Скорее всего в тот вечер Генрих приказал одеть принцессу в самый лучший наряд и украсить драгоценностями, взял на руки и пронес по залу, после чего передал дочь прислуживающей камеристке, чтобы та уложила ребенка в постель.
Нет никаких сомнений в том, что Генрих восхищался своей дочерью и лелеял ее — правда, когда вспоминал о ее существовании, — и эти вспышки любви повторялись время от времени в течение всей его жизни. Свои отцовские обязанности он считал выполненными после того, как, побыв с дочерью (демонстративно и шумно) несколько минут, передавал ее затем в другие руки. Важным для него было только одно: чтобы уход за ней был хорошим. Убедившись в этом, он успокаивался и не делал никаких попыток узнать ее поближе или принять какое-то участие в ее жизни, когда она повзрослела. В отношениях между Генрихом и Марией не было никакой доверительности. Потому что сына он хотел, а не дочь.
Молоденькая Елизавета Блаунт, племянница лорда Ма-уитджоя, появилась при дворе Генриха где-то вскоре после появления па свет «новогоднего мальчика» и стала фрейлиной королевы на весь период, когда Екатерина тщетно пыталась произвести на свет наследника. Светловолосая и очень привлекательная, Елизавета вначале стала фавориткой Чарльза Брэндопа, а затем и самого короля. Он и его приближенные называли ее просто Бесси. Она была украшением всех дворцовых празднеств, где всегда ценились грациозные танцоры и чистые голоса, а Бесси Блауит танцевала и пела исключительно хорошо.
Бесси стала любовницей Генриха, когда ей не было еще и двадцати. Конечно, она не была у него первой. Следует вспомнить о существовании упомянутой выше сестры герцога Бакингема, после чего ходили слухи о фламандской любовнице, ее Генрих завел во время кампании 1513 года, и дюжине непродолжительных флиртов, которые скорее можно было бы назвать рыцарскими, — то есть там была одна лишь галантность и больше ничего. А вот с Бесси у него было совсем иначе. Она определенно была самой красивой девушкой при его дворе, к тому же, наверное, и самой умной. Их связь продолжалась не каких-то там несколько дней или даже недель, а несколько лет. И, что более важно, она родила ему сына.
Мальчик родился в 1519 году, когда Марии было три года. При появлении заметных признаков беременности Бесси перестала служить фрейлиной Екатерины (которая, как и все остальные, прекрасно знала, кто отец ребенка) и удалилась в монастырь для родов. Ребенку было дано имя Генри и почетная фамилия Фитцрой. Самой Бесси был дарован неофициальный титул «мать королевского сына», король организовал для нее брак с солидным дворянином, сэром Гилбертом Тол-бойсом, а ее ребенок был почитаем, как имеющий королевское происхождение. Многие современники в тот период пришли к выводу, что если Екатерина так и не родит наследника, то Англией будет править не законная дочь, а королевский бастард. И, чтобы внести окончательную ясность, Генрих даровал своему младенцу сыну свиту, как принцу, и титулы, соответствующие наследнику престола.
* * *
Раннее детство Марии пришлось на пик популярности Генриха VIII. Он вполне соответствовал идеалам рыцарской монархии, подняв ее на вершины, немыслимые для его средневековых предков: победил во Франции, успешно правил беспокойными, но обожающими своего короля подданными и, наконец, зарекомендовал себя одним из самых богатых и наиболее щедрых правителей Европы. Завидев его, смеющегося, в шлеме с красным плюмажем и в золотых доспехах, покрытых маленькими золотыми колокольчиками (этими колокольчиками он кидался в воинов Максимилиана во время осады Теруанна), или скачущего на охоту в сопровождении всего двора, невозможно было отвести взгляд. Генрих привлекал внимание и вызывал восхищение своих современников, как ни один король до него. Его правление представлялось грандиозным театральным действом, в котором он играл главную роль. Всех, кто находился рядом, восхищали его любовь к переодеванию и сюрпризам (когда он появлялся в образах различных персонажей), а также его вкус к театральным представлениям и его непредсказуемость — как в личных, так и в государственных делах. На протяжении всей жизни Генрих никогда не забывал о своем возрасте и всегда вел себя соответственно. Он воссоздал английскую монархию, сотворив ее по своему образу и подобию, причем с выдающимся мастерством.
