Иногда ей приходилось прибегать к помощи Страшилы -
Батча Дугана, готового на все ради вдовы Ральфа.
Да, про нее действительно можно было сказать, что ее сердце бьется в
такт ритму города, и поэтому, наверное, она одна из первых почувствовала
неладное.
Все началось с головной боли и плохих снов.
Головная боль пришла с наступлением июля. Иногда она была слабой и
почти незаметной, а потом в висках начинало стучать так, будто кто-то без
перерыва бьет молотом по наковальне. Ночью четвертого июля ей стало
настолько плохо, что она была вынуждена позвонить Кристине Мак-Кин и
попросить ее заглянуть утром, чтобы в случае необходимости привести врача.
В тот же вечер она засветло легла в постель, но уже стемнело, а она
все не могла уснуть. Жаркое лето. Духота. Такого жаркого лета давно не
бывало, - вяло думала она.
Ей приснился фейерверк.
Только он был не красно-бело-оранжевый, он был ядовито-зеленого
цвета. Он осветил все небо, и отсветы ложились на стоящие вокруг здания.
Оглянувшись по сторонам, она увидела хорошо знакомых ей людей, с
которыми прожила всю свою жизнь, - Харди и Креншоу, Браунов и Дюплесси,
Андерсонов и Кларендонов, - стоящих глядя в небо. Из их глаз струился
зеленый свет, а рты были полуоткрыты, и она увидела, что у всех у них
повыпадали зубы.
К ней повернулся Джастин Хард, обнажив в приветственной улыбке голые
десны, из уголка его рта стекала слюна. Уходите, - подумала вдруг она. -
Сейчас же уходите! Иначе вы все умрете!
Джастин направился к ней, и она увидела, что его лицо изменяется и
становится похожим на лицо Лампкин, ее старой куклы. И все остальные люди
начали превращаться в кукол. Мабел Нойес уставилась на нее фарфоровыми
голубыми глазами, растянув губы в загадочной улыбке китайской куклы.
- Призраки, - прошептала Мабел... И Руфь проснулась.
Она лежала с открытыми глазами, а вокруг была темнота. Головная боль
наконец-то прошла. В мозгу крутилась одна и та же мысль: Руфь, ты должна
уехать отсюда прямо сейчас Не трать времени на сборы, одевайся и уезжай!
Но она не могла сделать этого.
Вместо этого она вновь закрыла глаза и через некоторое время уснула.
Когда пришло сообщение, что в доме Паульсонов произошел пожар, Руфь
примчалась туда на десять минут раньше пожарной команды и размышляла о
том, что начальник пожарной команды Аллисон достоин хорошей взбучки.
Потом мысли ее перескочили на другой интересующий ее момент. Дело в
том, что с некоторых пор ей стали известны вещи, о которых еще неделю
назад она не имела права знать. Это знание стало как бы частью ее.
И она думала об этом, потому что Хейвен изменялся и перемены не
предвещали ничего хорошего.
За несколько дней до исчезновения Давида Брауна Руфь поняла, что
город отстраняется от нее. Никто не плевал ей вслед, не бил окна в ее
доме... но она замечала, что все чаще люди провожают ее взглядом.
Они смотрели ей вслед... смотрели и ждали..
Чего?
Она отлично знала чего: они ждали, когда она начнет "превращаться".
Между пожаром в доме Паульсонов и исчезновением Давида Брауна прошла
неделя. Именно тогда с Руфью и стали происходить всякие странные вещи.
Например почта.
Она получала каталоги, проспекты и циркуляры, но к ней не приходили
письма. Никаких личных посланий. Так прошло три дня, и наконец она
отправилась на почту. Там находилась только Ненси Восс. Руфь объяснила ей,
зачем пришла, и вдруг услышала странные щелкающие звуки. Она не имела
представления, что
(кроме почты для нее)
может производить такие звуки. И еще ей не нравилась эта женщина,
из-за которой так много слез пролила Бекки Паульсон, и...
На улице было жарко, в помещении почты - еще жарче. Руфь обливалась
потом.
