Операция, состоящая в нанесении на твердое тело покрытия из металла, растворенного в жидкости под действием электрического тока; не звучит ли это похоже на название старинного судна с латинским парусом и водоизмещением в сто тонн?
- Ну конечно, - сказала Талита, откидывая волосы назад. - Снимать одежду, веселить, привораживать, уводить в сторону, вести за собой - не одного ли они корня со словом, означающим получать растительные соки, предназначенные для питания, как, например, вино, оливковое масло и т. п.?
- Очень хорошо, - снизошел Оливейра. - Растительные соки, как, например, вино, оливковое масло… Никогда не приходило в голову считать вино растительным соком. Великолепно. А теперь слушай: религиозная секта, заболевание, большой водопад, потускнение глазного хрусталика, передняя лапа морского зверя, американский коршун, - не похоже ли это на термин, означающий по-гречески «очищение» в применении к трагедии?
- Как прекрасно, - сказала Талита, загораясь. - Замечательно, Орасио. Как ты умеешь извлечь самый сок из «кладбища».
- Растительный сок, - сказал Оливейра.
Дверь открылась, и в комнату, бурно дыша, вошла Хекрептен. Хекрептен, крашеная блондинка, не говорила, а сыпала словами; ее ничуть не удивило, что шкаф опрокинут на кровать, а человек сидит верхом на доске.
- Ну и жара, - сказала она, сваливая пакеты на стул. - Худшего времени ходить по магазинам не придумаешь, поверь. А ты что тут делаешь, Талита? Почему-то я всегда выхожу на улицу во время сиесты.
- Ладно, ладно, - сказал Оливейра, не глядя на нее. - А теперь, Талита, твоя очередь.
- Больше не вспоминается.
- Подумай, не может быть, чтобы не вспомнилось.
- А все зубной врач, - сказала Хекрентеи. - Как до пломбы доходит - всегда назначает мне самое неудобное время. Я тебе говорила, что должна идти к зубному?
- Вспомнила один, - сказала Талита.
- А что получается, - сказала Хекрептен. - Прихожу к зубному, это на улице Уорнес. Звоню у дверей, выходит служанка. Я ей говорю: «Добрый день». А она: «Добрый день. Проходите, пожалуйста». Я вхожу, она проводит меня в приемную.
- Вот он, - сказала Талита. - Толстощекий толстосум на плоту из толстых бревен плывет по реке, где водится толстолобик и толстобрюхие ящерицы, а в толще ила - толстокожие жуки. Вот видишь, слова все придумала, осталось положить вопросы на весы.
- Какая прелесть, - поразился Оливейра. - Просто потрясающе.
- Она мне: «Посидите минутку, пожалуйста». Я сажусь и жду.
- У меня остался еще один, - сказал Оливейра. - Погоди, я немного забыл.
- Там еще две сеньоры были и один сеньор с ребенком. А время как будто не двигается. Представляешь, я успела прочитать три номера «Идилиос», от корки до корки. Ребенок плачет, бедненький, а папаша нервничает… Не скажу лишнего, но прошло больше двух часов, я ведь пришла в половине третьего. Наконец моя очередь, и зубник говорит: «Проходите, сеньора»; я вхожу, и он мне: «Не беспокоило лекарство, которое я положил в прошлый раз вам на зуб?» Я ему: «Нет, доктор, чего ему беспокоить. Да я и жевала все время другой стороной». Он мне: «Очень хорошо, так и надо. Садитесь, сеньора». Я сажусь, а он мне: «Пожалуйста, откройте рот». Очень любезный доктор.
- Ну вот, - сказал Опивейра. - Слушай хорошенько, Талита. Что ты оглядываешься?
- Смотрю, не вернулся ли Ману.
- Он вернется, жди больше. Лучше слушай: действие и результат на турнирах и состязаниях, когда всадник заставляет своего коня удариться грудью о грудь коня противника, - не похоже ли то, что произойдет, на кризисное состояние во время тяжелой болезни?
- Странно, - задумалась Талита. - Есть такое слово в испанском языке?
- Какое ты имеешь в виду?