Детство Мария провела в гигантской тени Генриха. В общественном сознании дочь была неотделима от отца, но ее представляли как любимую игрушку короля, еще одно украшение подобно массивному, усыпанному драгоценностями адмиральскому свистку или накладному воротнику с огромными бриллиантами. Он называл ее жемчужиной, «самой большой жемчужиной королевства». В глазах Генриха она была сокровищем, которое нужно защищать, хранить и… выгодно сбыть, когда придет время. А то, что она когда-нибудь сможет наследовать престол отца, казалось просто невероятным. Таким образом, в детстве за ней ухаживали, воспитывали и учили не тому, как править Англией, а как наиболее успешно превратиться из дочери в жену, то есть из сокровищницы отца перекочевать в сокровищницу супруга. Все образование Марии было направлено на то, чтобы сформировать ее слабым, подчиненным существом, которое может искупить свою врожденную греховность только путем раболепного и неусыпного самоотречения. Личность Марии складывалась под влиянием этого контраста, когда, с одной стороны, существовал славный величественный отец, а с другой — она, которой все восхищаются, но от которой одновременно постоянно требуют подавления в себе любых проявлений индивидуальности.
Контраст этот усиливался тем фактом, что, как правило, отца она видела только по праздникам. Начиная с трехлетнего возраста Мария видела родителей только на Пасху и Рождество. В остальное время она переезжала в своем паланкине из Виндзора в Хэнворс, затем в Ричмонд, потом в Гринвич, где по приказу Вулси стелили свежий тростник и «освежали» комнаты для принцессы. Рождество для нее было самым ярким событием года. Во-первых, она навещала отца с матерью, а во-вторых, этот праздник длился целых двенадцать дней — с представлениями, танцами, маскарадами, вершиной которых была раздача новогодних подарков. На четвертое Рождество Марии группа детей под руководством королевского драматурга Джона Хейвуда показала в ее честь представление. На следующий год у нее появился собственный «владыка буянов» — Джон Тергуд, один из камердинеров свиты, который задумал и поставил представление с шуточными народными танцами в костюмах героев легенды о Робин Гуде, конями-качалками и исполнением мелодий па колокольчиках. На шестое Рождество Марии Тергуд превзошел самого себя. Рождество в тот год принцесса проводила с Генрихом в Дитоне, близ Виндзора, и ее праздник был миниатюрным повторением большого королевского празднества. У нее, как и у Генриха, главным на представлении была позолоченная и раскрашенная кабанья голова, участники ее рождественской пантомимы появились в шлемах с опущенными забралами и в доспехах, увешанных шкурками кроликов с хвостами. Каждый из девяти ее танцоров имел десять дюжин позвякивающих колокольчиков, а маскарадный костюм одного из участников паптомимы потребовал «такого количества соломы, что ею можно было покрыть двенадцать человек».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Нет никаких сомнений в том, что Генрих восхищался своей дочерью и лелеял ее — правда, когда вспоминал о ее существовании, — и эти вспышки любви повторялись время от времени в течение всей его жизни. Свои отцовские обязанности он считал выполненными после того, как, побыв с дочерью (демонстративно и шумно) несколько минут, передавал ее затем в другие руки. Важным для него было только одно: чтобы уход за ней был хорошим. Убедившись в этом, он успокаивался и не делал никаких попыток узнать ее поближе или принять какое-то участие в ее жизни, когда она повзрослела. В отношениях между Генрихом и Марией не было никакой доверительности. Потому что сына он хотел, а не дочь.
Молоденькая Елизавета Блаунт, племянница лорда Ма-уитджоя, появилась при дворе Генриха где-то вскоре после появления па свет «новогоднего мальчика» и стала фрейлиной королевы на весь период, когда Екатерина тщетно пыталась произвести на свет наследника. Светловолосая и очень привлекательная, Елизавета вначале стала фавориткой Чарльза Брэндопа, а затем и самого короля. Он и его приближенные называли ее просто Бесси. Она была украшением всех дворцовых празднеств, где всегда ценились грациозные танцоры и чистые голоса, а Бесси Блауит танцевала и пела исключительно хорошо.
Бесси стала любовницей Генриха, когда ей не было еще и двадцати. Конечно, она не была у него первой. Следует вспомнить о существовании упомянутой выше сестры герцога Бакингема, после чего ходили слухи о фламандской любовнице, ее Генрих завел во время кампании 1513 года, и дюжине непродолжительных флиртов, которые скорее можно было бы назвать рыцарскими, — то есть там была одна лишь галантность и больше ничего. А вот с Бесси у него было совсем иначе. Она определенно была самой красивой девушкой при его дворе, к тому же, наверное, и самой умной. Их связь продолжалась не каких-то там несколько дней или даже недель, а несколько лет. И, что более важно, она родила ему сына.
