.. ну Вы сами знаете с кем. Через её руки шел кокаин. И money прилипали к её рукам.
Нравы богемы оставляют желать лучшего. Если бы Герр Гитлер сидя в крепости
Ландсберг не диктовал бы свою книжку верному партай-геноссе Гессу, глядящему на него влюблёнными глазами последователя, а писал бы один... О, думаю, мы бы сегодня имели множество подробностей богемной жизни юного Адольфа, в духе книги "Это я, Эдичка" и "Дневник неудачника". Нравы богемы, они те ещё... Впрочем я не жалею, что не сдерживал себя... Мисс Магги побывала у меня на праздновании моего дня рождения - 22 февраля 1982 года вместе с колумбийцем Виктором, а к вечеру следующего дня я уже катил с новыми друзьями в Венецию с чужим паспортом. Пока доехали, мы стали любовниками все трое.
Человек путешествует по миру для того чтобы размышлять, рассматривать, сравнивать. В Италии вонючая острая пища, и там дико холодно, - эти истины я запомнил из своего пребывания в Италии зимой с 1974-го на 1975-ый год. Через семь лет всё исследованное подтвердилось ещё одним опытом. В Венеции лежал снег! Более того, только что закончилось наводнение и грязь и ил ещё лежали лаковым слоем у колонны святого Теодора. Адриатика, то есть собственно море, оказалось, было цвета грязной воды, изливающиеся из стиральной машины. Магги давала нам с Виктором слишком много наркотиков, отсюда Венеция и Адриатика где сузились, - где расширились, - приобрели несвойственные им пропорции, как в фотоаппарате, где линзой служит рыбий глаз или на картине голландца Эшера (кажется Эшера?). Я написал по материалам этого странного путешествия странный эстетический роман "Смерть Современных Героев" в котором, вот уж прошу мне поверить, нет ничего надуманного. Мисс Ивенс и Виктор даже в конце концов оправдали надежды возложенные на них автором - они погибли-таки. Роман этот в России не поняли, здесь грубые вкусы. Надеюсь им насладятся как лакомка последующие поколения, утончив, наконец, свою чувственность.
Адриатика тогда воняла закисшей площадью Сент-Марка, слюной Магги, одеколоном Виктора. И нас действительно выслеживали агенты Соединённых Штатов. И мы жили в отеле "Конкордия".
Магги была ласковой как Чарльз Менсон. В 1981 мне сделали операцию правой ноги, она долго заживала, казалась тоньше - осенью я сорвал сухожилие, видя, что я стесняюсь шрамов, Магги ласково успокаивала меня: "You have nicest leg in the whole world, Edward!" Она считала , что людям надо делать приятное, она могла позвонить и сказать: "Знаешь, Эдвард, я только что нашла в твоей книге something wonderful, хотя уже много раз читала эту книгу". Злой Людвиг грубо говорил о ней, что "Магги не пропустит ни одного члена", я же видел в этой постаревшей английской девчонке редкое качество святости. To make love. Она любила, делала это со всевозможными звуками удовольствия, но to make love с удовольствием не есть ли и это проявление святости? Христос в юбке одевала юбку, безумный плащ и мы неслись под стремительным небом Венеции по грязи, она висела, поджимая ноги у нас на руках, неслись к Адриатике. И немецкие туристы подхватывали её клич, она кричала: "Viva Venezia! Viva Italia!"
Все люди, живя, ждут чуда, что с ними что-нибудь случится чудесное. Кое с кем оно и может случится, но они отпрянут, и испугаются чудесного. Что до меня, то я никогда не пропускал чудесного.
Тогда мы бежали с Магги, повисшей у нас на руках, к Адриатике, откуда я мог знать, что через одинадцать лет буду пробираться по противоположному берегу Адриатики - на его балканском берегу, в полной форме солдата военной полиции Сербской Республики Книнская Краина, с автоматом на плече, с пистолетом на поясе? И с отрядом верных друзей сербов. Но хорошо было на обеих берегах времени и в 1982-ом и в 1993-ем. Всему только своё время. И сиськам и ляжкам святой Магги - королевы кокаина, и Автомату Калашникова производства фабрики "Червена Звезда".
