Хотя как
воздействие сознания морального закона, следовательно, по отношению к
некоторой умопостигаемой причине, а именно к субъекту чистого практического
разума как к высшему законодателю, это чувство разумного субъекта,
побуждаемого склонностями, и называется смирением (интеллектуальным
презрением) , но по отношению к положительному основанию его, к закону,
называется вместе с тем и уважением к закону, для которого не существует
никакого чувства; в суждении разума, так как этот закон устраняет
противодействие, устранение какого-нибудь препятствия ценится одинаково с
положительным содействием причинности. Вот почему это чувство можно назвать
и чувством уважения к моральному закону, а по той и другой причине -
моральным чувством.
Следовательно, моральный закон, коль скоро он формальное определяющее
основание поступка через практический чистый разум, коль скоро он хотя и
материальное, но лишь объективное определяющее основание предметов поступка
под именем доброго и злого, есть вместе с тем и субъективное определяющее
основание, т. е. побуждение к этому поступку, так как он оказывает влияние
на чувственность субъекта (3) и возбуждает чувство, которое содействует
влиянию закона на волю. Но здесь в субъекте не предшествует никакое
чувство, которое располагало бы к моральности. Это невозможно, так как
всякое чувство воспринимается чувством (alles Gefiihl ist sinnlich), а
мотив нравственного убеждения должен быть свободным от всякого чувственного
условия. Наоборот, чувственное восприятие (sinnliches Gefiihl), лежащее в
основе всех наших склонностей, служит условием того ощущения, которое мы
называем уважением, но причина определения этого чувства лежит в чистом
практическом разуме, и потому это ощущение ввиду его происхождения можно
назвать обусловленным не патологически, а практически: благодаря тому что
представление о моральном законе лишает себялюбие его влияния, а самомнение
- иллюзии, препятствие для чистого практического разума ослабляется и
возникает представление о превосходстве его объективного закона над
побуждениями чувственности, стало быть, устранением противовеса в суждении
разума закон приобретает вес (по отношению к воле, на которую воздействуют
побуждения чувственности). И таким образом, уважение к закону есть не
побуждение к нравственности, а сама нравственность, если рассматривать его
субъективно как мотив, так как чистый практический разум, отбрасывая все
притязания себялюбия, в противоположность этому себялюбию придает вес
187
закону, который теперь один только и имеет влияние. Но при этом надо
заметить, что коль скоро уважение есть воздействие на чувство, стало быть,
на чувственность разумного существа, то это уже предполагает чувственность,
стало быть, и конечную природу таких существ, которым моральный закон
внушает уважение, и что высшему существу, или же свободному от всякой
чувственности существу, для которого, следовательно, эта чувственность не
может быть препятствием для практического разума, нельзя приписывать
уважение к закону.
Таким образом, это чувство (под именем морального) возбуждается
исключительно лишь разумом. Оно служит не для того, чтобы судить о
поступках или же основать сам объективный нравственный закон, а служит лишь
мотивом, дабы сделать его нашей максимой. Но каким именем лучше всего можно
было бы назвать это странное чувство, которое нельзя сравнивать ни с каким
патологическим? Оно до такой степени своеобразно, что, кажется, находится в
распоряжении одного лишь разума, а именно практического чистого разума.
Уважение всегда питают только к людям и никогда не питают к вещам.
Последние могут возбуждать в нас склонности и, если это животные (лошади,
собаки и т. д.), даже любовь или же страх, как море, вулкан, хищный зверь,
но никогда не будят в нас уважения. Более или менее близко к этому чувству
удивление, а оно как аффект, т. е. изумление, может быть выражено и по
отношению к вещам, как, например, к высоким горам, к великому, к
многочисленному, к отдаленности небесных тел, силе и проворству некоторых
животных; но все это еще не уважение. Человек может быть для меня предметом
любви, страха, удивления, даже изумления, но от этого он еще не становится
предметом уважения. Его шутливое настроение, его мужество и сила, его
власть ввиду того положения, которое он занимает среди окружающих, могут
внушать мне подобные ощущения, но все еще у меня не будет внутреннего
уважения к нему. Фонтенель (4) говорит: "Перед знатным склоняюсь я, но не
склоняется мой дух"; я могу к этому прибавить: перед простым, скромным
гражданином, в котором я вижу столько честности характера, сколько я не
сознаю и в себе самом, склоняется мой дух, хочу ли я этого или нет и буду
ли я так ходить с высоко поднятой головой, чтобы от него не скрылось
превосходство моего положения. Почему это? Его пример напоминает мне о
законе,, который сокрушает мое самомнение, когда я сопоставляю его с своим
поведением и вижу, что на деле доказано соблюдение этого закона, стало
быть, его исполнимость. Я могу даже сознавать в себе такую же степень
честности, и все же уважение остается. Дело в том, что поскольку у людей
все доброе всегда несовершенно, то закон, наглядно показанный на том или
ином примере, всегда смиряет мою гордость. Для этого и дает мне мерило
человек, которого я перед собой вижу, чье несовершенство, которое все еще
может быть ему присуще, я знаю не так, как свое собственное.
