Он подошел к шкафу и попытался придвинуть его к кровати.
- Нечем закрепить? - спросила Талита, которая сидела на своем подоконнике и смотрела, что происходит в комнате у Оливейры.
- Примем меры, - сказал Оливейра, - во избежание неприятностей.
Он придвинул шкаф к кровати и осторожно стал заваливать его на кровать. Талита восхищалась силой Оливейры почти в той же мере, что смекалкой и изобретательностью Тревелера. «Ну просто два глиптодонта», - думала она с удивлением. Допотопная эра всегда представлялась ей порой небывалой мудрости.
Шкаф набрал скорость и обрушился на кровать, отчего содрогнулся весь этаж. Внизу кто-то закричал, и Оливейра подумал, что его сосед-турок, наверное, испытал особый прилив шаманской силы. Он поправил шкаф как следует и сел верхом на доску, разумеется, на ту ее часть, которая находилась в комнате.
- Теперь она выдержит любой вес, - возвестил он. - Девушки с нижнего этажа, которые нас так любят, будут разочарованы, ибо ничего трагического не случится. Существование у них пресное, только и радости, если кто разобьется на улице. Это они называют жизнью.
- Доски ты свяжешь веревкой? - спросил Тревелер.
- Видишь ли, - начал Оливейра. - Ты прекрасно знаешь: у меня от высоты кружится голова и я не могу. При одном слове «Эверест» меня уже нету. Мне многое противно, но больше всех - шерпа Тенцинг, поверь.
- Выходит, что доски придется связывать нам, - сказал Тревелер.
- Выходит, что так, - согласился Оливейра, закуривая сигарету «43».
- Представляешь, - сказал Тревелер Талите. - Он хочет, чтобы ты ползла на середину и связала там доски.
- Я? - спросила Талита.
- Ну да, ты же слышала.
- Оливейра не говорил, что я должна ползти по мосту.
- Не говорил, но так выходит. Да и вообще элегантнее, если ты ему траву передашь.
- Я не умею привязывать веревку, - сказала Талита. - Вы с Оливейрой умеете вязать узлы, а мои сразу развязываются. Не успеваю завязать, как развязываются.
- Мы тебя научим, - снизошел Тревелер.
Талита поправила купальный халатик и стряхнула приставшую к пальцу нитку. Ей очень хотелось вздохнуть, но она знала, что Тревелера вздохи раздражают.
- Ты на самом деле хочешь, чтобы я отнесла траву Оливейре? - спросила она тихо.
- О чем вы там разговариваете, че? - сказал Оливейра, высовываясь по пояс в окно и опираясь на доску. Девушка-служанка выставила на тротуар стул и смотрела на них. Оливейра приветственно помахал ей рукой. «Двойной разрыв времени и пространства, - подумал он. - Бедняжка наверняка считает нас сумасшедшими и готовится к нашему головокружительному возвращению в нормальное состояние. Если кто-то упадет, ее забрызгает кровью, как пить дать. А она не знает, что ее забрызгает кровью, не знает, что она выставила стул затем, чтобы ее забрызгало кровью, и не знает, что десять минут назад возле кухни у нее случился приступ tedium vitae [] только для того, чтобы побудить ее выставить стул на тротуар. И что вода в стакане, выпитая ею в двадцать пять минут третьего, была теплой и отвратительной ради того, чтобы желудок, центр и средоточие нашего вечернего настроения, устроил бы ей приступ tedium vitae, который три таблетки магнезии «Филипс» (английской соли) мгновенно бы прекратили; но этого она не должна знать, ибо некоторые вещи, даже если они и могут быть пресечены, ведомы одним лишь звездам, если уж прибегать к этой бесполезной терминологии.
- Мы не разговариваем, - сказал Тревелер. - Готовь веревку.
- Вот она, потрясающая веревка. Держи, Талита, я тебе ее подам.
Талита села верхом на доску и, упершись в нее обеими руками и наклонившись всем телом немного вперед, продвинулась по доске на несколько сантиметров.
- Ужасно неудобный халат, - сказала она. - Лучше бы твои штаны или что-нибудь такое.
