Командир бригады поздоровался с каждым из нас за руку. Тогда обстановка в Таджикистане (как впрочем и всегда) была крайне запутанная. Очень хитрый политик Иммаммали Рахмонов, не сумев победить мусульманскую оппозицию военным путём, сумел затащить бородатых ребят в чалмах в переговорный процесс. Дал впоследствии по министерству самым крупным полевым командирам и те расслабились. С левым Худойбердыевым Иммаммали тогда поладил, сделав его бригаду частью "Президентской Гвардии". На самом деле Рахмонов хорошо изучил тактику большевиков в гражданской войне. Ленин брал на службу и делал красными командирами даже таких одиозных типов как Махно и Григорьев. Но в должный срок большевики расправились с ними. В тот вечер Махмуд порицал Иммаммали за союз с людьми Абдуллы Нури лидера мусульманской оппозиции. Через год министр внутренних дел Рахмонова Сангинов отберёт у Худойбердыева алюминиевый комбинат и разгромит его бригаду. А совсем недавно "правительственные войска" (я уже сидел в камере СИЗО "Лефортово") ликвидировали "банду Сангинова". А Иммаммали преспокойно сидит в Душанбе Президентом. Абдулла Нури жалуется на Рахмонова, сидя, кажется, в Пакистане. Махмуд Худойбердыев укрылся в Узбекистане и несколько раз пытался проникнуть в Таджикистан.
Лилась светло-белая горная вода в арыке, как наша беседа. То, что это не природный ручей, было видно и по прямой форме его русла и по ровным берегам, аккуратно заросшим посаженной человеком зеленью. Махмуд объяснял, что у него отборные офицеры, что его штаб - русские профессионалы, и что бригада обходится ему в круглую сумму в долларах. Выяснилось там же на "дастарханах" Махмуда (всё в Азии решается на "дастарханах"), что только одну треть прибыли алюминиевого комбината контролирует Махмуд. Ещё одну часть берёт себе правительство. Принадлежность третьей части Худойбердыев обошёл молчанием.
Я же говорю, лилась светло-белая вода в арыке под его гостиной, как наша беседа. Своим солдатам и офицерам Махмуд платил в долларах. В 201-й дивизии простой контрактник получал тогда от 800 рублей в месяц. Но это бедный Таджикистан, где мы купили за 50 рэ барана. Получать в месяц 16 баранов, о Аллах, это было хорошо. А Махмуд платил своим лучше и больше 201-й. Почему его впоследствии разбил Сангинов, я знаю. Дело в том, что не совсем было понятно, за что воюет бригада Махмуда Худойбердыева. Власть принадлежала Рахмонову, хотя в своем районе Махмуд контролировал жизнь. Однако, броской и сильной цели у бригады не было. Как, впрочем, и идеологии. Только контролировали свой район.
Впрочем, оружие само может быть идеологией, - размышлял я, наблюдая как лучи оседавшего между двух гор солнца полируют стволы автоматов парней из охраны, оставшихся подле арыка.
УРАГАН
20 июня 1998 года / Москва / Настя
Было 8.30 часов утра. Я прождал у стены Цоя целых тридцать минут. Я собирался уйти, потому что вчера я ждал её на том же месте вместе с Гребневым и его Ксюхой целые сорок минут. Я собрался уйти, злой, но решил на всякий случай пройтись вверх по Арбату. И тут я увидел её. Маленькая, вся блондинистая, вымытые волосики упали на лоб, прижимая кучу тряпочек, она спешила. Она была совсем не похожа на фотографию девушки, которой я принёс партийный билет. "Вы Настя?", - перехватил я её. - Что же Вы опаздываете?". "Не рассчитала, - пробормотала она, - я думала это ближе".
Вообще то я не вручаю партбилеты девушкам партии поштучно. Меня остановили её фотографии и письмо. На фото была серьёзная худенькая косенькая девочка. Письмо было шизоидное, страннейшее, она предлагала переименовать улицы городов таким образом, чтобы они назывались добрыми именами, чтоб людям было приятно жить на них - называть улицы именами животных или сладостей. Ей богу, это была первая девушка, которой я решил вручить партбилет лично, с глазу на глаз. Господи, ей же лет одиннадцать подумал я.
Я пожалел, что не вынес ей партбилет на Арбат. "Пошли, здесь недалеко!" - сказал я. "Это Ваша старшая сестра на фотографии?"
"Почему? Это я..."
"И Вам что, 16 лет?"
"В апреле было..."
Мы поднялись на лифте, вошли в мою квартиру. "Садитесь в кресло" сказал я, проведя её в комнату, где я принимаю гостей. Когда я принёс ей партбилет, она сидела, прижав к себе свой вельветовый пиджачок и матерчатую сумочку.