Мальчик родился в 1519 году, когда Марии было три года. При появлении заметных признаков беременности Бесси перестала служить фрейлиной Екатерины (которая, как и все остальные, прекрасно знала, кто отец ребенка) и удалилась в монастырь для родов. Ребенку было дано имя Генри и почетная фамилия Фитцрой. Самой Бесси был дарован неофициальный титул «мать королевского сына», король организовал для нее брак с солидным дворянином, сэром Гилбертом Тол-бойсом, а ее ребенок был почитаем, как имеющий королевское происхождение. Многие современники в тот период пришли к выводу, что если Екатерина так и не родит наследника, то Англией будет править не законная дочь, а королевский бастард. И, чтобы внести окончательную ясность, Генрих даровал своему младенцу сыну свиту, как принцу, и титулы, соответствующие наследнику престола.
* * *
Раннее детство Марии пришлось на пик популярности Генриха VIII. Он вполне соответствовал идеалам рыцарской монархии, подняв ее на вершины, немыслимые для его средневековых предков: победил во Франции, успешно правил беспокойными, но обожающими своего короля подданными и, наконец, зарекомендовал себя одним из самых богатых и наиболее щедрых правителей Европы. Завидев его, смеющегося, в шлеме с красным плюмажем и в золотых доспехах, покрытых маленькими золотыми колокольчиками (этими колокольчиками он кидался в воинов Максимилиана во время осады Теруанна), или скачущего на охоту в сопровождении всего двора, невозможно было отвести взгляд. Генрих привлекал внимание и вызывал восхищение своих современников, как ни один король до него. Его правление представлялось грандиозным театральным действом, в котором он играл главную роль. Всех, кто находился рядом, восхищали его любовь к переодеванию и сюрпризам (когда он появлялся в образах различных персонажей), а также его вкус к театральным представлениям и его непредсказуемость — как в личных, так и в государственных делах. На протяжении всей жизни Генрих никогда не забывал о своем возрасте и всегда вел себя соответственно. Он воссоздал английскую монархию, сотворив ее по своему образу и подобию, причем с выдающимся мастерством.
Детство Мария провела в гигантской тени Генриха. В общественном сознании дочь была неотделима от отца, но ее представляли как любимую игрушку короля, еще одно украшение подобно массивному, усыпанному драгоценностями адмиральскому свистку или накладному воротнику с огромными бриллиантами. Он называл ее жемчужиной, «самой большой жемчужиной королевства». В глазах Генриха она была сокровищем, которое нужно защищать, хранить и… выгодно сбыть, когда придет время. А то, что она когда-нибудь сможет наследовать престол отца, казалось просто невероятным. Таким образом, в детстве за ней ухаживали, воспитывали и учили не тому, как править Англией, а как наиболее успешно превратиться из дочери в жену, то есть из сокровищницы отца перекочевать в сокровищницу супруга. Все образование Марии было направлено на то, чтобы сформировать ее слабым, подчиненным существом, которое может искупить свою врожденную греховность только путем раболепного и неусыпного самоотречения. Личность Марии складывалась под влиянием этого контраста, когда, с одной стороны, существовал славный величественный отец, а с другой — она, которой все восхищаются, но от которой одновременно постоянно требуют подавления в себе любых проявлений индивидуальности.
Контраст этот усиливался тем фактом, что, как правило, отца она видела только по праздникам. Начиная с трехлетнего возраста Мария видела родителей только на Пасху и Рождество. В остальное время она переезжала в своем паланкине из Виндзора в Хэнворс, затем в Ричмонд, потом в Гринвич, где по приказу Вулси стелили свежий тростник и «освежали» комнаты для принцессы. Рождество для нее было самым ярким событием года. Во-первых, она навещала отца с матерью, а во-вторых, этот праздник длился целых двенадцать дней — с представлениями, танцами, маскарадами, вершиной которых была раздача новогодних подарков. На четвертое Рождество Марии группа детей под руководством королевского драматурга Джона Хейвуда показала в ее честь представление. На следующий год у нее появился собственный «владыка буянов» — Джон Тергуд, один из камердинеров свиты, который задумал и поставил представление с шуточными народными танцами в костюмах героев легенды о Робин Гуде, конями-качалками и исполнением мелодий па колокольчиках. На шестое Рождество Марии Тергуд превзошел самого себя. Рождество в тот год принцесса проводила с Генрихом в Дитоне, близ Виндзора, и ее праздник был миниатюрным повторением большого королевского празднества. У нее, как и у Генриха, главным на представлении была позолоченная и раскрашенная кабанья голова, участники ее рождественской пантомимы появились в шлемах с опущенными забралами и в доспехах, увешанных шкурками кроликов с хвостами. Каждый из девяти ее танцоров имел десять дюжин позвякивающих колокольчиков, а маскарадный костюм одного из участников паптомимы потребовал «такого количества соломы, что ею можно было покрыть двенадцать человек».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179