Вообще же целью этой книги является мир. В Венеции я увидел впервые член мужчины в женщине, из которой только что вышел сам. Это было удивительное озарение. Потрясающая по жестокости картина в деталях. Снизу стекала моя сперма. Волосы её слиплись.
Чёрнее море / Коктебель
В Коктебель мы приехали в мае 1970 года. Тогда это был простой совхозный посёлок. В столовой был небольшой зал, где из алюминиевых мисок поедали свой борщ механизаторы и виноградари. Борщ был в той столовой блистательный: жирный, наваристый, домашний, с кусками мяса. Уже на следующий год, впрочем, построили большую столовую и с тех пор Коктебель стал осаждать вначале массовый интеллигент, затем массовый ИТР, а потом массовый пролетарий. Но в 1970-ом (помимо Дома Творчества) - писателей было немного.
Мы с Анной были передовые. Я уж не помню, кто нас отправил к Марье Николаевне Изергиной, но мы попали по лучшему адресу из возможных. По тёплой пыли в Коктебеле бегали собаки. Марья Николаевна, петербуржанка, некогда певица, принадлежала к питерской аристократии, она была сестрой "Таты" жены директора питерского Эрмитажа Орбели. Неизвестный юный поэт с седой женой Анной по-видимому не произвёл в первый раз впечатление на Марью Николаевну, посему нас вежливо препроводили к украинке Марье Ивановне, она поставляла Марье Николаевне и её гостям молоко. Там в магазине мы и поселились, вход был под вишней, на вишне жило семейство скворцов, за оградой были холмы, дом был крайний.
В тот же день я увидел Чёрное море. Мы прошли через парк Дома Творчества, мимо писательских кортов и их столовой и вышли из ограды у самого моря. По асфальтовому променаду гуляли писатели. А Черное море шумело и вздымалось. Был шторм. Остро пахли всякие деревья, поскольку, хотя Коктебель и считается степным Крымом, - деревья были южные и потому пахли. Из деревьев я запомнил только пыльные кипарисы.
На следующее утро я встал и пошёл познакомиться с Чёрным морем поближе. На мне были кеды, вельветовые шорты и рубашка. Анна, подруга моих дней, встала, но осталась в помещении. Только вышла меня проводить под вишню: "Ты куда?" - "Побродить у моря." - "Холодно", - сказала Анна и поёжилась.
Мне было 27 лет, я был самоуверен. Я ушёл презирая обоз: женщин и детей. Я всегда чувствовал себя солдатом и с удовольствием оставлял обоз, когда мог. Писательская калитка была заперта. Пришлось обходить Дом Творчества. Вчера мне сказали, что дабы добраться до Золотых ворот, надо идти по побережью направо, там есть тропинка. Однако, сказали мне, вряд ли я пр ойду в такую погоду по карнизу, там есть небольшой карниз, ступая по нему можно пройти посуху. Но сейчас слишком свежо, море всё никак не успокоится; были шторма.
