Таким образом, всякий сообразно со
своим аффектом судит и оценивает, что добро, а что зло; что лучше, а что
хуже; что, наконец, самое лучшее, а что самое худшее. Так, скупой считает
за самое лучшее обилие денег, а недостаток их - за самое худшее.
Честолюбивый же ничего так не желает, как славы, и ничего так не боится,
как стыда. Далее, завистливому нет ничего приятнее чужого несчастья и
ничего нет тягостнее чужого счастья. Точно так же всякий считает всякую
вещь хорошей или дурной, полезной или бесполезной сообразно своим
аффектам. Ясно, что в соответствии с тем, что он понимает под добром и
злом, он и стремится любимым своим вещам делать то добро, которое он
понимает. В связи с этим, иногда получается так, что кто-то хочет
нелюбимой вещи сделать зло, а для нее это является добром. Человек не
выбирает то, что будет плохо для данной вещи, он делает ей то, что считает
плохим для себя.
25. Любовь или ненависть к вещи, которую мы воображаем свободной,
должна быть, при прочих равных, больше, чем к вещи, необходимой или
страдательной. Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того
же об'екта различным аффектам. И один и тот же человек может в разные
времена со стороны одного и того же об'екта подвергаться различным
аффектам. Здесь имеется в виду, что нет об'ективного разделения, что эта
вещь плохая или хорошая.
Таким образом, мы видим, что может случиться так, что один любит то,
что другой ненавидит, что один боится того, чего другой не боится. И один
и тот же человек может любить теперь то, что прежде ненавидел и т.д. Так
как каждый судит о том, что хорошо и что плохо в соответствии со своим
аффектом, то, следовательно, люди могут расходиться в своих мнениях так
же, как и в своих аффектах. Отсюда происходит то, что когда мы сравниваем
одних с другими, мы различаем их по одному только различию аффектов и
называем одних бесстрашными, других - трусами, третьих, наконец, еще
как-нибудь. Бесстрашными принято называть тех, кто презирает зло, которого
я боюсь. Если я замечу, кроме того, что его желанию сделать зло тому, кого
ненавидит, и сделать добро тому, кого любит, ему не препятствует страх
перед злом, которое меня обыкновенно удерживает, то я назову его смелым.
Далее, трусом мне будет казаться тот, кто боится зла, которое я
обыкновенно презираю. Понятно, что другой человек может презирать какое-то
другое зло. Если же я замечу сверх того, что его желанию препятствует
страх перед злом, которое меня удержать не может, я скажу, что он
малодушен. Из такой природы человека и непостоянства его суждений, а
равным образом из того, что человек часто судит о вещах лишь по своему
аффекту и что вещи, которые, по его мнению, ведут к удовольствию или
неудовольствию и которым он старается способствовать или удалять их, часто
только воображаются, мы легко можем понять, наконец, что сам человек часто
может являться причиной как своего удовольствия, так и своего
неудовольствия. Отсюда мы легко поймем, что такое раскаяние и что такое
самодовольство. А именно, раскаяние есть неудовольствие, сопровождаемое
идеей о самом себе, а самодовольство есть удовольствие, сопровождаемое
идеей о самом себе, как о его причине. Эти аффекты обладают величайшей
силой, благодаря тому, что люди считают себя свободными в рассудке.
26. Об'ект, который мы раньше видели совместно с другими, или
который, по нашему воображению, имеет в себе только то, что обще
нескольким вещам, мы будем созерцать не так долго, как тот, что, по нашему
воображению, имеет в себе что-либо индивидуальное. Эта теорема говорит о
внимании - чем более несхожий с другими об'ект, тем большее внимание к
нему приковывается. Такое состояние души, т. е. воображение единичной
вещи, называется поглощением внимания. Если оно возбуждается об'ектом,
которого мы боимся, оно называется оцепенением. Так как поглощение
внимания каким-либо злом так приковывает человека к созерцанию одного
только этого зла, что он не в состоянии думать о чем-либо другом,
посредством чего он мог бы избежать его. Он не может думать потому, что
об'ект уникален, у него нет связей с другими об'ектами, поэтому он впадает
в оцепенение. Если же предметом нашего внимания является мудрость
какого-либо человека, его трудолюбие или что-либо другое в этом роде, то
тогда такое поглощение внимания называется почтением. Для почтения, кроме
того, чтобы человек был хорошим, необходимо, чтобы он был исключительным.
Нет исключительности, нет почтения. Нет пророка в своем отечестве.
