Каждый сделал скупой глоток. Семи женщинам на этот раз повезло. Обратно мы пошли через каземат, ругаясь и хохоча.
Тот, кто не прошёл по мосткам Дубоссарской ГЭС, по верху плотины тот... я пытаюсь подыскать слова... не знает осатанения безумия... Лучше вообще-то его не знать.
Кубань
Жириновский был в серых трусах. Тело - умеренной упитанности, красновато-рыжее, раздутое в области живота. Плечи - недоразвитые.
Река Кубань текла между камышами серая. Трое пацанов, дрожа от холода, отжали свои трусы, повернувшись к нам белыми задницами, напялили трусы на себя, сели на велосипед все трое, один на раме, и тяжело покатили от нас, подозрительно оглядываясь.
"Малолетние преступники, - сказал Жириновский, - стыбрили что-то и в бега". У Жириновского, я заметил ещё тогда, когда он мне нравился, был нездоровый интерес к мальчикам-подросткам.
"Владимир Вольфович, - сказал верный Андрюша Архипов, похожий на Гесса, - давай запустим в СМИ феню будто вы мальчика спасли, мальчик тонул в реке Кубань. Сегодня же запустим по факсу".
"Ты пресс-секретарь Андрюшенька, вот и старайся..." - отмахнулся Жириновский и пошёл в реку. Я уже давно был в реке и возвратился к берегу, стоял по колено в белёсой воде.
Жириновский поплескал на себя кубанской воды, загребая ладошками, на грудь спину и бока. Я уже начинал разочаровываться в нём. С февраля до середины лета длилось самое очарование. 22 июня я стал министром в его теневом кабинете. Теневым директором Всероссийской Федеральной Службы. Кончилось моё разочарование ещё через пять месяцев: беглецы из его кабинета мы создали Национал-Радикальную Партию, мёртвое дитя просуществовавшее всего несколько месяцев. Ни Архипов, ни я - мы ещё не осознавали там, на берегу Кубани, что мы создадим такую партию. Жириновский, возможно знал. Позднее ходили слухи, что он всё и спровоцировал, дабы избавиться от "радикальной молодёжи", а на Алёшу Митрофанова возложил обязанность всё это организовать.
Жириновский осторожно пошёл, кряхтя и издавая недовольные звуки, в глубину Кубани. ""Будущий Президент России купается в реке Кубань" представляешь, Лимонов, такую картину маслом в Манеже", - Андрюша снял штаны и быстро пошёл за вождём в Кубань. Фыркая, Жириновский проплыл несколько метров и вернулся. "Грязная какая-то, заболоченная, - пожаловался он, вылезая. - Казаки ленивые пошли, реку свою не могут вычистить. Кубанцы!"
"Бардак потому что везде, Владимир Вольфович", - сказал Владимир Михайлович, охранник Жириновского. Он по-прежнему стоял на берегу в туфлях. Отец двух взрослых дочерей был силён ещё как бык и опытен. Начинал он карьеру в телохранителях Брежнева, потом Брежнев подарил его Бабраку Кармалю. Во всяком случае так гласила элдэпээровская легенда.
Я не нашёл что вода такая грязная. Шли сильные дожди и даже сейчас сильно парило, небо хмурилось и временами начинал идти дождь. Реку замутило, только и всего. А Жириновский ворчал и брюзжал всегда. Так что любая вода была ему грязной, я уже понимал, что он сварлив от природы и лишь удобно приспособил свою сварливость к своему политическому темпераменту.
Почему я там околачивался с ними, в камышах у реки Кубань? Меня пригнал туда сильный инстинкт, я хотел рассматривать Историю, близоруко перед моим самым носом. В тот год обыватель хохотал до упаду над "Жириком", а я чуял как от него могуче и вонюче тянет Историей. Будущим. И в 1993-ем, в декабре, он им всем дал, он доказал, что я в нём не ошибся. Он так близко подошёл к власти, что даже тошно стало. "Неужели это так просто всё делается!" говорил я себе в 1994-ом году, тогда как инстинкт пригнал меня к нему на Рыбников переулок ещё в феврале 1992-го, инстинкт знал за меня что это так просто и делается. Другое дело, что потом он сговнил всё что сделал. Пошляк-обыватель, хапуга забил в нём первопроходца и оригинала по жизни... Потому я там стоял с ними, что был авантюрист, умный мужик, в отличии от моих тупых современников и мне доставляло удовольствие копаться во внутренностях Истории, отрезать там что-то в её брюхе.
