей», он ни за что не сказал бы мне того, что я от него услышал. И он вряд ли изменил бы свое ко мне отношение, не побывай в моей квартире.
Он сел в кресло, аккуратно поставив портфель на пол. Я оставил костыли и улегся на кровать.
— Я встретился с лордом Гоуэри, — сказал он самым нейтральным тоном. — И не вижу причины скрывать, что в течение нескольких ближайших дней вы и Декстер Крэнфилд получите назад ваши лицензии.
— Правда?! — воскликнул я и попытался встать, но гипс оказал сопротивление.
Лорд Ферт улыбнулся:
— Как я понимаю, иначе и быть не может. Об этом тихо упомянут в «Календаре» на следующей неделе.
— Разумеется, — сказал я, — вы вовсе не обязаны никак это комментировать.
— Да, — сказал он и спокойно посмотрел мне в глаза. — Хотя это явно не все, что вы хотели бы услышать.
— Не все...
— Вы имеете на это право, хотя я бы советовал вам тщательно взвесить все «за» и «против», прежде чем рассказывать то, что услышите, Декстеру Крэнфилду.
— Да, конечно.
Он вздохнул, наклонился к портфелю и извлек из него небольшой магнитофон.
— Я попробовал проигнорировать ваше предложение. Сначала мне это даже вроде бы удалось. И тем не менее... — Он замолчал, поглаживая пальцами клавиши магнитофона. — Этот разговор состоялся под вечер в понедельник в гостиной квартиры лорда Гоуэри на Слоун-сквер. Мы там были вдвоем... Вы сможете убедиться, что это действительно так. Он, однако, знал, что я записываю разговор на пленку. — Лорд Ферт все никак не мог на что-то решиться. — Сострадание — качество, которое вам бы очень не помешало. Надеюсь, вы на него способны.
— Не давите на меня.
— Ну хорошо, — сказал он, чуть поморщившись, и включил магнитофон.
Пленка началась с обмена осторожными клише, весьма типичными для разговора, записываемого на магнитофон, когда никто из собеседников не решается на первый шаг. Наконец лорд Ферт сказал:
— Норман, я уже объяснял, почему мы должны еще раз вернуться к этому случаю.
— Хьюз ведет себя просто нелепо. Он позволяет себе откровенную клевету. Не знаю, почему вы принимаете его всерьез. — В голосе Гоуэри сквозило беспокойство.
— Это необходимо — хотя бы для того, чтобы он замолчал. — Лорд Ферт посмотрел куда-то вдаль, глаза его иронически сверкнули, а на пленке слышался его медовый голос: — Вы прекрасно понимаете, Норман, что в наших же интересах доказать, что его утверждения ни на чем не основаны. Тогда мы можем еще раз самым решительным образом подтвердить справедливость дисквалификации и прекратить все кривотолки.
Тонкий ход. В голосе Гоуэри появилось облегчение, он решил, что Ферт по-прежнему — его союзник. Возможно, кстати, так оно и было.
— Уверяю вас, Уайкем, что, если бы я не верил самым искренним образом в виновность Хьюза и Крэнфилда, я бы не вынес вердикта о дисквалификации.
В этом утверждении что-то было не так. И Ферт и Гоуэри тоже это почувствовали, потому что на пленке возникла пауза в несколько секунд.
— Вы по-прежнему так считаете? — наконец спросил Ферт.
— Разумеется! — пылко произнес Гоуэри. — Я так действительно считаю. — С каким-то даже излишним нажимом.
— Тогда... как насчет первого вопроса Хьюза? Как случилось, что Ньютоннардс был приглашен на заседание?
— Мне сообщили, что Крэнфилд ставил деньги на Вишневый Пирог.
— Понятно... А кто сообщил это?
Гоуэри промолчал.
Тогда Ферт задал новый вопрос, почти тем же ровным голосом:
— Ну а почему, по-вашему, могло так случиться, что, когда нам показали отснятый материал с выступлением Хьюза в Рединге, скачки оказались перепутанными?
Гоуэри почувствовал себя гораздо увереннее.
— Это моя вина. Я сам попросил наш секретариат затребовать пленку с последней скачкой. Упустил из виду, что их тогда было семь. Признаю свой недосмотр.
Но поскольку это была не та скачка, ее в расчет принимать нельзя.
— М-да, — сказал лорд Ферт. Он был явно не готов вступать в полемику. Он прокашлялся и сказал: — Я полагаю, вы решили, что имеет смысл посмотреть, как провел Хьюз Урона в предыдущее выступление?
После долгой паузы лорд Гоуэри сказал:
— Да.
— Но в конечном счете эта запись не была показана?
— Нет.
— Была бы показана правильная пленка, если бы, затребовав ее, мы убедились, что скачка в Рединге подтверждала слова Хьюза о том, что в «Лимонадном кубке» он провел Урона тем оке образом, как и во всех предшествующих выступлениях?
Снова молчание. Затем лорд Гоуэри тихо сказал: «Да», — и в голосе его послышалось немалое беспокойство.
— На расследовании Хьюз просил, чтобы была показана правильная пленка, — сказал Ферт.
— А по-моему, нет!
— Я читал стенограмму, Норман. Я читал и перечитывал ее в субботу и воскресенье и потому-то к вам и пришел. Хьюз просил показать правильную пленку, ибо не сомневался, что она подтвердит истинность его показаний.
— Хьюз виноват! — пылко возразил Гоуэри. — Хьюз кругом виноват, и мне ничего не оставалось делать, как дисквалифицировать его.
Лорд Ферт нажал кнопку «стоп».
— Скажите, — обратился он ко мне, — что вы думаете о последних словах лорда Гоуэри?
— Думаю, — медленно ответил я, — что он действительно в этом не сомневался. Тому подтверждение не только эта фраза, но и его поведение на расследовании. Я был потрясен его уверенностью в нашей виновности. Настолько, что пропускал мимо ушей все, что хотя бы отдаленно могло напоминать несогласие с его позицией.
— У вас сложилось такое впечатление?
— Убеждение, — сказал я.
Лорд Ферт прикусил нижнюю губу и покачал головой, но, как мне показалось, это означало не столько несогласие с моими словами, сколько неодобрение всего того, что произошло. Он снова нажал кнопку «пуск». Опять послышался его голос — четкий, лишенный эмоций, мягкий, как вазелин:
— Теперь, Норман, о составе комиссии, что вела расследование. Что побудило вас выбрать Эндрю Тринга и старика Плимборна?
— Что меня побудило? — Похоже, вопрос его сильно удивил. — Не имею ни малейшего представления.
— Может, вы пороетесь в памяти?
— Не знаю, выйдет ли из этого толк, но попробуем... Наверное, фамилия Тринга всплыла потому, что я в настоящее время веду с ним кое-какие деловые переговоры. Ну а Плимборн... Я видел его в клубе, он сидел там и дремал. Потом мы столкнулись в вестибюле и немножко поговорили. Тогда-то я и решил пригласить его на расследование. Не понимаю, к чему вы клоните?
— Не обращайте внимания. Я так... Теперь о Чарли Уэсте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51