К сожалению, суждение Ренара оказалось преждевременным, что выяснилось через несколько педель после освобождения его из Тауэра. Что касается интеллекта, то здесь Кортни действительно не уступал ни одному дворянину, но в те времена для мужчины этого было недостаточно. Дело в том, что Кортни, разумеется, ire по своей вине, абсолютно не владел военным, искусством. Он не разбирался в оружии, доспехах и плохо ездил верхом. Говорили, что Мария отменила турнир, который должны были провести в честь коронации, потому что не хотела, чтобы Кортни там опозорился. На самом деле турнир, как и некоторые другие праздничные мероприятия, был отменен по причинам безопасности, но предпочтительнее было объяснять, что из-за неумелости Кортни. По словам французского посла Ноайля, «сей молодой человек был столь неловок, как будто ни разу не садился на нормального большого коня».
Его манеры были такими же неуклюжими, как и искусство верховой езды. «Это бедный гордый аристократ, — написал Ре-нар после нескольких месяцев наблюдений за Кортпи. — Он абсолютно не прислушивается к чужому мнению, упрям, неопытен и мстителен в высшей степени». Ему нравилось пове-. левать и кичиться своей значимостью. Через некоторое время Кортни удалось объединить вокруг себя группу приверженцев. В основном это были самые беспринципные придворные" Марии. Казалось, в его голове не возникало даже сомнений, что Мария обязательно должна разделить с ним престол, и поэтому некоторые стремились заранее к нему подольститься. Например, при разговоре с будущим (как они считали) королем они преклоняли колени, так же как и в присутствии королевы. Он начал добиваться расположения Марии любыми способами, какие только мог изобрести. Кортни очень сильно рассчитывал на свою мать, которая много времени проводила в обществе королевы и даже иногда спала с ней ночью в одной постели. К себе на службу Кортни взял исключительно католиков и пытался завести приятельские отношения со всеми приближенными Марии. Например, называл Сюзанну Кларенсье «мама», а епископа Гардинера «папа», и не много воображения требовалось, чтобы представить, как он называет Марию «женой».
С такими манерами и характером плюс еще неопытность, незрелость и позерство Кортни быстро приобрел репутацию зануды. Однако в некоторых кругах он стал достаточно популярен, и в середине сентября обнаружилось, что бывший узник может быть и опасным. К королевскому двору возвратился Джеффри Поул, и Кортни — этот предполагаемый жених королевы — начал во всеуслышание угрожать ему местью за смерть отца и кузенов, говоря, что убьет человека, чьи показания их погубили. Кажется, он даже в этом поклялся. В конце концов Марии и Совету пришлось принимать специальные меры, чтобы помешать Кортни исполнить клятву мести. По-ула поселили в укрепленном доме под усиленной охраной внутри и снаружи. Хуже того, говорили, что Кортни оказался настолько неблагоразумным, что попытался вступить в какой-то сговор с Елизаветой и французским послом. Ренар боялся, что «друзья Кортни, среди которых было несколько самых именитых пэров, могут замыслить что-нибудь и против королевы».
Несмотря на то что Кортии совершенно очевидно не годился ни в мужья Марии, ни для работы в правительстве, ; значительная и влиятельная группа советников полагала, что королеве следует выйти за него замуж, и гютому при любой возможности шумно и даже крикливо защищала его достоинства. Главным среди поддерживающих Кортни был сам канцлер, с которым они провели в Тауэре вместе немалый срок. Но не в этом даже было дело. Гардинер просто не мог себе представить Марию замужем за иностранным принцем, а среди английских аристократов ее ранга достойным считался только один Кортни. С канцлером соглашались и многие самые преданные приближенные Марии: Рочестер, Уолгрейв, Ингелфилд, Дерби и лорд-гофмейстер Джон де Вер. Впрочем, большинство подданных королевы думали то же самое. Тут же возникли слухи, что Мария, оказывается, уже много лет как тайно обвенчалась с «неким узником Тауэра», а этим узником мог быть только Кортни. Даже император Карл как будто склонялся в пользу брака Марии с Кортни, в том случае, если не удастся осуществить другой план, более близкий его сердцу и династическим интересам.
Одобрение императора явилось следствием ложных сведений, которые поставлял хитрый Ноайль, — о том, что Мария якобы страстно влюблена в Кортни и не собирается выходить замуж ни за кого другого. Сведения Ноайля, казалось, подтверждал тот факт, что в начале сентября Мария пожаловала Кортни титул графа Девоншира и подарила ему бриллиант стоимостью в шестнадцать тысяч крон из унаследованных от отца фамильных драгоценностей. Эти знаки королевской милости заставили Карла сомневаться, стоит ли следовать плану, который он задумал для Марии. «Если она решила выйти за Кортни, — писал он Ренару, — ее ничто не остановит, потому что она такая же, как и все остальные женщины, и, начни мы побуждать королеву поступить иначе, она станет лишь негодовать и раздражаться». Репар вначале действовал очень осторожно, но вскоре обнаружил, что в этом нет необходимости. Мария призналась ему, что у нее пет никакого желания выходить замуж за Кортпи или за какого-либо другого англичанина. Она разговаривала с Кортни лишь однажды, в день его освобождения, и действительно считала его человеком со сложным характером. Мария уже приняла решение не позволять ему жениться в Англии и предложила строптивому аристократу поехать за границу, на что он пока никак не отреагировал. Королева надеялась, что высокое происхождение Кортни, а также титулы и земли, которые она собиралась ему пожаловать, сделают его привлекательным женихом для какой-нибудь иностранной наследницы престола.
В любом случае Марию интересовал вовсе не Кортни. Ее взоры были устремлены совершенно в другую сторону, к человеку, которого, как она была уверена, император обязательно выберет для нее, наследнику самой богатой империи в Европе — принцу Филиппу Испанскому.
ГЛАВА 33
Мадам англичанка, мне будьте верны, молю!
Любите меня, англичанка, как я люблю.
Не описать, как счастлив я вас любить.
И под луною испанскому вас учить.
На исходе 1553 года император Карл V с некоторой грустью обозревал обширные пространства своих владений. Ему принадлежало больше половины Европы и значительная часть Нового Света. Его власть распространялась, кроме Испании, на Италию, где он был герцогом Миланским, а также королем Неаполитанским и Сицилийским, и далее вверх, через Франш-Конте, к Нидерландам, богатейшему региону в христианском мире, а затем, через германские земли «Священной Римской империи», на восток. Он правил Островами Зеленого Мыса, и Канарами, и территориями в Северной Африке — Тунисом, Ораном и Мелильей. В другом конце мира ему принадлежали Филиппины. Корабли регулярно привозили ему сокровища: золото и серебро из рудников разграбленных государств в Мексике и Перу, которые казались неисчерпаемыми, а его вице-короли в Америке владели миллионами акров щедрой, обильной земли. Его воины были самыми бесстрашными в Европе, а его испанские и фламандские корабли составляли флот более многочисленный и мощный, чем флоты Франции и Англии, вместе взятые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179