Пока мы оделись, пошёл дождь. Не очень сильный. Кубань вспузырилась. По тропинке как простые граждане мы пошли в начале через небольшой луг, потом вошли в лесные заросли. Неприметная среди зарослей выросла харчевня. Названия у харчевни не было. Точнее, вначале до нас донесло запах горячего маринованного мяса. Навстречу нам уже шёл сам хозяин - человек с жёлтым терракотовым кошачьим лицом. Национальность у него была редкая - он был "изид". Про себя я назвал его "лицом шумерской национальности". Лицо разомкнуло кошачий рот на терракотовой маске. "Первое мясо подавать Владимир Вольфович?"
"Да, да все проголодались. Побольше нам первого мяса", - Вольфович устремился к столу над которым растянули два зонта.
"Хватить ходить с красивыми девушками, пора ходить с верными товарищами под красным флагом", - я сформулировал за пару лет до этого свою новую политику для надвигающихся 90-х годов. Флаг, правда, Архипов придумал им синий с белым.
В Париже своей жизнью жила Наташа Медведева. Она видела меня всё реже... Меня трясло и лихорадило вместе с Россией, Югославией и со всем миром. Но я крепко спал по ночам и был счастлив.
Сена
Это река, которую я видел в жизни много дольше других рек. Я прожил на берегах Сены 14 лет. Или без малого четырнадцать. Во всяком случае, первые одиннадцать был прочным парижанином. Забавно, но я более парижанин чем житель какого-либо другого города! (В Москве в два присеста, до эмиграции и после, я прожил всё-таки меньше.) Я настоящий "parido" и любил мою "Paname", так на жаргоне называют истинные парижане("parido") и свою столицу "Paname", ориентируясь на скандал с Панамским каналом в начале века. Замешан был в этой коррупции века Фердинанд Лессепс, т.е. парижане называют столицу "Скандал Денежным знаком доллара петляет через Париж". Сена, на острове Сен-Луи на набережной Анжу стоит отель Пимодон (он же отель Лозен), где в середине XIX века жил Шарль Бодлер (а ещё Теофиль Готье) и находился клуб гашишинов. Нет, недаром я настойчиво упоминаю о доме Бодлера в нескольких своих книгах. Дело в том, что Шарль Бодлер для меня не только создатель новой городской эстетики (до него в искусстве господствовала дворянская: помещичье-сельскохозяйственная эстетика) по которой как по Евангелию мы живём и сегодня. Он ещё и изобретатель современного мира, а это ещё и городской мир. Он придумал нас всех. Он и Бальзак.
Потому загорать я ходил поближе к Бодлеру на остров Сен-Луи. Я брал с собой американский рюкзачок, клал в него подстилку, пару французских книжек, тетрадку, служившую мне дневничком и одновременно творческой лабораторией. Иногда бутерброды и вино. Маршрут у меня был один и тот же, так как все свои годы в Париже (за исключением шести месяцев в 1985 году) я прожил в зем аррондисмане на правом берегу а именно в марэд. Там у меня были три адреса: 54, rue des Archives, rue des Ecouffes (забыл номер) и 86, rue des Turenne. От всех трёх жилищ до Сены было от пяти до семи минут. Оно и понятно: "аэ" по старофранцузски значит "болото". В начале второго тысячелетия на месте правого берега против Нотре-Дам находилось обширное болото. Обычно я первый раз переходил Сену по мосту Луи Филиппа затем пересекал (всегда глядя на дом Бодлера) неширокий островок Сен-Луи и выходил к другому рукаву Сены, обтекающему островок с другой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Тот, кто не прошёл по мосткам Дубоссарской ГЭС, по верху плотины тот... я пытаюсь подыскать слова... не знает осатанения безумия... Лучше вообще-то его не знать.