- Я прослежу за твоей корреспонденцией, Руфь, - улыбнулась ей Нэнси
Восс, и Руфь заметила, что половины ее зубов во рту нет.
Руфь присела к столу, чтобы заполнить бланк перевода, думая при этом:
Я схожу с ума. И что это за звуки? Может, они мне мерещатся?
Вжик-вжик, вжик-вжик.
- Что это за шум? - спросила она, боясь поднять на Нэнси глаза.
- Машина, сортирующая корреспонденцию, - ответила та, помолчала и
добавила:
- Но ведь ты и так знала это, верно, Руфь?
- Откуда я могла знать это, если ты ничего мне не сказала? - спросила
Руфь, сделав над собой усилие, чтобы не нагрубить Нэнси. Карандаш в ее
руке задрожал. Она не получает писем, потому что Нэнси Восс просто
выбрасывает их. Это было частью пришедшего к ней знания. Но Руфь умела
держать себя в руках и прямо и открыто встретилась с Нэнси взглядом.
Можешь жаловаться кому угодно, - говорил взгляд Руфи. - Я не боюсь
таких, как ты. Можешь обсуждать меня с кем угодно, но будь готова к тому,
что получишь отпор.
Нэнси моргнула и отвернулась, что-то пробормотав про большое
количество работы. Она еще раз улыбнулась Руфи
(УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, СУКА, УБИРАЙСЯ, ПОКА МЫ НЕ ЗАСТАВИЛИ ТЕБЯ
УБРАТЬСЯ)
и почти вышла, когда Руфь язвительно спросила ее:
- Вы так думаете?
Нэнси не ответила на вопрос. Она дернула плечом и выскочила из зала.
Вжик-вжик-вжик.
Позади нее открылась дверь. Руфь обернулась и увидела входящую Бобби
Андерсон.
- Привет, Бобби, - сказала она.
- Привет, Руфь.
(уходи отсюда, она права, уходи, пока еще можно, пока тебе еще
позволяют уйти, Руфь, большинство из нас уже больны, ты здорова, уходи)
- Ты работаешь над новым романом, Бобби? - Руфь едва сумела сдержать
дрожь в голосе. Слышать чужие мысли - это нехорошо, это очень плохо. Но
еще хуже услышать такое от Бобби Андерсон.
(пока тебе еще позволяют уйти)
Среди всех людей она была самым добрым существом.
Я ничего не слышу, - подумала она и с радостью ухватилась за эту
мысль. - Я ошиблась, вот и все.
Бобби открыла свой почтовый ящик и достала оттуда почту. Она
улыбнулась, и Руфь увидела, что у нее нет одного из передних зубов.
- Лучше уезжай, Руфь, - сказала она ласково. - Садись в машину и
уезжай. Разве ты не понимаешь?
Руфь выпрямилась:
- Никогда, - резко ответила она. - Это мой город. И, если ты знаешь,
что здесь происходит, можешь сказать остальным, что я так просто не
сдамся. У меня есть достаточно влиятельные друзья за пределами Хейвена,
которые прислушаются к моим словам, если я обращусь к ним, даже если то, о
чем я их попрошу, будет звучать как бред. А вот тебе должно быть стыдно.
Ведь это и твой город.
Ей показалось, что Бобби на мгновение смутилась. Потом она лучезарно
улыбнулась, и в этой мальчишеской озорной улыбке было что-то, что больше
всего остального испугало Руфь. У этой женщины, стоящей перед ней, были
глаза Бобби, она прочитала ее мысли, и это были мысли Бобби... но в улыбке
не было ничего от прежней Бобби.
- Как тебе угодно, Руфь, - сказала она. - Ведь ты знаешь: все в
Хейвене любят тебя. Я думаю, через недельку-другую... максимум через
три... ты прекратишь сопротивляться. Я считаю, что предупредила тебя. Если
решишь остаться - что ж, прекрасно. Очень скоро тебе станет... совсем
хорошо.