- Что получается, когда всадник заставляет своего коня удариться грудью о коня соперника.
- Да, во время турнира или состязания, - сказал Оливейра. - Оно есть в словаре, че.
- Кризис, - сказала Талита, - тоже красивое слово. Жаль только, что обозначает печальное.
- Ха, а как быть со словом «брак» в смысле союз - таких слов полно, - сказал Оливейра. - Этим занимался аббат Бремон, но тут ничего не поделаешь. Слова, как и мы, рождаются каждое на свое лицо, вот так. Вспомни, пожалуйста, какое лицо было у Канта. Или у Бернардино Ривадавии, чтоб далеко не ходить.
- Мне поставили пластиковую пломбу, - сказала Хекрептен.
- Жуткая жарища, - сказала Талита. - Ману говорил, что пошел за шляпой.
- Этот принесет, жди, - сказал Оливейра.
- Если ты не против, я брошу кулечек и вернусь к себе, - сказала Талита.
Оливейра оглядел мост, раскинул руки в стороны, как бы измеряя ширину окна, и кивнул.
- Вряд ли попадешь, - сказал он. - А с другой стороны, как-то не по себе, что ты торчишь на адском морозе. Чувствуешь, у тебя на волосах и под носом сосульки?
- Не чувствую, - сказала Талита. - Сосульки, наверное, тоже кризисное состояние?
- В некотором роде конечно, - сказал Оливейра. - Эти вещи при всем своем различии похожи, как мы с Ману, если призадуматься. Согласись, мы и ссоримся с Ману потому, что слишком похожи.
- Да, - сказала Талита. - Но иногда бывает довольно тяжело.
- Масло растаяло, - сказала Хекрептен, намазывая ломоть черного хлеба. - В жару с маслом просто беда.
- И самая страшная разница - в этом, - сказал Оливейра. - Самая страшная. Два типа с одинаково черными волосами, с лицами типичных буэнос-айресских гуляк, одинаково презирающие почти одно и то же, и ты…
- Ну, я… - сказала Талита.
- Не отмежевывайся, - сказал Оливейра. - Это факт: ты в определенном смысле присоединяешься к нам обоим и тем самым увеличиваешь наше сходство и, следовательно, наше различие.
- Мне не кажется, что я присоединяюсь к вам обоим, - сказала Талита.
- Откуда ты знаешь? Как ты можешь знать? Вот ты у себя в комнате, живешь там, варишь-паришь, читаешь энциклопедию по самообразованию, вечером идешь в цирк, и тебе всегда кажется, что ты там, где находишься в данный момент. А ты никогда не обращала внимания на дверные ручки, на металлические пуговицы, на кусочки стекла?
- Иногда обращала, - сказала Талита.
- Если бы обращала, то заметила бы, что повсюду и там, где ты меньше всего ждешь, множество изображений повторяют каждое твое движение. Знаешь, я ужасно чувствителен к этим идиотским вещам.
- Ну-ка, выпей молока, его уже пенкой затянуло, - сказала Хекрептен. - Почему вы всегда говорите о каких-то странных вещах?
- Ты слишком серьезно относишься ко мне, - сказала Талита.
- О, такие вещи не нам решать, - сказал Оливейра. - Все имеет свой порядок, мы над ним не властны, и случается, нас донимает вовсе не самое серьезное. Я говорю тебе это в утешение. К примеру: я хотел выпить мате. А тут, пожалуйста, является эта и начинает варить кофе с молоком, хотя никто ее не просил. А в результате: если я его не выпью, то образуется пенка. В общем, ничего серьезного, а раздражает. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- О да, - сказала Талита, глядя ему прямо в глаза. - Ты и в самом деле ужасно похож на Ману. Вы оба умеете так говорить про кофе с молоком, что в конце концов начинаешь думать, будто кофе с молоком и мате в действительности…
- Вот именно, - сказал Оливейра. - В действительности. Таким образом, мы можем вернуться к тому, о чем я говорил раньше. Разница между Ману и мною состоит в том, что мы почти одинаковые. А в этом случае мельчайшее различие подобно грандиозному катаклизму. Мы друзья? Да, конечно, но я бы ничуть не удивился, если бы… Обрати внимание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
- Ну конечно, - сказала Талита, откидывая волосы назад. - Снимать одежду, веселить, привораживать, уводить в сторону, вести за собой - не одного ли они корня со словом, означающим получать растительные соки, предназначенные для питания, как, например, вино, оливковое масло и т. п.?