Кубань
Жириновский был в серых трусах. Тело - умеренной упитанности, красновато-рыжее, раздутое в области живота. Плечи - недоразвитые.
Река Кубань текла между камышами серая. Трое пацанов, дрожа от холода, отжали свои трусы, повернувшись к нам белыми задницами, напялили трусы на себя, сели на велосипед все трое, один на раме, и тяжело покатили от нас, подозрительно оглядываясь.
"Малолетние преступники, - сказал Жириновский, - стыбрили что-то и в бега". У Жириновского, я заметил ещё тогда, когда он мне нравился, был нездоровый интерес к мальчикам-подросткам.
"Владимир Вольфович, - сказал верный Андрюша Архипов, похожий на Гесса, - давай запустим в СМИ феню будто вы мальчика спасли, мальчик тонул в реке Кубань. Сегодня же запустим по факсу".
"Ты пресс-секретарь Андрюшенька, вот и старайся..." - отмахнулся Жириновский и пошёл в реку. Я уже давно был в реке и возвратился к берегу, стоял по колено в белёсой воде.
Жириновский поплескал на себя кубанской воды, загребая ладошками, на грудь спину и бока. Я уже начинал разочаровываться в нём. С февраля до середины лета длилось самое очарование. 22 июня я стал министром в его теневом кабинете. Теневым директором Всероссийской Федеральной Службы. Кончилось моё разочарование ещё через пять месяцев: беглецы из его кабинета мы создали Национал-Радикальную Партию, мёртвое дитя просуществовавшее всего несколько месяцев. Ни Архипов, ни я - мы ещё не осознавали там, на берегу Кубани, что мы создадим такую партию. Жириновский, возможно знал. Позднее ходили слухи, что он всё и спровоцировал, дабы избавиться от "радикальной молодёжи", а на Алёшу Митрофанова возложил обязанность всё это организовать.
Жириновский осторожно пошёл, кряхтя и издавая недовольные звуки, в глубину Кубани. ""Будущий Президент России купается в реке Кубань" представляешь, Лимонов, такую картину маслом в Манеже", - Андрюша снял штаны и быстро пошёл за вождём в Кубань. Фыркая, Жириновский проплыл несколько метров и вернулся. "Грязная какая-то, заболоченная, - пожаловался он, вылезая. - Казаки ленивые пошли, реку свою не могут вычистить. Кубанцы!"
"Бардак потому что везде, Владимир Вольфович", - сказал Владимир Михайлович, охранник Жириновского. Он по-прежнему стоял на берегу в туфлях. Отец двух взрослых дочерей был силён ещё как бык и опытен. Начинал он карьеру в телохранителях Брежнева, потом Брежнев подарил его Бабраку Кармалю. Во всяком случае так гласила элдэпээровская легенда.
Я не нашёл что вода такая грязная. Шли сильные дожди и даже сейчас сильно парило, небо хмурилось и временами начинал идти дождь. Реку замутило, только и всего. А Жириновский ворчал и брюзжал всегда. Так что любая вода была ему грязной, я уже понимал, что он сварлив от природы и лишь удобно приспособил свою сварливость к своему политическому темпераменту.
Почему я там околачивался с ними, в камышах у реки Кубань? Меня пригнал туда сильный инстинкт, я хотел рассматривать Историю, близоруко перед моим самым носом. В тот год обыватель хохотал до упаду над "Жириком", а я чуял как от него могуче и вонюче тянет Историей. Будущим. И в 1993-ем, в декабре, он им всем дал, он доказал, что я в нём не ошибся. Он так близко подошёл к власти, что даже тошно стало. "Неужели это так просто всё делается!" говорил я себе в 1994-ом году, тогда как инстинкт пригнал меня к нему на Рыбников переулок ещё в феврале 1992-го, инстинкт знал за меня что это так просто и делается. Другое дело, что потом он сговнил всё что сделал. Пошляк-обыватель, хапуга забил в нём первопроходца и оригинала по жизни... Потому я там стоял с ними, что был авантюрист, умный мужик, в отличии от моих тупых современников и мне доставляло удовольствие копаться во внутренностях Истории, отрезать там что-то в её брюхе.