Далее, как преданность возникает из поглощения внимания предметом,
который мы любим, так осмеяние возникает из пренебрежения к предмету,
который мы ненавидим или которого боимся. Неуважение - из пренебрежения к
глупости, как благословение - из поглощения внимания мудростью, мы,
наконец, можем представить себе в связи с пренебрежением любовь,
ненависть, гордость и другие аффекты, которым мы не даем обыкновенно
никаких специальных названий.
27. Созерцая себя самое и свою способность к действию, душа чувствует
удовольствие тем больше, чем больше она воображает себя и свою способность
к действию, т. е. удовольствие от осознания своей свободы. Душа стремится
воображать только то, что полагает ее способность к действию, т. е.
Человек, наконец, воображает себя более свободным. Если душа воображает
свою неспособность к действию, она, тем самым, подвергается
неудовольствию.
Следствие: такое неудовольствие, сопровождаемое идеей о нашем
бессилии, называется приниженностью. Удовольствие же, происходящее из
созерцания самого себя, называется самолюбием, или самоудовлетворенностью.
Так как последнее возникает всякий раз, как человек сознает свою
добродетель или свою способность к действию, то отсюда происходит то, что
каждый стремится рассказывать свои подвиги и хвастаться своими силами, как
телесными, так и духовными. Люди по этой причине бывают тягостны друг для
друга. Из этого следует, что люди по природе своей завистливы, т. е.
находят удовольствие в бессилии себе подобных и, наоборот, им причиняет
неудовольствие сила подобных им. Но это относится только к себе подобным.
Если есть уникальность, то возникает почитание. В самом деле, всякий раз,
как кто-либо воображает свои действия, он чувствует удовольствие, и тем
больше, чем больше совершенства выражают, по его мнению, эти действия, и
чем отчетливее он их воображает, т.е. Чем более может он отличить их от
чужих действий и рассматривать их как единственные в своем роде. Я хорош
не потому, что делаю что-то хорошее, а потому что делаю то, что другие не
делают. Поэтому, всякий, созерцая себя, будет получать удовольствие, когда
он будет находить в себе что-то такое, что по отношению к другим он
отрицает. Если же то, что он утверждает о себе, он относит к общей идее
человека и животного, то он будет чувствовать удовольствие не в такой
степени и, наоборот, будет чувствовать неудовольствие, если вообразит, что
его действия при сравнении с действиями других оказываются более
бессильными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
своим аффектом судит и оценивает, что добро, а что зло; что лучше, а что
хуже; что, наконец, самое лучшее, а что самое худшее. Так, скупой считает
за самое лучшее обилие денег, а недостаток их - за самое худшее.
Честолюбивый же ничего так не желает, как славы, и ничего так не боится,
как стыда. Далее, завистливому нет ничего приятнее чужого несчастья и
ничего нет тягостнее чужого счастья. Точно так же всякий считает всякую
вещь хорошей или дурной, полезной или бесполезной сообразно своим
аффектам. Ясно, что в соответствии с тем, что он понимает под добром и
злом, он и стремится любимым своим вещам делать то добро, которое он
понимает. В связи с этим, иногда получается так, что кто-то хочет
нелюбимой вещи сделать зло, а для нее это является добром. Человек не
выбирает то, что будет плохо для данной вещи, он делает ей то, что считает
плохим для себя.
25. Любовь или ненависть к вещи, которую мы воображаем свободной,
должна быть, при прочих равных, больше, чем к вещи, необходимой или
страдательной. Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того
же об'екта различным аффектам. И один и тот же человек может в разные
времена со стороны одного и того же об'екта подвергаться различным
аффектам. Здесь имеется в виду, что нет об'ективного разделения, что эта
вещь плохая или хорошая.
Таким образом, мы видим, что может случиться так, что один любит то,
что другой ненавидит, что один боится того, чего другой не боится. И один
и тот же человек может любить теперь то, что прежде ненавидел и т.д. Так
как каждый судит о том, что хорошо и что плохо в соответствии со своим
аффектом, то, следовательно, люди могут расходиться в своих мнениях так
же, как и в своих аффектах. Отсюда происходит то, что когда мы сравниваем
одних с другими, мы различаем их по одному только различию аффектов и
называем одних бесстрашными, других - трусами, третьих, наконец, еще
как-нибудь. Бесстрашными принято называть тех, кто презирает зло, которого
я боюсь. Если я замечу, кроме того, что его желанию сделать зло тому, кого
ненавидит, и сделать добро тому, кого любит, ему не препятствует страх
перед злом, которое меня обыкновенно удерживает, то я назову его смелым.