- Очень хорошо, - снизошел Оливейра. - Растительные соки, как, например, вино, оливковое масло… Никогда не приходило в голову считать вино растительным соком. Великолепно. А теперь слушай: религиозная секта, заболевание, большой водопад, потускнение глазного хрусталика, передняя лапа морского зверя, американский коршун, - не похоже ли это на термин, означающий по-гречески «очищение» в применении к трагедии?
- Как прекрасно, - сказала Талита, загораясь. - Замечательно, Орасио. Как ты умеешь извлечь самый сок из «кладбища».
- Растительный сок, - сказал Оливейра.
Дверь открылась, и в комнату, бурно дыша, вошла Хекрептен. Хекрептен, крашеная блондинка, не говорила, а сыпала словами; ее ничуть не удивило, что шкаф опрокинут на кровать, а человек сидит верхом на доске.
- Ну и жара, - сказала она, сваливая пакеты на стул. - Худшего времени ходить по магазинам не придумаешь, поверь. А ты что тут делаешь, Талита? Почему-то я всегда выхожу на улицу во время сиесты.
- Ладно, ладно, - сказал Оливейра, не глядя на нее. - А теперь, Талита, твоя очередь.
- Больше не вспоминается.
- Подумай, не может быть, чтобы не вспомнилось.
- А все зубной врач, - сказала Хекрентеи. - Как до пломбы доходит - всегда назначает мне самое неудобное время. Я тебе говорила, что должна идти к зубному?
- Вспомнила один, - сказала Талита.
- А что получается, - сказала Хекрептен. - Прихожу к зубному, это на улице Уорнес. Звоню у дверей, выходит служанка. Я ей говорю: «Добрый день». А она: «Добрый день. Проходите, пожалуйста». Я вхожу, она проводит меня в приемную.
- Вот он, - сказала Талита. - Толстощекий толстосум на плоту из толстых бревен плывет по реке, где водится толстолобик и толстобрюхие ящерицы, а в толще ила - толстокожие жуки. Вот видишь, слова все придумала, осталось положить вопросы на весы.
- Какая прелесть, - поразился Оливейра. - Просто потрясающе.
- Она мне: «Посидите минутку, пожалуйста». Я сажусь и жду.
- У меня остался еще один, - сказал Оливейра. - Погоди, я немного забыл.
- Там еще две сеньоры были и один сеньор с ребенком. А время как будто не двигается. Представляешь, я успела прочитать три номера «Идилиос», от корки до корки. Ребенок плачет, бедненький, а папаша нервничает… Не скажу лишнего, но прошло больше двух часов, я ведь пришла в половине третьего. Наконец моя очередь, и зубник говорит: «Проходите, сеньора»; я вхожу, и он мне: «Не беспокоило лекарство, которое я положил в прошлый раз вам на зуб?» Я ему: «Нет, доктор, чего ему беспокоить. Да я и жевала все время другой стороной». Он мне: «Очень хорошо, так и надо. Садитесь, сеньора». Я сажусь, а он мне: «Пожалуйста, откройте рот». Очень любезный доктор.
- Ну вот, - сказал Опивейра. - Слушай хорошенько, Талита. Что ты оглядываешься?
- Смотрю, не вернулся ли Ману.
- Он вернется, жди больше. Лучше слушай: действие и результат на турнирах и состязаниях, когда всадник заставляет своего коня удариться грудью о грудь коня противника, - не похоже ли то, что произойдет, на кризисное состояние во время тяжелой болезни?
- Странно, - задумалась Талита. - Есть такое слово в испанском языке?
- Какое ты имеешь в виду?
- Что получается, когда всадник заставляет своего коня удариться грудью о коня соперника.