"Да Вы не бойтесь, - сказал я. - Я Вам верю, что это Вы на фотографии. Вот Вам партбилет, поздравляю Вас, Анастасия, со вступлением в Национал-Большевистскую Партию. Надеюсь, Вы будете всем хорошим боевым товарищем". Она встала, я пожал ей руку и дал ей партбилет с её фотографией, с печатью на ней. На фотографии была другая девушка. Как ни посмотри.
Она приняла билет и стала рассматривать свою фотографию, как будто первый раз её видела. "Я бываю очень разная", - сказала она. И продолжала стоять.
И вдруг я понял, что сейчас эта девушка уйдёт и возможно никогда больше не появится. А может придёт в понедельник на собрание в штаб, сядет в заднем ряду, чужая и далёкая. Я посмотрел на её белые ножки без чулок, белые-пребелые, на румянец, на глазки. Какая же она хорошенькая!
"Знаете что, я сейчас жду иранцев, иранское телевидение. Если Вам нечего делать, хотите, поедем к иранцам. Давайте их надуем, скажем что Вы моя дочь, а сегодня воскресение, сегодня мой день Вас развлекать, моя разведённая жена, с которой Вы, - моя дочь, - живёте, по уик эндам сбрасывает Вас на меня. Я скажу что вам 11 лет. Что сегодня мой родительский день".
Потом, когда мы восстанавливали историю нашего знакомства, она сказала, что я погладил её по коленкам. И что так, как никто никогда этого не делал с ней доселе, она почувствовала себя очень странно. Мне помнится, что я вёл себя более сдержанно, но раз Настя помнит так, так и было. Мы почувствовали себя очень легко после того, как у нас появился общий план. Во всяком случае до приезда шофёра, посланного за мной, время у нас пролетело незаметно. Она сказала, что она "punk" с первого класса школы и стала расспрашивать о Егоре Летове.
Явился иранский шофёр, машина оказалась "фордом", и мы, папа с дочкой, летели на заднем сиденье по Москве. Иранцы вошли в положение отца, у которого родительский день, - усадили ребёнка на широкую тахту, подарили инкрустированную узорами держалку для ручки, тучу проспектов, и поставили перед ней огромное блюдо с фруктами. И набросились на меня. Установили телекамеру и стали выдавливать из меня антиизраильское заявление. Я же не хотел делать антиизраильского заявления. Хотел заявлять только то, что хочу заявить сам, потому они записывали меня раз пять, пытаясь добиться своего. А я пять раз отбивал их атаки. Мой ребёнок съел две груши и с интересом следил за происходящим.
Шофёр на "форде" отвёз нас обратно. До дома мы не доехали, я сказал, что мы хотим погулять. Помню, что мы купили еды и обедали у меня дома. Потом я целомудренно отвёл крошечную Настю в метро Арбатское и там долго прощался с нею, договариваясь о встрече на завтра. Обратно домой я шёл, с ужасом думая, а вдруг завтра в восемь утра она не появится из двери метро Арбатское. Её очарование тотально победило меня. Пришло загадочное существо и я оказался совсем без иммунитета. Заболел сразу и надолго.
Усиливался ветер. Дома меня ожидала нелёгкая вторая половина дня. Я кое-как управился с визитом Наташки и её друга-наркомана, напоил их водкой и шампанским и вытолкал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Лилась светло-белая горная вода в арыке, как наша беседа. То, что это не природный ручей, было видно и по прямой форме его русла и по ровным берегам, аккуратно заросшим посаженной человеком зеленью. Махмуд объяснял, что у него отборные офицеры, что его штаб - русские профессионалы, и что бригада обходится ему в круглую сумму в долларах. Выяснилось там же на "дастарханах" Махмуда (всё в Азии решается на "дастарханах"), что только одну треть прибыли алюминиевого комбината контролирует Махмуд. Ещё одну часть берёт себе правительство. Принадлежность третьей части Худойбердыев обошёл молчанием.
Я же говорю, лилась светло-белая вода в арыке под его гостиной, как наша беседа. Своим солдатам и офицерам Махмуд платил в долларах. В 201-й дивизии простой контрактник получал тогда от 800 рублей в месяц. Но это бедный Таджикистан, где мы купили за 50 рэ барана. Получать в месяц 16 баранов, о Аллах, это было хорошо. А Махмуд платил своим лучше и больше 201-й. Почему его впоследствии разбил Сангинов, я знаю. Дело в том, что не совсем было понятно, за что воюет бригада Махмуда Худойбердыева. Власть принадлежала Рахмонову, хотя в своем районе Махмуд контролировал жизнь. Однако, броской и сильной цели у бригады не было. Как, впрочем, и идеологии. Только контролировали свой район.
Впрочем, оружие само может быть идеологией, - размышлял я, наблюдая как лучи оседавшего между двух гор солнца полируют стволы автоматов парней из охраны, оставшихся подле арыка.