Уважение - это дань, которую мы не можем не отдавать заслуге, хотим ли мы
этого или нет; в крайнем случае мы можем внешне не выказывать его, но не
можем не чувствовать его внутренне. Уважение есть чувство удовольствия в
столь малой степени, что его лишь неохотно проявляют к тому или другому
человеку. Всегда стараются что-то найти, что облегчило бы его бремя, найти
что-то достойное порицания, чтобы вознаградить себя за то унижение, которое
мы испытываем из-за такого примера; даже покойники не всегда гарантированы
от такой критики, особенно в том случае, если их пример кажется
неподражаемым. Даже сам моральный закон в своем торжественном величии не
избавлен от этого стремления сопротивляться чувству уважения. Быть
можете-думают, что это стремление следует объяснить какой-то другой
причиной, почему мы охотно низвели бы его до своей интимной склонности, и
что по другим причинам стараемся превратить это в излюбленное предписание
для собственной правильно понятой выгоды, чтобы только отделаться от
отпугивающего уважения, которое так строго напоминает нам нашу собственную
недостойность? Но с другой стороны, в уважении столь мало неудовольствия,
что если уж отказались от самомнения и допустили практическое влияние этого
уважения, то нельзя не налюбоваться великолепием этого закона, и сама душа,
кажется, возвышается в той мере, в какой она считает святой закон
возвышающимся над ней и ее несовершенной природой. Правда, великие таланты
и соответствующая им деятельность также могут вызывать уважение или
аналогичные с ним чувства; и вполне уместно оказывать им это уважение;
тогда кажется, будто удивление и это чувство - одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
воздействие сознания морального закона, следовательно, по отношению к
некоторой умопостигаемой причине, а именно к субъекту чистого практического
разума как к высшему законодателю, это чувство разумного субъекта,
побуждаемого склонностями, и называется смирением (интеллектуальным
презрением) , но по отношению к положительному основанию его, к закону,
называется вместе с тем и уважением к закону, для которого не существует
никакого чувства; в суждении разума, так как этот закон устраняет
противодействие, устранение какого-нибудь препятствия ценится одинаково с
положительным содействием причинности. Вот почему это чувство можно назвать
и чувством уважения к моральному закону, а по той и другой причине -
моральным чувством.
Следовательно, моральный закон, коль скоро он формальное определяющее
основание поступка через практический чистый разум, коль скоро он хотя и
материальное, но лишь объективное определяющее основание предметов поступка
под именем доброго и злого, есть вместе с тем и субъективное определяющее
основание, т. е. побуждение к этому поступку, так как он оказывает влияние
на чувственность субъекта (3) и возбуждает чувство, которое содействует
влиянию закона на волю. Но здесь в субъекте не предшествует никакое
чувство, которое располагало бы к моральности. Это невозможно, так как
всякое чувство воспринимается чувством (alles Gefiihl ist sinnlich), а
мотив нравственного убеждения должен быть свободным от всякого чувственного
условия. Наоборот, чувственное восприятие (sinnliches Gefiihl), лежащее в
основе всех наших склонностей, служит условием того ощущения, которое мы
называем уважением, но причина определения этого чувства лежит в чистом
практическом разуме, и потому это ощущение ввиду его происхождения можно
назвать обусловленным не патологически, а практически: благодаря тому что
представление о моральном законе лишает себялюбие его влияния, а самомнение
- иллюзии, препятствие для чистого практического разума ослабляется и
возникает представление о превосходстве его объективного закона над
побуждениями чувственности, стало быть, устранением противовеса в суждении
разума закон приобретает вес (по отношению к воле, на которую воздействуют
побуждения чувственности). И таким образом, уважение к закону есть не
побуждение к нравственности, а сама нравственность, если рассматривать его
субъективно как мотив, так как чистый практический разум, отбрасывая все
притязания себялюбия, в противоположность этому себялюбию придает вес
187
закону, который теперь один только и имеет влияние. Но при этом надо
заметить, что коль скоро уважение есть воздействие на чувство, стало быть,
на чувственность разумного существа, то это уже предполагает чувственность,
стало быть, и конечную природу таких существ, которым моральный закон
внушает уважение, и что высшему существу, или же свободному от всякой
чувственности существу, для которого, следовательно, эта чувственность не
может быть препятствием для практического разума, нельзя приписывать
уважение к закону.
