О, Саша, о Дугин, о невозможный тип, о архетип предателя, наслаждающийся этой древней ролью!
Входим мы в воду там, где не было зарослей растений. В камышах сидели дети и ловили рыбу на удочку. Наш работяга Николай пошёл и помог детям ловить рыбу. У него получалось так ловко, что рыбки полетели из пруда одна за одной, непрерывно разоряя владельца. Частный владелец, конечно, не надзирал за юными браконьерами с удочкой.
Там вообще не было купальщиков. Не то жителям казацкого города Георгиевска было положить на купание вообще, не то они боялись частного предпринимателя. Помимо того, что я участвовал в Георгиевске на довыборах в ГосДуму, Георгиевск ещё знаменит тем, что в 1777 году там было заключено соглашение о вступлении Грузии под руку Российской короны, под руку Императрицы Екатерины II. Этими двумя событиями навсегда будет славен и останется в Истории Георгиевск. В городе есть монумент по поводу вступления Грузии в состав России. Он стоит на окраине, недалеко от детской колонии. Это облезлый, высокий бетонный монумент и он похож на сложенный циркуль. А ещё на гильотину на выставке "Инструменты смерти и пыток" в Париже в незапамятном году. Та гильотина работала до 1981 года (год, когда социалисты отменили смертную казнь) в городе Лионе. Регулярно.
Вернувшись к озеру, отмечаем: небо, серое с прожилками, солнце, 13 сентября. Тепло, летают, волоча ноги, птицы. Только что прошёл дождь, и пройдёт ещё. Определённая томительность настроения, ожидание подтверждения худших опасений. Дней за десять мне приснился особый вещий сон. Такие сны мне снятся с интервалами в несколько лет. Как называют таких чутких к сверхволнам людей американцы - я "сайкик", то есть человек, умеющий если не предсказывать будущее, - то ловить его на расстоянии. В вещем сне в начале сентября мне увиделись я и Лиза, - оставленная в Москве, в виде двух рыб, плавающих в отдельных аквариумах. Остаётся ждать дня выборов и доехать до Москвы на поезде "Владивосток - Москва", чтобы убедиться.
Пруд на Тюренке / Харьков
Вверху по зелёным и лысым склонам, мы все неудобно лежим там как придётся: девочки, родители, пацаны. Внизу, ограждённый, с мостиками, с вышкой для прыжков и дорожками, лежал пруд. Его ограничивала чуть ли не вровень с водой железная ограда. Прутья у ограды были сломаны во многих местах, потому лишь перешагнув через асфальтовую дорожку, окаймляющую пруд по периметру, граждане лезли в дыры ограды и погружались в бурую воду. Вверху на всех уровнях и за самой оградой росло множество деревьев. Потому на поверхности пруда было всегда полутемно, вода выглядела бурой. В детстве меня удивляли детали, помню, что в воде плавали и шныряли сотни и тысячи рыбьих мальков, лягушачьих головастиков. Вода кишела мальками, а над водой носились стрекозы, жуки, комары, всякая мелкая тварь.
Военные в те годы, как впрочем и сейчас, не были спортивны, мой отец не был исключением, помню, отец в чёрных трусах с ранней лысиной, лезет в воду, плывёт, фыркая. Мать в купальнике, стыдливо плещется, соседи наши заходят в воду, кто с визгом. Как моментальные фотографии всё это видится мне на тюремной стене.
Пруд, следует пояснить, построили близ источника минеральной воды. Там была труба, из скалы торчала, и к ней летом к вечеру шли просто караваны окрестных граждан с бидонами и флягами. Строить, впрочем, там ничего особенного не пришлось. Покопали, подгребли бульдозером. Дело в том, что там местность сама собой внезапно круто понижалась стремительно вниз. От еврейского старого кладбища, тропа просто обрывалась вниз, до первых домов Тюренки, а потом ещё раз вниз. Местность образовывала естественную котловину. Тюренцы гордились своей Швейцарией среди степного ландшафта. И даже в те годы надзирали за чужаками. Они хотели контролировать свою курортную территорию, свою Швейцарию для бедных. Там, на соседней, сразу за вышкой для прыжков, улице жил самый известный тюренский лидер, предводитель тюренцев того времени, 1955-1960 годы, широкобородый парень по кличке "Туз" или "Тузик".