- Ни к чему, - сказал Тревелер. - Представь: ты падаешь - и штаны в клочья.
- Не торопись, - сказал Оливейра. - Еще чуть-чуть - и я доброшу до тебя веревку.
- Какая широкая улица, - сказала Талита, глянув вниз. - Гораздо шире, чем кажется из окна.
- Окна - глаза города, - сказал Тревелер, - и, естественно, искажают то, на что смотрят. А ты сейчас находишься в точке наивысшей чистоты и видишь все так, как, например, голубь или лошадь, которые не знают, что у них есть глаза.
- Оставь свои мысли для журнала «NRF» и привяжи хорошенько доску, - посоветовал Оливейра.
- Ты терпеть не можешь, когда другие опережают тебя и говорят то, что хотелось бы сказать тебе самому. А доску я могу привязывать, не переставая думать и говорить.
- Я, наверное, уже почти на середине, - сказала Талита.
- На середине? Да ты только-только оторвалась от окна. До середины тебе еще метра два, не меньше.
- Немного меньше, - сказал Оливейра, подбадривая. - Сейчас я тебе кину веревку.
- По-моему, доска подо мной прогибается, - сказала Талита.
- Ничего подобного, - сказал Тревелер, сидевший на другом конце доски, в комнате. - Только немного вибрирует.
- И кроме того, ее конец лежит на моей доске, - сказал Оливейра. - Едва ли обе доски свалятся сразу.
- Конечно, но не забудь: я вешу пятьдесят шесть килограммов, - сказала Талита. - А на середине я буду весить самое меньшее двести. Я чувствую, доска опускается все больше.
- Если бы она опускалась, - сказал Тревелер, - у меня бы уже ноги оторвались от пола, а я опираюсь ими на пол, да еще согнул их в коленях. Правда, бывает доски переламываются, но очень редко.
- Продольное сопротивление на разрыв волокон древесины довольно высокое, - вступил Оливейра. - Такое же, как например, у вязанки тростника и тому подобное. Я полагаю, ты захватила заварку и гвозди.
- Они у меня в кармане, - сказала Талита. - Ну, бросай веревку. А то я начинаю нервничать.
- Это от холода, - сказал Оливейра, сворачивая веревку, как это делают гаучо. - Осторожно, не потеряй равновесия. Пожалуй, для уверенности, я наброшу на тебя лассо, чтобы ты его ухватила.
«Интересно, - подумал он, глядя на веревку, летящую над головой Талиты. - Все получается, если захочешь по-настоящему. Единственное фальшивое во всем этом - анализ».
- Ну вот, ты почти у цели, - возвестил Тревелер. - Закрепи ее так, чтобы можно было связать разошедшиеся концы.
- Обрати внимание, как я набросил на нее аркан, - сказал Оливейра. - Теперь, Ману, ты не скажешь, что я не мог бы работать с вами в цирке.
- Ты оцарапал мне лицо, - жалобно сказала Талита. - Веревка ужасно колючая.
- В техасской шляпе выхожу на арену, свищу что есть мочи и заарканиваю весь мир, - вошел в раж Оливейра. - Трибуны обрушиваются аплодисментами, успех, какого цирковые анналы не помнят.
- Ты перегрелся на солнце, - сказал Тревелер, закуривая сигарету. - Сколько раз я говорил - на называй меня Ману.
- Не хватает сил, - сказала Талита. - Веревка шершавая, никак не завязывается.
- В этом заключается амбивалентность веревки, - сказал Оливейра. - Ее естественная функция саботируется таинственной тенденцией к нейтрализации. Должно быть, это и называется энтропией.
- По-моему, хорошо закрепила, - сказала Талита. - Может, еще раз обвязать, один конец получился намного длиннее.
- Да, обвяжи его вокруг доски, - сказал Тревелер. - Ненавижу, когда что-то остается и болтается, просто отвратительно.
- Обожает совершенство во всем, - сказал Оливейра. - А теперь переходи на мою доску: надо опробовать мост.