Бодрым шагом путешественника по дебрям Центральной Африки я пошёл вдоль кромки прибоя. В детстве я серьёзно готовился стать путешественником, выписывал и классифицировал знания, набирая их из книжек по географии. Был сильный ветер, яркое крымское солнце, яркая зелень холмов и гор впереди, алые маки, трепетавшие в траве, цветущий шиповник, запах солёного простора всё волновало меня. Я шёл весело и быстро: миновал сушившиеся лодки и сети. Среди больших валунов воняла стоячая вода, не захваченная с собой отливом. Пляжная галька кончилась, упиралась в тропинку, я весело стал подыматься на холмы: поднявшись, - оглянулся. Трепетала под ветром однобокая роща деревьев - кипарисы и акации вокруг Башни Волошина - когда-то здесь ничего не росло и Волошин спасал первые деревья вручную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Нравы богемы оставляют желать лучшего. Если бы Герр Гитлер сидя в крепости
Ландсберг не диктовал бы свою книжку верному партай-геноссе Гессу, глядящему на него влюблёнными глазами последователя, а писал бы один... О, думаю, мы бы сегодня имели множество подробностей богемной жизни юного Адольфа, в духе книги "Это я, Эдичка" и "Дневник неудачника". Нравы богемы, они те ещё... Впрочем я не жалею, что не сдерживал себя... Мисс Магги побывала у меня на праздновании моего дня рождения - 22 февраля 1982 года вместе с колумбийцем Виктором, а к вечеру следующего дня я уже катил с новыми друзьями в Венецию с чужим паспортом. Пока доехали, мы стали любовниками все трое.
Человек путешествует по миру для того чтобы размышлять, рассматривать, сравнивать. В Италии вонючая острая пища, и там дико холодно, - эти истины я запомнил из своего пребывания в Италии зимой с 1974-го на 1975-ый год. Через семь лет всё исследованное подтвердилось ещё одним опытом. В Венеции лежал снег! Более того, только что закончилось наводнение и грязь и ил ещё лежали лаковым слоем у колонны святого Теодора. Адриатика, то есть собственно море, оказалось, было цвета грязной воды, изливающиеся из стиральной машины. Магги давала нам с Виктором слишком много наркотиков, отсюда Венеция и Адриатика где сузились, - где расширились, - приобрели несвойственные им пропорции, как в фотоаппарате, где линзой служит рыбий глаз или на картине голландца Эшера (кажется Эшера?). Я написал по материалам этого странного путешествия странный эстетический роман "Смерть Современных Героев" в котором, вот уж прошу мне поверить, нет ничего надуманного. Мисс Ивенс и Виктор даже в конце концов оправдали надежды возложенные на них автором - они погибли-таки. Роман этот в России не поняли, здесь грубые вкусы. Надеюсь им насладятся как лакомка последующие поколения, утончив, наконец, свою чувственность.
Адриатика тогда воняла закисшей площадью Сент-Марка, слюной Магги, одеколоном Виктора. И нас действительно выслеживали агенты Соединённых Штатов. И мы жили в отеле "Конкордия".
Магги была ласковой как Чарльз Менсон. В 1981 мне сделали операцию правой ноги, она долго заживала, казалась тоньше - осенью я сорвал сухожилие, видя, что я стесняюсь шрамов, Магги ласково успокаивала меня: "You have nicest leg in the whole world, Edward!" Она считала , что людям надо делать приятное, она могла позвонить и сказать: "Знаешь, Эдвард, я только что нашла в твоей книге something wonderful, хотя уже много раз читала эту книгу". Злой Людвиг грубо говорил о ней, что "Магги не пропустит ни одного члена", я же видел в этой постаревшей английской девчонке редкое качество святости. To make love. Она любила, делала это со всевозможными звуками удовольствия, но to make love с удовольствием не есть ли и это проявление святости? Христос в юбке одевала юбку, безумный плащ и мы неслись под стремительным небом Венеции по грязи, она висела, поджимая ноги у нас на руках, неслись к Адриатике. И немецкие туристы подхватывали её клич, она кричала: "Viva Venezia! Viva Italia!"
Все люди, живя, ждут чуда, что с ними что-нибудь случится чудесное. Кое с кем оно и может случится, но они отпрянут, и испугаются чудесного. Что до меня, то я никогда не пропускал чудесного.
Тогда мы бежали с Магги, повисшей у нас на руках, к Адриатике, откуда я мог знать, что через одинадцать лет буду пробираться по противоположному берегу Адриатики - на его балканском берегу, в полной форме солдата военной полиции Сербской Республики Книнская Краина, с автоматом на плече, с пистолетом на поясе? И с отрядом верных друзей сербов. Но хорошо было на обеих берегах времени и в 1982-ом и в 1993-ем. Всему только своё время. И сиськам и ляжкам святой Магги - королевы кокаина, и Автомату Калашникова производства фабрики "Червена Звезда".