На Тюренке жили и цыгане. Когда начинаешь жизнь зелёным пацаном, то тебя вызывают на ковёр, или ты вызываешь чуть ли не ежедневно. Сплошные бросания перчаток. Меня доёбывал цыган Коля. Однажды он одел мою синюю майку и не отдал. Невысокого роста, голенастый, толстые ляжки, широкая грудь, он ушёл в моей майке в толпу отдыхающих у пруда граждан. Встретил я его только на следующее лето. Но я уже был умнее. Мне уже было 13 лет, я схватил его за плечо, и сообщил ему, что прошлым летом он одел мою майку, а вот этим летом я хочу получить её обратно. Или взамен вот эту рубашку, я зацепил клок рубахи надетой на нём. Рубашка была раскрашенная, чуть ли не с пальмами, не советская, цыган Коля наверняка украл её, скорее всего на городском пляже. "Ты чё?" - с сомнением начал он. Ноги у цыгана стали крепче, а брови срослись, грудь окрепла. Южные люди, они взрослеют быстро. Зато я умнее был его. "Саня!" - позвал я, "подойди, а? Дело есть. Спор тут образовался". Саня красный, 19 лет, 90 кг, здоровенный, в чалме из полотенца, перстень с черепом, на большом пальце - подошёл. Дело в том, что за зиму я так близко с ним сошёлся, что ходил к ним домой: к Сане, к тёте Эльзе и Светке. Я был у Сани младшим братом, адъютантом, даже подельником (мы были как-то задержаны по одному делу, нестоящему выеденного яйца, и отпущены). Саня подошёл. Отёр перстень о плавки. Полюбовался, как перстень ликует на солнце. Наехал брюхом шантажиста на цыгана. Тот, морща брови, снял рубаху и отдал мне. С тех пор тюренские цыгане здоровались со мной. Когда Саню посадили на три года, перестали здороваться.
Я лично помню мой первородный, перворожденческий, первый в жизни пруд. Помню всех муравьёв, стрекоз, пчёл, ос, мух, комаров, мальков, всё это кодло насекомых жаливших, нас на крутых откосах холмов, спускавшихся к пруду, они жалили нас в 50-е годы. В 60-е меня жалили уже другие насекомые, в других водоёмах. Научился я плавать не в нашем пруду. Плавать меня научил дядя Саша Чепига, электромонтёр, мир его праху, в речке Старый Салтов, шириной метров десять была та речка. По берегам её бороздили коровы и козы, лепёшки и чёрные шарики усеивали её, более чем скромные, лысые берега. Он научил плавать меня, а заодно и своего сына Витьку.
Если бы сейчас мне было возможно пройтись по берегу этого несчастного пруда, он показался бы мне мелким, грешным, обычным, жалким российским водоёмом мелкого размера. Но когда ты ещё не вырос, и стоишь рядом с отцом, достигая ему до груди, то весь амфитеатр, пруд, кишащий загорающими, казались Вселенной. Текла вода из озеленелой трубы, кричали птицы и люди. Смешно, но из всего этого гомона жизни возникаю, спустя полсотни лет, только я. Если бы не я, кому на хер во всей России нужен был этот жалкий пруд? Две трети людей, мочившихся в его воды, спаривавшихся у ближних кустов, флиртовавших, потевших, спавших осоловело спьяну на тряпках, воровавших у ближних брюки и подстилки, мертвы. Да не две третьих, а три четвёртых или четыре пятых! Юные девушки, окунавшие ляжки, груди и письки в раствор с мальками - истлели; а те кто ещё жив - пыхтящие жабы. Пользуясь случаем, я кричу этому сраному народу: кто вы, ё вашу мать всех! Кто? Не важны вы все, как мальки в той воде, стекли вы в канализацию жизни. Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Входим мы в воду там, где не было зарослей растений. В камышах сидели дети и ловили рыбу на удочку. Наш работяга Николай пошёл и помог детям ловить рыбу. У него получалось так ловко, что рыбки полетели из пруда одна за одной, непрерывно разоряя владельца. Частный владелец, конечно, не надзирал за юными браконьерами с удочкой.