- Я боюсь, - сказала Талита. - Твоя доска выглядит не такой крепкой, как наша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
- Нечем закрепить? - спросила Талита, которая сидела на своем подоконнике и смотрела, что происходит в комнате у Оливейры.
- Примем меры, - сказал Оливейра, - во избежание неприятностей.
Он придвинул шкаф к кровати и осторожно стал заваливать его на кровать. Талита восхищалась силой Оливейры почти в той же мере, что смекалкой и изобретательностью Тревелера. «Ну просто два глиптодонта», - думала она с удивлением. Допотопная эра всегда представлялась ей порой небывалой мудрости.
Шкаф набрал скорость и обрушился на кровать, отчего содрогнулся весь этаж. Внизу кто-то закричал, и Оливейра подумал, что его сосед-турок, наверное, испытал особый прилив шаманской силы. Он поправил шкаф как следует и сел верхом на доску, разумеется, на ту ее часть, которая находилась в комнате.
- Теперь она выдержит любой вес, - возвестил он. - Девушки с нижнего этажа, которые нас так любят, будут разочарованы, ибо ничего трагического не случится. Существование у них пресное, только и радости, если кто разобьется на улице. Это они называют жизнью.
- Доски ты свяжешь веревкой? - спросил Тревелер.
- Видишь ли, - начал Оливейра. - Ты прекрасно знаешь: у меня от высоты кружится голова и я не могу. При одном слове «Эверест» меня уже нету. Мне многое противно, но больше всех - шерпа Тенцинг, поверь.
- Выходит, что доски придется связывать нам, - сказал Тревелер.
- Выходит, что так, - согласился Оливейра, закуривая сигарету «43».
- Представляешь, - сказал Тревелер Талите. - Он хочет, чтобы ты ползла на середину и связала там доски.
- Я? - спросила Талита.
- Ну да, ты же слышала.
- Оливейра не говорил, что я должна ползти по мосту.
- Не говорил, но так выходит. Да и вообще элегантнее, если ты ему траву передашь.
- Я не умею привязывать веревку, - сказала Талита. - Вы с Оливейрой умеете вязать узлы, а мои сразу развязываются. Не успеваю завязать, как развязываются.
- Мы тебя научим, - снизошел Тревелер.
Талита поправила купальный халатик и стряхнула приставшую к пальцу нитку. Ей очень хотелось вздохнуть, но она знала, что Тревелера вздохи раздражают.
- Ты на самом деле хочешь, чтобы я отнесла траву Оливейре? - спросила она тихо.
- О чем вы там разговариваете, че? - сказал Оливейра, высовываясь по пояс в окно и опираясь на доску. Девушка-служанка выставила на тротуар стул и смотрела на них. Оливейра приветственно помахал ей рукой. «Двойной разрыв времени и пространства, - подумал он. - Бедняжка наверняка считает нас сумасшедшими и готовится к нашему головокружительному возвращению в нормальное состояние. Если кто-то упадет, ее забрызгает кровью, как пить дать. А она не знает, что ее забрызгает кровью, не знает, что она выставила стул затем, чтобы ее забрызгало кровью, и не знает, что десять минут назад возле кухни у нее случился приступ tedium vitae [] только для того, чтобы побудить ее выставить стул на тротуар. И что вода в стакане, выпитая ею в двадцать пять минут третьего, была теплой и отвратительной ради того, чтобы желудок, центр и средоточие нашего вечернего настроения, устроил бы ей приступ tedium vitae, который три таблетки магнезии «Филипс» (английской соли) мгновенно бы прекратили; но этого она не должна знать, ибо некоторые вещи, даже если они и могут быть пресечены, ведомы одним лишь звездам, если уж прибегать к этой бесполезной терминологии.
- Мы не разговариваем, - сказал Тревелер. - Готовь веревку.
- Вот она, потрясающая веревка. Держи, Талита, я тебе ее подам.
Талита села верхом на доску и, упершись в нее обеими руками и наклонившись всем телом немного вперед, продвинулась по доске на несколько сантиметров.
- Ужасно неудобный халат, - сказала она. - Лучше бы твои штаны или что-нибудь такое.