Вообще же целью этой книги является мир. В Венеции я увидел впервые член мужчины в женщине, из которой только что вышел сам. Это было удивительное озарение. Потрясающая по жестокости картина в деталях. Снизу стекала моя сперма. Волосы её слиплись.
Чёрнее море / Коктебель
В Коктебель мы приехали в мае 1970 года. Тогда это был простой совхозный посёлок. В столовой был небольшой зал, где из алюминиевых мисок поедали свой борщ механизаторы и виноградари. Борщ был в той столовой блистательный: жирный, наваристый, домашний, с кусками мяса. Уже на следующий год, впрочем, построили большую столовую и с тех пор Коктебель стал осаждать вначале массовый интеллигент, затем массовый ИТР, а потом массовый пролетарий. Но в 1970-ом (помимо Дома Творчества) - писателей было немного.
Мы с Анной были передовые. Я уж не помню, кто нас отправил к Марье Николаевне Изергиной, но мы попали по лучшему адресу из возможных. По тёплой пыли в Коктебеле бегали собаки. Марья Николаевна, петербуржанка, некогда певица, принадлежала к питерской аристократии, она была сестрой "Таты" жены директора питерского Эрмитажа Орбели. Неизвестный юный поэт с седой женой Анной по-видимому не произвёл в первый раз впечатление на Марью Николаевну, посему нас вежливо препроводили к украинке Марье Ивановне, она поставляла Марье Николаевне и её гостям молоко. Там в магазине мы и поселились, вход был под вишней, на вишне жило семейство скворцов, за оградой были холмы, дом был крайний.
В тот же день я увидел Чёрное море. Мы прошли через парк Дома Творчества, мимо писательских кортов и их столовой и вышли из ограды у самого моря. По асфальтовому променаду гуляли писатели. А Черное море шумело и вздымалось. Был шторм. Остро пахли всякие деревья, поскольку, хотя Коктебель и считается степным Крымом, - деревья были южные и потому пахли. Из деревьев я запомнил только пыльные кипарисы.
На следующее утро я встал и пошёл познакомиться с Чёрным морем поближе. На мне были кеды, вельветовые шорты и рубашка. Анна, подруга моих дней, встала, но осталась в помещении. Только вышла меня проводить под вишню: "Ты куда?" - "Побродить у моря." - "Холодно", - сказала Анна и поёжилась.
Мне было 27 лет, я был самоуверен. Я ушёл презирая обоз: женщин и детей. Я всегда чувствовал себя солдатом и с удовольствием оставлял обоз, когда мог. Писательская калитка была заперта. Пришлось обходить Дом Творчества. Вчера мне сказали, что дабы добраться до Золотых ворот, надо идти по побережью направо, там есть тропинка. Однако, сказали мне, вряд ли я пр ойду в такую погоду по карнизу, там есть небольшой карниз, ступая по нему можно пройти посуху. Но сейчас слишком свежо, море всё никак не успокоится; были шторма.
Бодрым шагом путешественника по дебрям Центральной Африки я пошёл вдоль кромки прибоя. В детстве я серьёзно готовился стать путешественником, выписывал и классифицировал знания, набирая их из книжек по географии. Был сильный ветер, яркое крымское солнце, яркая зелень холмов и гор впереди, алые маки, трепетавшие в траве, цветущий шиповник, запах солёного простора всё волновало меня. Я шёл весело и быстро: миновал сушившиеся лодки и сети. Среди больших валунов воняла стоячая вода, не захваченная с собой отливом. Пляжная галька кончилась, упиралась в тропинку, я весело стал подыматься на холмы: поднявшись, - оглянулся. Трепетала под ветром однобокая роща деревьев - кипарисы и акации вокруг Башни Волошина - когда-то здесь ничего не росло и Волошин спасал первые деревья вручную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49