А другой отряд был взят в Латвии латвийцами в районе Даугавпилса. Как же дерьмово чувствовали сотрудники ФСБ в Барнауле 17 ноября! Со дня на день должен был появиться из Красноярска я, и остановиться у Берсенёва!
Что я и сделал когда приехал. В Красноярске меня "провожал" на вокзале сотрудник в рыжей шапке. А когда я выезжал из Барнаула (от дома Берсенёва!), на выезде машину в которой я ехал подвергли обыску с понятыми. Напрашивается вопрос: возможно злые люди взяли тогда вечером Золотарёва на допрос и допрашивали его до такого состояния, что пришлось выбросить труп в окно, чтобы скрыть следы?
А Кокса всё несёт свои красивые воды в долине. На неё открывается отличный вид с перевала Громотуха. Перед самым райцентром Усть-Кокса. Что ей человеческие страсти.
Хадсон - ривер
Из окна моей спальни я мог не вставая с постели видеть высокие, выше нашего сада, пароходы. Я чувствовал себя как Том Сойер или Гекельберри Финн на Миссисипи. Пароходы гудели, взбираясь мимо острова Эллиса, где уже не содержат в карантине эмигрантов, но остались здания таможни и больницы. Как их сегодня используют, - я не знал. На 6, Sutton Square было ощущение, что живешь на реке. Бесшумные громады кораблей подкрадывались во влажном воздухе, и вдруг издавали сильный гудок. Наше самая элитарная улочка в Нью-Йорке на самом деле была тупиком выходящим на Хадсон - ривер. Задницы дюжины домов "браунстоунов" столпившись буквой "П" образовывали сад. Сад висел над хайвеем, его самая длинная сторона была обращена к Хадсон - ривер. Вот туда я и смотрел из окна. Тёмная река плескалась за парапетом.
Я работал весь 1979й и до конца мая 1980 года домоуправляющим (хаузкипером) у американского миллионера Питера Спрега. Моя спальня находилась на третьем этаже. Оба окна её, увитые плющом выходили в сад и на реку. В саду росло огромное дерево, а на нём висели качели. Иногда на качелях качались дети и юные богатые девушки. Ещё одно дерево - магнолиевое, останавливало внимание: оно было крупным, цвело весной белыми цветами величиной с чайные чашки. Магнолиевое дерево росло на краю задней террасы дома принадлежащего красивой еврейке Иди Душкин, матери троих детей. Откуда у Иди деньги я так и не понял. Кажется её папа был преждевременный Ростропович - дирижёр Душкин. Дети Иди были от брака с португальцем, но в то время она жила одна. У семьи были четыре сенбернара, каждый размером с телёнка. И повар китаец. В последствии Иди продала дом и перебралась в Сан-Франциско, где умер от рака её старший сын - красивый мальчик. Все наши соседи по саду были исключительными личностями. Один дом принадлежал некогда греческому миллионеру Онассису, правда во время моего проживания в этом райском уголке адского Нью-Йорка дом стоял пустой. Иногда в саду у парапета реки сидел, рисуя на планшете человек с китайской внешностью, - знаменитый архитектор Пюи, - ему принадлежал один из "браунстоунов", это он возвёл стеклянную пирамиду во дворе Лувра. Самый крупный, пузатый дом нашего блока принадлежал мистеру Хайнцу - королю кетчупов. Крупный красный дядька владелец империи Хайнц любил устаивать в нашем саду "парти". Другим любителем тусовок был Курт Вальхайм - Генеральный секретарь ООН, ООН снимала целых два дома нашего блока для резиденции Генерального секретаря. Там я чувствовал живущим прямо внутри рубрики светской хроники мира.