Таким образом, это чувство (под именем морального) возбуждается
исключительно лишь разумом. Оно служит не для того, чтобы судить о
поступках или же основать сам объективный нравственный закон, а служит лишь
мотивом, дабы сделать его нашей максимой. Но каким именем лучше всего можно
было бы назвать это странное чувство, которое нельзя сравнивать ни с каким
патологическим? Оно до такой степени своеобразно, что, кажется, находится в
распоряжении одного лишь разума, а именно практического чистого разума.
Уважение всегда питают только к людям и никогда не питают к вещам.
Последние могут возбуждать в нас склонности и, если это животные (лошади,
собаки и т. д.), даже любовь или же страх, как море, вулкан, хищный зверь,
но никогда не будят в нас уважения. Более или менее близко к этому чувству
удивление, а оно как аффект, т. е. изумление, может быть выражено и по
отношению к вещам, как, например, к высоким горам, к великому, к
многочисленному, к отдаленности небесных тел, силе и проворству некоторых
животных; но все это еще не уважение. Человек может быть для меня предметом
любви, страха, удивления, даже изумления, но от этого он еще не становится
предметом уважения. Его шутливое настроение, его мужество и сила, его
власть ввиду того положения, которое он занимает среди окружающих, могут
внушать мне подобные ощущения, но все еще у меня не будет внутреннего
уважения к нему. Фонтенель (4) говорит: "Перед знатным склоняюсь я, но не
склоняется мой дух"; я могу к этому прибавить: перед простым, скромным
гражданином, в котором я вижу столько честности характера, сколько я не
сознаю и в себе самом, склоняется мой дух, хочу ли я этого или нет и буду
ли я так ходить с высоко поднятой головой, чтобы от него не скрылось
превосходство моего положения. Почему это? Его пример напоминает мне о
законе,, который сокрушает мое самомнение, когда я сопоставляю его с своим
поведением и вижу, что на деле доказано соблюдение этого закона, стало
быть, его исполнимость. Я могу даже сознавать в себе такую же степень
честности, и все же уважение остается. Дело в том, что поскольку у людей
все доброе всегда несовершенно, то закон, наглядно показанный на том или
ином примере, всегда смиряет мою гордость. Для этого и дает мне мерило
человек, которого я перед собой вижу, чье несовершенство, которое все еще
может быть ему присуще, я знаю не так, как свое собственное.
Уважение - это дань, которую мы не можем не отдавать заслуге, хотим ли мы
этого или нет; в крайнем случае мы можем внешне не выказывать его, но не
можем не чувствовать его внутренне. Уважение есть чувство удовольствия в
столь малой степени, что его лишь неохотно проявляют к тому или другому
человеку. Всегда стараются что-то найти, что облегчило бы его бремя, найти
что-то достойное порицания, чтобы вознаградить себя за то унижение, которое
мы испытываем из-за такого примера; даже покойники не всегда гарантированы
от такой критики, особенно в том случае, если их пример кажется
неподражаемым. Даже сам моральный закон в своем торжественном величии не
избавлен от этого стремления сопротивляться чувству уважения. Быть
можете-думают, что это стремление следует объяснить какой-то другой
причиной, почему мы охотно низвели бы его до своей интимной склонности, и
что по другим причинам стараемся превратить это в излюбленное предписание
для собственной правильно понятой выгоды, чтобы только отделаться от
отпугивающего уважения, которое так строго напоминает нам нашу собственную
недостойность? Но с другой стороны, в уважении столь мало неудовольствия,
что если уж отказались от самомнения и допустили практическое влияние этого
уважения, то нельзя не налюбоваться великолепием этого закона, и сама душа,
кажется, возвышается в той мере, в какой она считает святой закон
возвышающимся над ней и ее несовершенной природой. Правда, великие таланты
и соответствующая им деятельность также могут вызывать уважение или
аналогичные с ним чувства; и вполне уместно оказывать им это уважение;
тогда кажется, будто удивление и это чувство - одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53