Став королевой, Екатерина Парр не прекращала своих научных изысканий. Через два года она издала трактат «Молитвы, побуждающие сознание склониться в сторону благочестивого размышления». Среди других ее работ можно назвать перевод книги Эразма «Комментарии к четырем Евангелиям». Редактором этой книги был Юдл, а несколько глав перевела Мария. Финансировала публикацию королева.
Описание своей встречи с королевой и принцессой оставил гостивший при дворе Генриха в 1544 году (накануне двадцать восьмого дня рождения Марии) испанский герцог де Накера, военачальник императора Карла. По пути в Испанию он заехал засвидетельствовать почтение английскому королю. Ему захотелось собственными глазами увидеть этого удивительного монарха, который, по его словам, казнил больше идейных противников; чем любой другой правитель «из христиан и язычников».
По прибытии в Гринвич испанца провели через три больших завешанных гобеленами зала. Первый был пуст, во втором в два длинных ряда были выстроены королевские гвардейцы с алебардами, а в третьем оказался зал приемов. В нем теснились роскошно одетые аристократы, придворные и рыцари, которые время от времени бросали благоговейные взгляды на пустое кресло с государственной символикой. Хозяина кресла нигде не было видно. В зал приемов король так и не вышел (герцог предположил, что Генрих опасается покушения), но через некоторое время испанца и двух его сопровождающих пригласили во внутреннюю королевскую гостиную. После получасовой аудиенции гостя провели в апартаменты королевы, где он встретился с Екатериной, Марией и племянницей Генриха, Маргарет Дуглас, в окружении большого количества придворных, камеристок и слуг. Екатерина была «слегка нездорова», по все равно «ради гостей» изволила потанцевать. Взяв в партнеры своего брата, Уильяма Пар-ра, она танцевала в такт «и очень грациозно». Затем танцевали Мария, Маргарет Дуглас и другие придворные, а венецианец из свиты короля исполнил гальярд с исключительной подвижностью — такой же, какую король демонстрировал двадцать лет назад. Проведя в приятном обществе несколько часов, герцог решил откланяться. Он поцеловал руку королеве и повернулся к Марии, но она вместо руки предложила свои губы — особая милость, оказываемая лишь родственникам и особам, равным по рангу. Он счел обеих, и королеву и принцессу, очень милыми как с точки зрения внешности, так и манер, не говоря уже о нарядах, и вообще двор английского короля произвел на пего приятное впечатление. Здесь все было в надлежащем порядке — король малоподвижен, но энергичен и оживлен, а самое главное, двор украшают две незаурядные, одаренные женщины. Екатерина была всего на четыре года старше Марии и, по свидетельству Шапюи, вела себя с ней скорее как подруга, чем как мачеха. А уж «любезна и милостива была беспредельно».
Последние годы жизни отца Мария провела именно в такой спокойной, полной гармонии обстановке, какую отметил при английском дворе герцог де Накера. За исключением нескольких недомоганий, включая эпизод, который Шапюи назвал «коликами», она жила обычной, не отмеченной событиями жизнью любимицы короля, правда, терзаемой кажущейся тогда невозможностью замужества, но внешне всем удовлетворенной. Она активно помогала членам своей свиты, как нынешним, так и бывшим, в судебных тяжбах и разделах имущества. Позаботилась о том, чтобы ее слуги, Чарльз Морали и Джон Конвой, были обеспечены рентой и землями, а когда церемониймейстер Роберт Чичестер женился на Агнессе Филип, Мария сделала так, чтобы король пожаловал новобрачным земли и особняк в Суффолке. Для любимой камеристки Сюзанны Кларенсье она добилась вначале ежегодной ренты в тринадцать фунтов, а позднее особняка в Чивенхолле.
В то время Мария получала много писем. Например, от испанского аристократа, где он рассказывает о самозванце, который ездит по Англии с фальшивыми рекомендациями от его имени. Арагонская аристократка, услышав о пристрастии Марии к испанским перчаткам, послала ей с письмом десять пар. Принцесса Мария, дочь короля Эмануэла Португальского, пишет, что очень много слышала о «добродетели и учености» Марии и надеется на обмен письмами, а время от времени также и литературными трактатами. Она заверила Марию, что будет посылать ей письма с любой оказией.