Там вообще не было купальщиков. Не то жителям казацкого города Георгиевска было положить на купание вообще, не то они боялись частного предпринимателя. Помимо того, что я участвовал в Георгиевске на довыборах в ГосДуму, Георгиевск ещё знаменит тем, что в 1777 году там было заключено соглашение о вступлении Грузии под руку Российской короны, под руку Императрицы Екатерины II. Этими двумя событиями навсегда будет славен и останется в Истории Георгиевск. В городе есть монумент по поводу вступления Грузии в состав России. Он стоит на окраине, недалеко от детской колонии. Это облезлый, высокий бетонный монумент и он похож на сложенный циркуль. А ещё на гильотину на выставке "Инструменты смерти и пыток" в Париже в незапамятном году. Та гильотина работала до 1981 года (год, когда социалисты отменили смертную казнь) в городе Лионе. Регулярно.
Вернувшись к озеру, отмечаем: небо, серое с прожилками, солнце, 13 сентября. Тепло, летают, волоча ноги, птицы. Только что прошёл дождь, и пройдёт ещё. Определённая томительность настроения, ожидание подтверждения худших опасений. Дней за десять мне приснился особый вещий сон. Такие сны мне снятся с интервалами в несколько лет. Как называют таких чутких к сверхволнам людей американцы - я "сайкик", то есть человек, умеющий если не предсказывать будущее, - то ловить его на расстоянии. В вещем сне в начале сентября мне увиделись я и Лиза, - оставленная в Москве, в виде двух рыб, плавающих в отдельных аквариумах. Остаётся ждать дня выборов и доехать до Москвы на поезде "Владивосток - Москва", чтобы убедиться.
Пруд на Тюренке / Харьков
Вверху по зелёным и лысым склонам, мы все неудобно лежим там как придётся: девочки, родители, пацаны. Внизу, ограждённый, с мостиками, с вышкой для прыжков и дорожками, лежал пруд. Его ограничивала чуть ли не вровень с водой железная ограда. Прутья у ограды были сломаны во многих местах, потому лишь перешагнув через асфальтовую дорожку, окаймляющую пруд по периметру, граждане лезли в дыры ограды и погружались в бурую воду. Вверху на всех уровнях и за самой оградой росло множество деревьев. Потому на поверхности пруда было всегда полутемно, вода выглядела бурой. В детстве меня удивляли детали, помню, что в воде плавали и шныряли сотни и тысячи рыбьих мальков, лягушачьих головастиков. Вода кишела мальками, а над водой носились стрекозы, жуки, комары, всякая мелкая тварь.
Военные в те годы, как впрочем и сейчас, не были спортивны, мой отец не был исключением, помню, отец в чёрных трусах с ранней лысиной, лезет в воду, плывёт, фыркая. Мать в купальнике, стыдливо плещется, соседи наши заходят в воду, кто с визгом. Как моментальные фотографии всё это видится мне на тюремной стене.
Пруд, следует пояснить, построили близ источника минеральной воды. Там была труба, из скалы торчала, и к ней летом к вечеру шли просто караваны окрестных граждан с бидонами и флягами. Строить, впрочем, там ничего особенного не пришлось. Покопали, подгребли бульдозером. Дело в том, что там местность сама собой внезапно круто понижалась стремительно вниз. От еврейского старого кладбища, тропа просто обрывалась вниз, до первых домов Тюренки, а потом ещё раз вниз. Местность образовывала естественную котловину. Тюренцы гордились своей Швейцарией среди степного ландшафта. И даже в те годы надзирали за чужаками. Они хотели контролировать свою курортную территорию, свою Швейцарию для бедных. Там, на соседней, сразу за вышкой для прыжков, улице жил самый известный тюренский лидер, предводитель тюренцев того времени, 1955-1960 годы, широкобородый парень по кличке "Туз" или "Тузик".