Такого жаркого лета в истории Хейвена, пожалуй, еще не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Батча Дугана, готового на все ради вдовы Ральфа.
Да, про нее действительно можно было сказать, что ее сердце бьется в
такт ритму города, и поэтому, наверное, она одна из первых почувствовала
неладное.
Все началось с головной боли и плохих снов.
Головная боль пришла с наступлением июля. Иногда она была слабой и
почти незаметной, а потом в висках начинало стучать так, будто кто-то без
перерыва бьет молотом по наковальне. Ночью четвертого июля ей стало
настолько плохо, что она была вынуждена позвонить Кристине Мак-Кин и
попросить ее заглянуть утром, чтобы в случае необходимости привести врача.
В тот же вечер она засветло легла в постель, но уже стемнело, а она
все не могла уснуть. Жаркое лето. Духота. Такого жаркого лета давно не
бывало, - вяло думала она.
Ей приснился фейерверк.
Только он был не красно-бело-оранжевый, он был ядовито-зеленого
цвета. Он осветил все небо, и отсветы ложились на стоящие вокруг здания.
Оглянувшись по сторонам, она увидела хорошо знакомых ей людей, с
которыми прожила всю свою жизнь, - Харди и Креншоу, Браунов и Дюплесси,
Андерсонов и Кларендонов, - стоящих глядя в небо. Из их глаз струился
зеленый свет, а рты были полуоткрыты, и она увидела, что у всех у них
повыпадали зубы.
К ней повернулся Джастин Хард, обнажив в приветственной улыбке голые
десны, из уголка его рта стекала слюна. Уходите, - подумала вдруг она. -
Сейчас же уходите! Иначе вы все умрете!
Джастин направился к ней, и она увидела, что его лицо изменяется и
становится похожим на лицо Лампкин, ее старой куклы. И все остальные люди
начали превращаться в кукол. Мабел Нойес уставилась на нее фарфоровыми
голубыми глазами, растянув губы в загадочной улыбке китайской куклы.
- Призраки, - прошептала Мабел... И Руфь проснулась.
Она лежала с открытыми глазами, а вокруг была темнота. Головная боль
наконец-то прошла. В мозгу крутилась одна и та же мысль: Руфь, ты должна
уехать отсюда прямо сейчас Не трать времени на сборы, одевайся и уезжай!
Но она не могла сделать этого.
Вместо этого она вновь закрыла глаза и через некоторое время уснула.
Когда пришло сообщение, что в доме Паульсонов произошел пожар, Руфь
примчалась туда на десять минут раньше пожарной команды и размышляла о
том, что начальник пожарной команды Аллисон достоин хорошей взбучки.
Потом мысли ее перескочили на другой интересующий ее момент. Дело в
том, что с некоторых пор ей стали известны вещи, о которых еще неделю
назад она не имела права знать. Это знание стало как бы частью ее.
И она думала об этом, потому что Хейвен изменялся и перемены не
предвещали ничего хорошего.
За несколько дней до исчезновения Давида Брауна Руфь поняла, что
город отстраняется от нее. Никто не плевал ей вслед, не бил окна в ее
доме... но она замечала, что все чаще люди провожают ее взглядом.
Они смотрели ей вслед... смотрели и ждали..
Чего?
Она отлично знала чего: они ждали, когда она начнет "превращаться".
Между пожаром в доме Паульсонов и исчезновением Давида Брауна прошла
неделя. Именно тогда с Руфью и стали происходить всякие странные вещи.
Например почта.
Она получала каталоги, проспекты и циркуляры, но к ней не приходили
письма. Никаких личных посланий. Так прошло три дня, и наконец она
отправилась на почту. Там находилась только Ненси Восс. Руфь объяснила ей,
зачем пришла, и вдруг услышала странные щелкающие звуки. Она не имела
представления, что
(кроме почты для нее)
может производить такие звуки. И еще ей не нравилась эта женщина,
из-за которой так много слез пролила Бекки Паульсон, и...
На улице было жарко, в помещении почты - еще жарче. Руфь обливалась
потом.