Между тем, сам я находился на иерархической лестнице жизни чуть выше слуги. В моём подчинении была правда одна женщина слуга - чёрная Ольга наша горничная. Повара у нас на 6, Sutton Square не было, семья Питера и он сам постоянно жили в имении в Массачусетсе, в городке Спрингфилд. Так что ланчи, когда мой босс находился в Нью-Йорке готовил я. Об этих счастливых днях на берегу Хадсон - ривер я написал неплохую книгу "История его слуги". Впрочем, не такими уж они были счастливыми, эти дни. Когда Питер долго проживал в Нью-Йорке я вставал в шесть, ложился в полночь и к вечеру у меня болели ноги - профессиональная проблема всех слуг - ноги, вся нагрузка на них. Если же приезжала семья Спрегов - четверо детей, властная жена Тьяша, гости, и падал с ног к полуночи. Речка Хадсон - доставляла мне наивысшее удовольствие, когда я жил в доме без хозяев - один. Меня пробуждали по утрам гудки пароходов или птицы. Красивой и нереальной была река в туман. Тогда пароходы ревели чаще, им же надо было предупреждать о том, что они несут свои тучные тела по фарватеру. Птицы по осени садились на заросли плюща особенно часто, ведь созревали ягоды, потому они их склёвывали. Я просыпался и высовывался в окно. Смотрел на серо - бурые, всклокоченные, чудовищные воды реки. Иной раз меня будил скрип качелей. Внизу задумчиво покачивалась на доске девичья фигурка в свитере, белая гривка рассыпалась по плечам.
Река впадала в Атлантику. Там где-то она рассеивала свои струи. Среди других струй других рек. И всё это называлось Вечность. Здесь на Великой реке, у впадения в океан преобладали они - река и океан, чего не чувствовалось бы живи я всего лишь за квартал от берега в гуще каменных жилищ Манхэттена. Там был иной мир.
То были смутные, счастливые годы, когда я жил сразу со многими самками. Чаще других ко мне приходила Мэрэлин Мазюр, красивая Саломея, цветок Иудеи юная лошадь, девчонка фотограф, училась она в "School of visual arts" на 14-й улице. Я многократно совокуплялся также с Еленой по кличке "тугрик", высокая эта девица с монгольско - китайским лицом мне очень нравилась, я любил с ней совокупляться, к тому же у неё был весёлый и лёгкий нрав, она выпивала, а это важно когда есть собутыльник иного пола чем ты. Ещё на велосипеде приезжала высокая Мария, голландка, у которой была самая округлая и нежная жопа в мире. Всех девиц, просыпавшихся тогда со мной в спальне над Хадсон - ривер попытаться вспомнить конечно можно, но будет нелегко, поскольку их множество. Была и маленькая, с личиком юного поросёнка толстенькая русская Лена - пианистка, как- то она пыталась вскрыть себе вены в моей чудесной с небесным светом льющимся с потолка, ванной. У неё тоже была хорошая чересчур крупная для неё попа, что возбуждало меня, помню. Тогда стала со мною вдруг сближаться к моему несказанному удивлению моя бывшая жена. Я однажды обнаружил, вдруг её под собой, в ситуации, когда осталось только вставить в неё член. Что я и сделал к моему удовольствию. Это случилось в 1979 году, так что через три года после разрыва я стал любовником своей жены. Она успела к тому времени выйти замуж за итальянского графа. В последствии Елена совсем переселилась в дом на Sutton square и тайно жила у меня. Дело в том что у неё просто не было денег и ей негде было жить. Загнанную ко мне в особняк в безвыходной ситуации, я стал с удовольствием эксплуатировать её тело для своих низменных целей. К тому времени она нахваталась отовсюду похабных манер нью-йоркского полусвета. Она нюхала кокаин, если давали, употребляла любую наркотическую дурь, полагаю ей совсем не хотелось видеть мир таким каким он представал ей в его первозданном, пресном виде. Когда мы с ней приближались к оргазму она судорожно выхватывала из-под подушки или со столика "папперс", разламывала его вдыхала и давала вдыхать мне. Ей поставлял " папперсы" аптекарь с 57-й улицы. Это обшитая в трикотаж крошечная ампула с чем-то вроде эфира. Его употребляют сердечники в моменты приступов для стимуляции сердечной деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49