- Ни к чему, - сказал Тревелер. - Представь: ты падаешь - и штаны в клочья.
- Не торопись, - сказал Оливейра. - Еще чуть-чуть - и я доброшу до тебя веревку.
- Какая широкая улица, - сказала Талита, глянув вниз. - Гораздо шире, чем кажется из окна.
- Окна - глаза города, - сказал Тревелер, - и, естественно, искажают то, на что смотрят. А ты сейчас находишься в точке наивысшей чистоты и видишь все так, как, например, голубь или лошадь, которые не знают, что у них есть глаза.
- Оставь свои мысли для журнала «NRF» и привяжи хорошенько доску, - посоветовал Оливейра.
- Ты терпеть не можешь, когда другие опережают тебя и говорят то, что хотелось бы сказать тебе самому. А доску я могу привязывать, не переставая думать и говорить.
- Я, наверное, уже почти на середине, - сказала Талита.
- На середине? Да ты только-только оторвалась от окна. До середины тебе еще метра два, не меньше.
- Немного меньше, - сказал Оливейра, подбадривая. - Сейчас я тебе кину веревку.
- По-моему, доска подо мной прогибается, - сказала Талита.
- Ничего подобного, - сказал Тревелер, сидевший на другом конце доски, в комнате. - Только немного вибрирует.
- И кроме того, ее конец лежит на моей доске, - сказал Оливейра. - Едва ли обе доски свалятся сразу.
- Конечно, но не забудь: я вешу пятьдесят шесть килограммов, - сказала Талита. - А на середине я буду весить самое меньшее двести. Я чувствую, доска опускается все больше.
- Если бы она опускалась, - сказал Тревелер, - у меня бы уже ноги оторвались от пола, а я опираюсь ими на пол, да еще согнул их в коленях. Правда, бывает доски переламываются, но очень редко.
- Продольное сопротивление на разрыв волокон древесины довольно высокое, - вступил Оливейра. - Такое же, как например, у вязанки тростника и тому подобное. Я полагаю, ты захватила заварку и гвозди.
- Они у меня в кармане, - сказала Талита. - Ну, бросай веревку. А то я начинаю нервничать.
- Это от холода, - сказал Оливейра, сворачивая веревку, как это делают гаучо. - Осторожно, не потеряй равновесия. Пожалуй, для уверенности, я наброшу на тебя лассо, чтобы ты его ухватила.
«Интересно, - подумал он, глядя на веревку, летящую над головой Талиты. - Все получается, если захочешь по-настоящему. Единственное фальшивое во всем этом - анализ».
- Ну вот, ты почти у цели, - возвестил Тревелер. - Закрепи ее так, чтобы можно было связать разошедшиеся концы.
- Обрати внимание, как я набросил на нее аркан, - сказал Оливейра. - Теперь, Ману, ты не скажешь, что я не мог бы работать с вами в цирке.
- Ты оцарапал мне лицо, - жалобно сказала Талита. - Веревка ужасно колючая.
- В техасской шляпе выхожу на арену, свищу что есть мочи и заарканиваю весь мир, - вошел в раж Оливейра. - Трибуны обрушиваются аплодисментами, успех, какого цирковые анналы не помнят.
- Ты перегрелся на солнце, - сказал Тревелер, закуривая сигарету. - Сколько раз я говорил - на называй меня Ману.
- Не хватает сил, - сказала Талита. - Веревка шершавая, никак не завязывается.
- В этом заключается амбивалентность веревки, - сказал Оливейра. - Ее естественная функция саботируется таинственной тенденцией к нейтрализации. Должно быть, это и называется энтропией.
- По-моему, хорошо закрепила, - сказала Талита. - Может, еще раз обвязать, один конец получился намного длиннее.
- Да, обвяжи его вокруг доски, - сказал Тревелер. - Ненавижу, когда что-то остается и болтается, просто отвратительно.
- Обожает совершенство во всем, - сказал Оливейра. - А теперь переходи на мою доску: надо опробовать мост.
- Я боюсь, - сказала Талита. - Твоя доска выглядит не такой крепкой, как наша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136