УРАГАН
20 июня 1998 года / Москва / Настя
Было 8.30 часов утра. Я прождал у стены Цоя целых тридцать минут. Я собирался уйти, потому что вчера я ждал её на том же месте вместе с Гребневым и его Ксюхой целые сорок минут. Я собрался уйти, злой, но решил на всякий случай пройтись вверх по Арбату. И тут я увидел её. Маленькая, вся блондинистая, вымытые волосики упали на лоб, прижимая кучу тряпочек, она спешила. Она была совсем не похожа на фотографию девушки, которой я принёс партийный билет. "Вы Настя?", - перехватил я её. - Что же Вы опаздываете?". "Не рассчитала, - пробормотала она, - я думала это ближе".
Вообще то я не вручаю партбилеты девушкам партии поштучно. Меня остановили её фотографии и письмо. На фото была серьёзная худенькая косенькая девочка. Письмо было шизоидное, страннейшее, она предлагала переименовать улицы городов таким образом, чтобы они назывались добрыми именами, чтоб людям было приятно жить на них - называть улицы именами животных или сладостей. Ей богу, это была первая девушка, которой я решил вручить партбилет лично, с глазу на глаз. Господи, ей же лет одиннадцать подумал я.
Я пожалел, что не вынес ей партбилет на Арбат. "Пошли, здесь недалеко!" - сказал я. "Это Ваша старшая сестра на фотографии?"
"Почему? Это я..."
"И Вам что, 16 лет?"
"В апреле было..."
Мы поднялись на лифте, вошли в мою квартиру. "Садитесь в кресло" сказал я, проведя её в комнату, где я принимаю гостей. Когда я принёс ей партбилет, она сидела, прижав к себе свой вельветовый пиджачок и матерчатую сумочку.
"Да Вы не бойтесь, - сказал я. - Я Вам верю, что это Вы на фотографии. Вот Вам партбилет, поздравляю Вас, Анастасия, со вступлением в Национал-Большевистскую Партию. Надеюсь, Вы будете всем хорошим боевым товарищем". Она встала, я пожал ей руку и дал ей партбилет с её фотографией, с печатью на ней. На фотографии была другая девушка. Как ни посмотри.
Она приняла билет и стала рассматривать свою фотографию, как будто первый раз её видела. "Я бываю очень разная", - сказала она. И продолжала стоять.
И вдруг я понял, что сейчас эта девушка уйдёт и возможно никогда больше не появится. А может придёт в понедельник на собрание в штаб, сядет в заднем ряду, чужая и далёкая. Я посмотрел на её белые ножки без чулок, белые-пребелые, на румянец, на глазки. Какая же она хорошенькая!
"Знаете что, я сейчас жду иранцев, иранское телевидение. Если Вам нечего делать, хотите, поедем к иранцам. Давайте их надуем, скажем что Вы моя дочь, а сегодня воскресение, сегодня мой день Вас развлекать, моя разведённая жена, с которой Вы, - моя дочь, - живёте, по уик эндам сбрасывает Вас на меня. Я скажу что вам 11 лет. Что сегодня мой родительский день".
Потом, когда мы восстанавливали историю нашего знакомства, она сказала, что я погладил её по коленкам. И что так, как никто никогда этого не делал с ней доселе, она почувствовала себя очень странно. Мне помнится, что я вёл себя более сдержанно, но раз Настя помнит так, так и было. Мы почувствовали себя очень легко после того, как у нас появился общий план. Во всяком случае до приезда шофёра, посланного за мной, время у нас пролетело незаметно. Она сказала, что она "punk" с первого класса школы и стала расспрашивать о Егоре Летове.
Явился иранский шофёр, машина оказалась "фордом", и мы, папа с дочкой, летели на заднем сиденье по Москве. Иранцы вошли в положение отца, у которого родительский день, - усадили ребёнка на широкую тахту, подарили инкрустированную узорами держалку для ручки, тучу проспектов, и поставили перед ней огромное блюдо с фруктами. И набросились на меня. Установили телекамеру и стали выдавливать из меня антиизраильское заявление. Я же не хотел делать антиизраильского заявления. Хотел заявлять только то, что хочу заявить сам, потому они записывали меня раз пять, пытаясь добиться своего. А я пять раз отбивал их атаки. Мой ребёнок съел две груши и с интересом следил за происходящим.
Шофёр на "форде" отвёз нас обратно. До дома мы не доехали, я сказал, что мы хотим погулять. Помню, что мы купили еды и обедали у меня дома. Потом я целомудренно отвёл крошечную Настю в метро Арбатское и там долго прощался с нею, договариваясь о встрече на завтра. Обратно домой я шёл, с ужасом думая, а вдруг завтра в восемь утра она не появится из двери метро Арбатское. Её очарование тотально победило меня. Пришло загадочное существо и я оказался совсем без иммунитета. Заболел сразу и надолго.
Усиливался ветер. Дома меня ожидала нелёгкая вторая половина дня. Я кое-как управился с визитом Наташки и её друга-наркомана, напоил их водкой и шампанским и вытолкал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49