Мария отвечала своим корреспондентам коротко и официально. Иногда диктовала, когда головная боль, какое-нибудь недомогание или просто усталость не позволяли написать самой. По-видимому, в расширении зарубежных контактов она особенно заинтересована не была. Большую часть времени и сил Мария посвящала своему окружению и прежде всего отцу. Стояла рядом па крестинах, часто навещала его, когда он болел, и вообще, как и Екатерина, прилагала все усилия, чтобы доставить ему удовольствие. Осенью 1543 года она приказала изготовить для отца совершенно необычный новогодний подарок. По ее проекту столяр сделал большое кресло, обитое красивой материей, чтобы в нем мог удобно поместиться тучный король. Затем Мария пригласила французского вышивальщика Гийома Брелопа (заплатив за работу восемнадцать фунтов), и тот украсил кресло замысловатым искусным узором. В последние годы жизни самыми дорогими вещами для Генриха были подарки Марии: это кресло, а также золотая трость для ходьбы и табурет, на который он клал свою больную ногу.
* * *
Весной 1544 года Генрих решил бросить вызов возрасту, тучности, недугам и возглавить военную кампанию против Франции. Было договорено, что и он, и его союзник Карл, каждый снарядит войско численностью не меньше чем сорок тысяч. Генрих должен будет выдвинуться в район Кале, а Карл — к границе Шампани. Затем войска Карла займут Шампань и вдоль Марны дойдут до Парижа, а Генрих, направив свои силы через Артуа на юг, соединится с армией Карла. Узнав, что Карл сам собирается возглавить свою армию, Генрих надумал сделать то же самое. Его все еще не оставлял дух соперничества, хотелось быть таким же неистовым монархом, каким он был четверть века назад. Шапюи писал, что король, завидуя Карлу, который имел некоторое преимущество в возрасте и военном опыте, счел для себя «делом чести поступить так, как поступает император».
Среди советников Генриха его решение породило смятение и тревогу. Даже в условиях дворца «хроническое заболевание короля и его чрезмерная полнота» требовали «особенного ухода». Как же он сможет жить в неотапливаемом шатре военного лагеря, питаясь грубой пищей, в неблагоприятных погодных условиях и подвергаясь всевозможным опасностям? Но даже если он все это перенесет и сможет превозмочь усталость, то в седле ему уж точно не удастся удержаться, потому что «король настолько слаб в ногах, что едва может стоять». Все без исключения приближенные пытались отговорить короля от этой авантюры и ради здоровья и также потому, что его присутствие на поле боя вряд ли укрепит моральный дух армии. Королевские военачальники, Норфолк и Суффолк, сделать ничего не смогли. Император решил убедить Генриха изменить планы и прислал двух посланников, но также без успеха. Единственное, что оставалось Карлу, это передать командование одному из своих генералов, что позволило бы Генриху отступить с честью, но такое решение проблемы поставило бы под сомнение дееспособность самого императора и потому было неприемлемым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Описание своей встречи с королевой и принцессой оставил гостивший при дворе Генриха в 1544 году (накануне двадцать восьмого дня рождения Марии) испанский герцог де Накера, военачальник императора Карла. По пути в Испанию он заехал засвидетельствовать почтение английскому королю. Ему захотелось собственными глазами увидеть этого удивительного монарха, который, по его словам, казнил больше идейных противников; чем любой другой правитель «из христиан и язычников».
По прибытии в Гринвич испанца провели через три больших завешанных гобеленами зала. Первый был пуст, во втором в два длинных ряда были выстроены королевские гвардейцы с алебардами, а в третьем оказался зал приемов. В нем теснились роскошно одетые аристократы, придворные и рыцари, которые время от времени бросали благоговейные взгляды на пустое кресло с государственной символикой. Хозяина кресла нигде не было видно. В зал приемов король так и не вышел (герцог предположил, что Генрих опасается покушения), но через некоторое время испанца и двух его сопровождающих пригласили во внутреннюю королевскую гостиную. После получасовой аудиенции гостя провели в апартаменты королевы, где он встретился с Екатериной, Марией и племянницей Генриха, Маргарет Дуглас, в окружении большого количества придворных, камеристок и слуг. Екатерина была «слегка нездорова», по все равно «ради гостей» изволила потанцевать. Взяв в партнеры своего брата, Уильяма Пар-ра, она танцевала в такт «и очень грациозно». Затем танцевали Мария, Маргарет Дуглас и другие придворные, а венецианец из свиты короля исполнил гальярд с исключительной подвижностью — такой же, какую король демонстрировал двадцать лет назад. Проведя в приятном обществе несколько часов, герцог решил откланяться. Он поцеловал руку королеве и повернулся к Марии, но она вместо руки предложила свои губы — особая милость, оказываемая лишь родственникам и особам, равным по рангу. Он счел обеих, и королеву и принцессу, очень милыми как с точки зрения внешности, так и манер, не говоря уже о нарядах, и вообще двор английского короля произвел на пего приятное впечатление. Здесь все было в надлежащем порядке — король малоподвижен, но энергичен и оживлен, а самое главное, двор украшают две незаурядные, одаренные женщины. Екатерина была всего на четыре года старше Марии и, по свидетельству Шапюи, вела себя с ней скорее как подруга, чем как мачеха. А уж «любезна и милостива была беспредельно».