- Я прослежу за твоей корреспонденцией, Руфь, - улыбнулась ей Нэнси
Восс, и Руфь заметила, что половины ее зубов во рту нет.
Руфь присела к столу, чтобы заполнить бланк перевода, думая при этом:
Я схожу с ума. И что это за звуки? Может, они мне мерещатся?
Вжик-вжик, вжик-вжик.
- Что это за шум? - спросила она, боясь поднять на Нэнси глаза.
- Машина, сортирующая корреспонденцию, - ответила та, помолчала и
добавила:
- Но ведь ты и так знала это, верно, Руфь?
- Откуда я могла знать это, если ты ничего мне не сказала? - спросила
Руфь, сделав над собой усилие, чтобы не нагрубить Нэнси. Карандаш в ее
руке задрожал. Она не получает писем, потому что Нэнси Восс просто
выбрасывает их. Это было частью пришедшего к ней знания. Но Руфь умела
держать себя в руках и прямо и открыто встретилась с Нэнси взглядом.
Можешь жаловаться кому угодно, - говорил взгляд Руфи. - Я не боюсь
таких, как ты. Можешь обсуждать меня с кем угодно, но будь готова к тому,
что получишь отпор.
Нэнси моргнула и отвернулась, что-то пробормотав про большое
количество работы. Она еще раз улыбнулась Руфи
(УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, СУКА, УБИРАЙСЯ, ПОКА МЫ НЕ ЗАСТАВИЛИ ТЕБЯ
УБРАТЬСЯ)
и почти вышла, когда Руфь язвительно спросила ее:
- Вы так думаете?
Нэнси не ответила на вопрос. Она дернула плечом и выскочила из зала.
Вжик-вжик-вжик.
Позади нее открылась дверь. Руфь обернулась и увидела входящую Бобби
Андерсон.
- Привет, Бобби, - сказала она.
- Привет, Руфь.
(уходи отсюда, она права, уходи, пока еще можно, пока тебе еще
позволяют уйти, Руфь, большинство из нас уже больны, ты здорова, уходи)
- Ты работаешь над новым романом, Бобби? - Руфь едва сумела сдержать
дрожь в голосе. Слышать чужие мысли - это нехорошо, это очень плохо. Но
еще хуже услышать такое от Бобби Андерсон.
(пока тебе еще позволяют уйти)
Среди всех людей она была самым добрым существом.
Я ничего не слышу, - подумала она и с радостью ухватилась за эту
мысль. - Я ошиблась, вот и все.
Бобби открыла свой почтовый ящик и достала оттуда почту. Она
улыбнулась, и Руфь увидела, что у нее нет одного из передних зубов.
- Лучше уезжай, Руфь, - сказала она ласково. - Садись в машину и
уезжай. Разве ты не понимаешь?
Руфь выпрямилась:
- Никогда, - резко ответила она. - Это мой город. И, если ты знаешь,
что здесь происходит, можешь сказать остальным, что я так просто не
сдамся. У меня есть достаточно влиятельные друзья за пределами Хейвена,
которые прислушаются к моим словам, если я обращусь к ним, даже если то, о
чем я их попрошу, будет звучать как бред. А вот тебе должно быть стыдно.
Ведь это и твой город.
Ей показалось, что Бобби на мгновение смутилась. Потом она лучезарно
улыбнулась, и в этой мальчишеской озорной улыбке было что-то, что больше
всего остального испугало Руфь. У этой женщины, стоящей перед ней, были
глаза Бобби, она прочитала ее мысли, и это были мысли Бобби... но в улыбке
не было ничего от прежней Бобби.
- Как тебе угодно, Руфь, - сказала она. - Ведь ты знаешь: все в
Хейвене любят тебя. Я думаю, через недельку-другую... максимум через
три... ты прекратишь сопротивляться. Я считаю, что предупредила тебя. Если
решишь остаться - что ж, прекрасно. Очень скоро тебе станет... совсем
хорошо.
Такого жаркого лета в истории Хейвена, пожалуй, еще не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81