На Тюренке жили и цыгане. Когда начинаешь жизнь зелёным пацаном, то тебя вызывают на ковёр, или ты вызываешь чуть ли не ежедневно. Сплошные бросания перчаток. Меня доёбывал цыган Коля. Однажды он одел мою синюю майку и не отдал. Невысокого роста, голенастый, толстые ляжки, широкая грудь, он ушёл в моей майке в толпу отдыхающих у пруда граждан. Встретил я его только на следующее лето. Но я уже был умнее. Мне уже было 13 лет, я схватил его за плечо, и сообщил ему, что прошлым летом он одел мою майку, а вот этим летом я хочу получить её обратно. Или взамен вот эту рубашку, я зацепил клок рубахи надетой на нём. Рубашка была раскрашенная, чуть ли не с пальмами, не советская, цыган Коля наверняка украл её, скорее всего на городском пляже. "Ты чё?" - с сомнением начал он. Ноги у цыгана стали крепче, а брови срослись, грудь окрепла. Южные люди, они взрослеют быстро. Зато я умнее был его. "Саня!" - позвал я, "подойди, а? Дело есть. Спор тут образовался". Саня красный, 19 лет, 90 кг, здоровенный, в чалме из полотенца, перстень с черепом, на большом пальце - подошёл. Дело в том, что за зиму я так близко с ним сошёлся, что ходил к ним домой: к Сане, к тёте Эльзе и Светке. Я был у Сани младшим братом, адъютантом, даже подельником (мы были как-то задержаны по одному делу, нестоящему выеденного яйца, и отпущены). Саня подошёл. Отёр перстень о плавки. Полюбовался, как перстень ликует на солнце. Наехал брюхом шантажиста на цыгана. Тот, морща брови, снял рубаху и отдал мне. С тех пор тюренские цыгане здоровались со мной. Когда Саню посадили на три года, перестали здороваться.
Я лично помню мой первородный, перворожденческий, первый в жизни пруд. Помню всех муравьёв, стрекоз, пчёл, ос, мух, комаров, мальков, всё это кодло насекомых жаливших, нас на крутых откосах холмов, спускавшихся к пруду, они жалили нас в 50-е годы. В 60-е меня жалили уже другие насекомые, в других водоёмах. Научился я плавать не в нашем пруду. Плавать меня научил дядя Саша Чепига, электромонтёр, мир его праху, в речке Старый Салтов, шириной метров десять была та речка. По берегам её бороздили коровы и козы, лепёшки и чёрные шарики усеивали её, более чем скромные, лысые берега. Он научил плавать меня, а заодно и своего сына Витьку.
Если бы сейчас мне было возможно пройтись по берегу этого несчастного пруда, он показался бы мне мелким, грешным, обычным, жалким российским водоёмом мелкого размера. Но когда ты ещё не вырос, и стоишь рядом с отцом, достигая ему до груди, то весь амфитеатр, пруд, кишащий загорающими, казались Вселенной. Текла вода из озеленелой трубы, кричали птицы и люди. Смешно, но из всего этого гомона жизни возникаю, спустя полсотни лет, только я. Если бы не я, кому на хер во всей России нужен был этот жалкий пруд? Две трети людей, мочившихся в его воды, спаривавшихся у ближних кустов, флиртовавших, потевших, спавших осоловело спьяну на тряпках, воровавших у ближних брюки и подстилки, мертвы. Да не две третьих, а три четвёртых или четыре пятых! Юные девушки, окунавшие ляжки, груди и письки в раствор с мальками - истлели; а те кто ещё жив - пыхтящие жабы. Пользуясь случаем, я кричу этому сраному народу: кто вы, ё вашу мать всех! Кто? Не важны вы все, как мальки в той воде, стекли вы в канализацию жизни. Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49