Последние годы жизни отца Мария провела именно в такой спокойной, полной гармонии обстановке, какую отметил при английском дворе герцог де Накера. За исключением нескольких недомоганий, включая эпизод, который Шапюи назвал «коликами», она жила обычной, не отмеченной событиями жизнью любимицы короля, правда, терзаемой кажущейся тогда невозможностью замужества, но внешне всем удовлетворенной. Она активно помогала членам своей свиты, как нынешним, так и бывшим, в судебных тяжбах и разделах имущества. Позаботилась о том, чтобы ее слуги, Чарльз Морали и Джон Конвой, были обеспечены рентой и землями, а когда церемониймейстер Роберт Чичестер женился на Агнессе Филип, Мария сделала так, чтобы король пожаловал новобрачным земли и особняк в Суффолке. Для любимой камеристки Сюзанны Кларенсье она добилась вначале ежегодной ренты в тринадцать фунтов, а позднее особняка в Чивенхолле.
В то время Мария получала много писем. Например, от испанского аристократа, где он рассказывает о самозванце, который ездит по Англии с фальшивыми рекомендациями от его имени. Арагонская аристократка, услышав о пристрастии Марии к испанским перчаткам, послала ей с письмом десять пар. Принцесса Мария, дочь короля Эмануэла Португальского, пишет, что очень много слышала о «добродетели и учености» Марии и надеется на обмен письмами, а время от времени также и литературными трактатами. Она заверила Марию, что будет посылать ей письма с любой оказией.
Мария отвечала своим корреспондентам коротко и официально. Иногда диктовала, когда головная боль, какое-нибудь недомогание или просто усталость не позволяли написать самой. По-видимому, в расширении зарубежных контактов она особенно заинтересована не была. Большую часть времени и сил Мария посвящала своему окружению и прежде всего отцу. Стояла рядом па крестинах, часто навещала его, когда он болел, и вообще, как и Екатерина, прилагала все усилия, чтобы доставить ему удовольствие. Осенью 1543 года она приказала изготовить для отца совершенно необычный новогодний подарок. По ее проекту столяр сделал большое кресло, обитое красивой материей, чтобы в нем мог удобно поместиться тучный король. Затем Мария пригласила французского вышивальщика Гийома Брелопа (заплатив за работу восемнадцать фунтов), и тот украсил кресло замысловатым искусным узором. В последние годы жизни самыми дорогими вещами для Генриха были подарки Марии: это кресло, а также золотая трость для ходьбы и табурет, на который он клал свою больную ногу.
* * *
Весной 1544 года Генрих решил бросить вызов возрасту, тучности, недугам и возглавить военную кампанию против Франции. Было договорено, что и он, и его союзник Карл, каждый снарядит войско численностью не меньше чем сорок тысяч. Генрих должен будет выдвинуться в район Кале, а Карл — к границе Шампани. Затем войска Карла займут Шампань и вдоль Марны дойдут до Парижа, а Генрих, направив свои силы через Артуа на юг, соединится с армией Карла. Узнав, что Карл сам собирается возглавить свою армию, Генрих надумал сделать то же самое. Его все еще не оставлял дух соперничества, хотелось быть таким же неистовым монархом, каким он был четверть века назад. Шапюи писал, что король, завидуя Карлу, который имел некоторое преимущество в возрасте и военном опыте, счел для себя «делом чести поступить так, как поступает император».
Среди советников Генриха его решение породило смятение и тревогу. Даже в условиях дворца «хроническое заболевание короля и его чрезмерная полнота» требовали «особенного ухода». Как же он сможет жить в неотапливаемом шатре военного лагеря, питаясь грубой пищей, в неблагоприятных погодных условиях и подвергаясь всевозможным опасностям? Но даже если он все это перенесет и сможет превозмочь усталость, то в седле ему уж точно не удастся удержаться, потому что «король настолько слаб в ногах, что едва может стоять». Все без исключения приближенные пытались отговорить короля от этой авантюры и ради здоровья и также потому, что его присутствие на поле боя вряд ли укрепит моральный дух армии. Королевские военачальники, Норфолк и Суффолк, сделать ничего не смогли. Император решил убедить Генриха изменить планы и прислал двух посланников, но также без успеха. Единственное, что оставалось Карлу, это передать командование одному из своих генералов, что позволило бы Генриху отступить с честью, но такое решение проблемы поставило бы под сомнение дееспособность самого императора и потому было неприемлемым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179