Далее, трусом мне будет казаться тот, кто боится зла, которое я
обыкновенно презираю. Понятно, что другой человек может презирать какое-то
другое зло. Если же я замечу сверх того, что его желанию препятствует
страх перед злом, которое меня удержать не может, я скажу, что он
малодушен. Из такой природы человека и непостоянства его суждений, а
равным образом из того, что человек часто судит о вещах лишь по своему
аффекту и что вещи, которые, по его мнению, ведут к удовольствию или
неудовольствию и которым он старается способствовать или удалять их, часто
только воображаются, мы легко можем понять, наконец, что сам человек часто
может являться причиной как своего удовольствия, так и своего
неудовольствия. Отсюда мы легко поймем, что такое раскаяние и что такое
самодовольство. А именно, раскаяние есть неудовольствие, сопровождаемое
идеей о самом себе, а самодовольство есть удовольствие, сопровождаемое
идеей о самом себе, как о его причине. Эти аффекты обладают величайшей
силой, благодаря тому, что люди считают себя свободными в рассудке.
26. Об'ект, который мы раньше видели совместно с другими, или
который, по нашему воображению, имеет в себе только то, что обще
нескольким вещам, мы будем созерцать не так долго, как тот, что, по нашему
воображению, имеет в себе что-либо индивидуальное. Эта теорема говорит о
внимании - чем более несхожий с другими об'ект, тем большее внимание к
нему приковывается. Такое состояние души, т. е. воображение единичной
вещи, называется поглощением внимания. Если оно возбуждается об'ектом,
которого мы боимся, оно называется оцепенением. Так как поглощение
внимания каким-либо злом так приковывает человека к созерцанию одного
только этого зла, что он не в состоянии думать о чем-либо другом,
посредством чего он мог бы избежать его. Он не может думать потому, что
об'ект уникален, у него нет связей с другими об'ектами, поэтому он впадает
в оцепенение. Если же предметом нашего внимания является мудрость
какого-либо человека, его трудолюбие или что-либо другое в этом роде, то
тогда такое поглощение внимания называется почтением. Для почтения, кроме
того, чтобы человек был хорошим, необходимо, чтобы он был исключительным.
Нет исключительности, нет почтения. Нет пророка в своем отечестве.
Далее, как преданность возникает из поглощения внимания предметом,
который мы любим, так осмеяние возникает из пренебрежения к предмету,
который мы ненавидим или которого боимся. Неуважение - из пренебрежения к
глупости, как благословение - из поглощения внимания мудростью, мы,
наконец, можем представить себе в связи с пренебрежением любовь,
ненависть, гордость и другие аффекты, которым мы не даем обыкновенно
никаких специальных названий.
27. Созерцая себя самое и свою способность к действию, душа чувствует
удовольствие тем больше, чем больше она воображает себя и свою способность
к действию, т. е. удовольствие от осознания своей свободы. Душа стремится
воображать только то, что полагает ее способность к действию, т. е.
Человек, наконец, воображает себя более свободным. Если душа воображает
свою неспособность к действию, она, тем самым, подвергается
неудовольствию.
Следствие: такое неудовольствие, сопровождаемое идеей о нашем
бессилии, называется приниженностью. Удовольствие же, происходящее из
созерцания самого себя, называется самолюбием, или самоудовлетворенностью.
Так как последнее возникает всякий раз, как человек сознает свою
добродетель или свою способность к действию, то отсюда происходит то, что
каждый стремится рассказывать свои подвиги и хвастаться своими силами, как
телесными, так и духовными. Люди по этой причине бывают тягостны друг для
друга. Из этого следует, что люди по природе своей завистливы, т. е.
находят удовольствие в бессилии себе подобных и, наоборот, им причиняет
неудовольствие сила подобных им. Но это относится только к себе подобным.
Если есть уникальность, то возникает почитание. В самом деле, всякий раз,
как кто-либо воображает свои действия, он чувствует удовольствие, и тем
больше, чем больше совершенства выражают, по его мнению, эти действия, и
чем отчетливее он их воображает, т.е. Чем более может он отличить их от
чужих действий и рассматривать их как единственные в своем роде. Я хорош
не потому, что делаю что-то хорошее, а потому что делаю то, что другие не
делают. Поэтому, всякий, созерцая себя, будет получать удовольствие, когда
он будет находить в себе что-то такое, что по отношению к другим он
отрицает. Если же то, что он утверждает о себе, он относит к общей идее
человека и животного, то он будет чувствовать удовольствие не в такой
степени и, наоборот, будет чувствовать неудовольствие, если вообразит, что
его действия при сравнении с действиями других оказываются более
бессильными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56