Пока мы оделись, пошёл дождь. Не очень сильный. Кубань вспузырилась. По тропинке как простые граждане мы пошли в начале через небольшой луг, потом вошли в лесные заросли. Неприметная среди зарослей выросла харчевня. Названия у харчевни не было. Точнее, вначале до нас донесло запах горячего маринованного мяса. Навстречу нам уже шёл сам хозяин - человек с жёлтым терракотовым кошачьим лицом. Национальность у него была редкая - он был "изид". Про себя я назвал его "лицом шумерской национальности". Лицо разомкнуло кошачий рот на терракотовой маске. "Первое мясо подавать Владимир Вольфович?"
"Да, да все проголодались. Побольше нам первого мяса", - Вольфович устремился к столу над которым растянули два зонта.
"Хватить ходить с красивыми девушками, пора ходить с верными товарищами под красным флагом", - я сформулировал за пару лет до этого свою новую политику для надвигающихся 90-х годов. Флаг, правда, Архипов придумал им синий с белым.
В Париже своей жизнью жила Наташа Медведева. Она видела меня всё реже... Меня трясло и лихорадило вместе с Россией, Югославией и со всем миром. Но я крепко спал по ночам и был счастлив.
Сена
Это река, которую я видел в жизни много дольше других рек. Я прожил на берегах Сены 14 лет. Или без малого четырнадцать. Во всяком случае, первые одиннадцать был прочным парижанином. Забавно, но я более парижанин чем житель какого-либо другого города! (В Москве в два присеста, до эмиграции и после, я прожил всё-таки меньше.) Я настоящий "parido" и любил мою "Paname", так на жаргоне называют истинные парижане("parido") и свою столицу "Paname", ориентируясь на скандал с Панамским каналом в начале века. Замешан был в этой коррупции века Фердинанд Лессепс, т.е. парижане называют столицу "Скандал Денежным знаком доллара петляет через Париж". Сена, на острове Сен-Луи на набережной Анжу стоит отель Пимодон (он же отель Лозен), где в середине XIX века жил Шарль Бодлер (а ещё Теофиль Готье) и находился клуб гашишинов. Нет, недаром я настойчиво упоминаю о доме Бодлера в нескольких своих книгах. Дело в том, что Шарль Бодлер для меня не только создатель новой городской эстетики (до него в искусстве господствовала дворянская: помещичье-сельскохозяйственная эстетика) по которой как по Евангелию мы живём и сегодня. Он ещё и изобретатель современного мира, а это ещё и городской мир. Он придумал нас всех. Он и Бальзак.
Потому загорать я ходил поближе к Бодлеру на остров Сен-Луи. Я брал с собой американский рюкзачок, клал в него подстилку, пару французских книжек, тетрадку, служившую мне дневничком и одновременно творческой лабораторией. Иногда бутерброды и вино. Маршрут у меня был один и тот же, так как все свои годы в Париже (за исключением шести месяцев в 1985 году) я прожил в зем аррондисмане на правом берегу а именно в марэд. Там у меня были три адреса: 54, rue des Archives, rue des Ecouffes (забыл номер) и 86, rue des Turenne. От всех трёх жилищ до Сены было от пяти до семи минут. Оно и понятно: "аэ" по старофранцузски значит "болото". В начале второго тысячелетия на месте правого берега против Нотре-Дам находилось обширное болото. Обычно я первый раз переходил Сену по мосту Луи Филиппа затем пересекал (всегда глядя на дом Бодлера) неширокий островок Сен-Луи и выходил к другому рукаву Сены, обтекающему островок с другой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49