Прилетев в Париж из Москвы, я сидел дома, пил вино и переживал неудачу. В январе развалилась созданная 22 ноября 92 года в биллиардной на даче Лёши Митрофанова национал-радикальная партия. Партийцы повели себя абсурдно.
Я сидел, крыл Архипова и Жарикова тяжёлым матом. Чуть полегче крыл Митрофанова и Венгеровского, ещё легче Курского и Бузова..., - весь славный бывший теневой кабинет. Он же - неудавшаяся партия.
По ящику в Париже показали Хорватию: понтонный мост, который господа хорваты навели через Новиградское ждрило, кажется так это узкое место называется. В любом случае речь идёт о Новиградском море, - узком заливе Адриатики, врезавшемся там в сушу. Показали сербского артиллерийского подполковника по фамилии Узелац. Он весело объяснил, как они дождались, пока хорваты достроят свой мост, чтобы сейчас его разбомбить. Подполковник скомандовал "Пали!" и мы увидели как снаряд рванул аккуратно посередине понтонного моста. К вечеру сюжет повторили. Теперь уже было ясно видно, что от моста остались лишь обрывки на обоих берегах. Вот где всё конкретно и не абсурдно! - сказал я себе, сложил вещи в сумку, взял денег и поехал в аэропорт. В аэропорту я купил билет авиакомпании "Аир-Франс" "Париж-Будапешт". В Будапеште меня ждали сербы. Через несколько дней я стоял на рекогносцировочном пункте под толстым навесом брёвен, смотрел в артиллеристский перископ на Новиградское море, на ждрило (что-то вроде горла, думаю), а рядом стоял подполковник Узелац и объяснял мне, что хорваты начали опять строить мост. "Но мы не торопимся, пусть строят!" Полковник был в каске.
Если бы мы пошагали с полковником к Новиградскому морю, то есть к заливу Адриатики, глубоко внедрившемуся в древнюю землю, и сели бы на катер или лодку, то достигли бы открытых вод. И, переехав какие-нибудь ещё двести километров, оказались бы в Италии. Могли бы по прямой попасть в городок Римини, а по кривой в Венецию. За десять лет до этого, в 1982 году, я побывал в Венеции в очень странной компании, о чём остался след: моя книга "Смерть Современных Героев". Но нам с полковником туда было нельзя - там у самого залива были хорваты. Смять их у нас не хватило бы сил. Мы защищали свои каменистые плато над Адриатикой. И только.
Я спустился к Адриатике в другом месте. Там где впадает в Адриатику речка Каришница. До нас там находился лагерь голубых касок, французского батальона, - UNPRAFOR, что это значит, я запамятовал. Эти ребята ездили в белых БТР с голубыми буквами на них, ходили в голубых касках и жили в сборных белых домиках. Стены были из лёгкого пластика, дававшего тепло, потому мне не раз приходилось видеть, как сербы закапывают эти домики в землю, делают из них землянки. Вода в речке Каришница была вся зелёная почему-то. Рядом с брошенными ломаными домиками остались кучи мусора: покопавшись, я обнаружил множество дешёвых французских боевиков. На обложках мускулистые Рембо в беретах сжимали громадные автоматы. Книжки разбухли от воды. Первой, впрочем, категорией мусора были пустые французские бутылки из-под вина и консервные банки - родные мне французские консервы! Адриатика, низкая в этом месте, начиналась такой же зелёной водой как и в речке Каришница, если поплыть по ней в лодке, ещё быстрее доберёшься до Венеции. Мне и ребятам из отряда военной полиции Сербской Республики Книнская Краина, впрочем, было не до путешествия в Венецию. Французы из UNPRAFOR уже несколько раз сдавали сербов хорватам. Дело в том, что хотя батальон и назывался французским, в его составе было множество солдат из "иностранного легиона", среди них и хорваты по национальности, в том числе и несколько офицеров-хорватов. "Французы" эти были пристрастны. Был даже случай когда французы передали хорватам два своих белых бэтээра, и те, заехав беспрепятственно в расположение сербов, неожиданно открыли огонь. Военная полиция с удовольствием бы отстрелила бы яйца нескольким моим согражданам (в кармане у меня лежал французский паспорт). Кажется, это мы и намеревались сделать в устье реки Каришница, но французы исчезли в природе. Там дальше по побережью размещались виллы богатых горожан из Загреба - хорватской столицы, да и Белграда, ведь ещё пару лет назад страна была единой. Сейчас виллы пустовали, большинство, несмотря на угрозы армейских властей были разграблены. Паркетные полы изувечены.
Купаться было холодно. Потому я снял ботинки, засучил брюки до колена и как был с автоматом, с пистолетом на поясе, в военном пальто с подстёжкой зашёл в Адриатику по колено, обручился таким образом с нею как венецианский дож! Солдаты, не понимая что я делаю, улыбались. А я ещё в 1972 году пообещал купаться во всех водах, какие подвернутся. Вот и выполнял обещание.
Затем мы ушли вверх, стали подниматься на суровое каменистое плато, где многие поколения сербов грудью отвоёвывали от камней крошечные поля. По мере подъёма адриатические воды, проглядывавшие внизу сквозь камни и кроны хвойных, перестали быть зелёными, сделались синими а затем стальными.
Белое море / Северодвинск
Идиотизм ситуации состоял в том, что мы должны были прячась разглядывать родные заводы ребят: Володькину "Звёздочку" и Димкин "Севмаш" в ... подзорную трубу! Прятались мы от ВОХРовцев, которые могли увидеть нас, ползающих среди низких гнилых вод, в иссохших и полуистлевших плавнях и встревожиться. "Ещё выстрелят на хер деды!" - горячился маленький инженер "Звёздочки" Володя Падерин, руководитель нашей партийной организации в городе Северодвинске. Мы, чертыхаясь и матерясь, укрылись за трубами теплотрассы и Падерин, вырывая у меня подзорную трубу, показывал мне гордо, но на дистанции - свой завод. "Лидер националистической партии, блин, вынужден рассматривать русский завод как шпион", - переживал рядом обритый наголо Дима Шило. "В то время как грёбанного министра обороны, америкоса, только что принимали с оркестром", - закончил за него Падерин. Министр обороны Соединённых Штатов приезжал поприсутствовать при разрезании очередной российской подводной лодки. Лодку разрезали, вынимали из нее ядерный реактор, и списывали в металлолом. Услада для очей американского министра обороны. Его не только пустили на завод, ему там вывесили приветственные лозунги. Правда неизвестные успели ночью написать на лодке "Янки гоу хоум!".
Пошёл дождь, каплями, мой, слишком артистичный для охранника здоровый дылда охранник, бывший муниципальный мент Лёшка Разуков взялся снимать нас на фоне далёких заводов и ангаров верфей. Вели мы себя точно как будто подтягивались к статье "Шпионаж". Я сказал своим спутникам об этом, все расхохотались и стали выбираться на дорогу. Дорога соединяла остров с материком, с городом. На острове находились несколько рабочих кварталов, с острова же открывались заводские проходные. Выбравшись на дорогу мы встали на фоне печального низкого Белого моря, спиной к той его части где не было заводских верфей. На фотографии остались кляксы воды на объективе фотоаппарата Разукова. Мы стоим - под ногами рослые чёрные травы, пейзаж такой безрадостный, что я позднее назвал фотографию "Над вечным покоем". Бала глубокая осень 1996 года, бесснежная, медленная и ватная. Меня тогда только что избили ногами в голову неизвестные и Лёшка Разуков был мой первый в жизни охранник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49