- Да, во время турнира или состязания, - сказал Оливейра. - Оно есть в словаре, че.
- Кризис, - сказала Талита, - тоже красивое слово. Жаль только, что обозначает печальное.
- Ха, а как быть со словом «брак» в смысле союз - таких слов полно, - сказал Оливейра. - Этим занимался аббат Бремон, но тут ничего не поделаешь. Слова, как и мы, рождаются каждое на свое лицо, вот так. Вспомни, пожалуйста, какое лицо было у Канта. Или у Бернардино Ривадавии, чтоб далеко не ходить.
- Мне поставили пластиковую пломбу, - сказала Хекрептен.
- Жуткая жарища, - сказала Талита. - Ману говорил, что пошел за шляпой.
- Этот принесет, жди, - сказал Оливейра.
- Если ты не против, я брошу кулечек и вернусь к себе, - сказала Талита.
Оливейра оглядел мост, раскинул руки в стороны, как бы измеряя ширину окна, и кивнул.
- Вряд ли попадешь, - сказал он. - А с другой стороны, как-то не по себе, что ты торчишь на адском морозе. Чувствуешь, у тебя на волосах и под носом сосульки?
- Не чувствую, - сказала Талита. - Сосульки, наверное, тоже кризисное состояние?
- В некотором роде конечно, - сказал Оливейра. - Эти вещи при всем своем различии похожи, как мы с Ману, если призадуматься. Согласись, мы и ссоримся с Ману потому, что слишком похожи.
- Да, - сказала Талита. - Но иногда бывает довольно тяжело.
- Масло растаяло, - сказала Хекрептен, намазывая ломоть черного хлеба. - В жару с маслом просто беда.
- И самая страшная разница - в этом, - сказал Оливейра. - Самая страшная. Два типа с одинаково черными волосами, с лицами типичных буэнос-айресских гуляк, одинаково презирающие почти одно и то же, и ты…
- Ну, я… - сказала Талита.
- Не отмежевывайся, - сказал Оливейра. - Это факт: ты в определенном смысле присоединяешься к нам обоим и тем самым увеличиваешь наше сходство и, следовательно, наше различие.
- Мне не кажется, что я присоединяюсь к вам обоим, - сказала Талита.
- Откуда ты знаешь? Как ты можешь знать? Вот ты у себя в комнате, живешь там, варишь-паришь, читаешь энциклопедию по самообразованию, вечером идешь в цирк, и тебе всегда кажется, что ты там, где находишься в данный момент. А ты никогда не обращала внимания на дверные ручки, на металлические пуговицы, на кусочки стекла?
- Иногда обращала, - сказала Талита.
- Если бы обращала, то заметила бы, что повсюду и там, где ты меньше всего ждешь, множество изображений повторяют каждое твое движение. Знаешь, я ужасно чувствителен к этим идиотским вещам.
- Ну-ка, выпей молока, его уже пенкой затянуло, - сказала Хекрептен. - Почему вы всегда говорите о каких-то странных вещах?
- Ты слишком серьезно относишься ко мне, - сказала Талита.
- О, такие вещи не нам решать, - сказал Оливейра. - Все имеет свой порядок, мы над ним не властны, и случается, нас донимает вовсе не самое серьезное. Я говорю тебе это в утешение. К примеру: я хотел выпить мате. А тут, пожалуйста, является эта и начинает варить кофе с молоком, хотя никто ее не просил. А в результате: если я его не выпью, то образуется пенка. В общем, ничего серьезного, а раздражает. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- О да, - сказала Талита, глядя ему прямо в глаза. - Ты и в самом деле ужасно похож на Ману. Вы оба умеете так говорить про кофе с молоком, что в конце концов начинаешь думать, будто кофе с молоком и мате в действительности…
- Вот именно, - сказал Оливейра. - В действительности. Таким образом, мы можем вернуться к тому, о чем я говорил раньше. Разница между Ману и мною состоит в том, что мы почти одинаковые. А в этом случае мельчайшее различие подобно грандиозному катаклизму. Мы друзья? Да, конечно, но я бы ничуть не удивился, если бы… Обрати внимание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136