Казимир прожил долгую жизнь. Он и состарился в поселке. Незадолго до 1840 года у него появились первые признаки проказы, страшной болезни, которая свирепствовала в Европе в средние века и до сих пор нередко встречается в Гвиане, так что местные власти вынуждены были основать лепрозорийnote 70 в Акаруани.
Больного изолировали. Для него построили хижину неподалеку от поселка, снабдили всем необходимым на первый случай.
Затем пробил памятный и волнующий час, когда свершился великий акт справедливости: отмена рабстваnote 71! Все негры стали свободными. Все люди получили равные права. Не было между ними больше различий, кроме различий ума и способностей, не было иного превосходства, кроме превосходства опыта и личных заслуг.
Колониальная промышленность получила тяжелый удар. Ее процветание, основанное на несправедливой оплате труда, на эксплуатации дармовой рабочей силы, было подрублено под корень. Плантаторы, привыкшие сорить деньгами, в большинстве случаев оказались без средств, жили одним днем. Очень многие не сумели приспособиться к требованиям оплачивать труд. А за тяжкую работу на плантации платить надо немало!
Однако негры многого не требовали, — лишь бы им предоставляли рабочие места. Волшебное слово «свобода» удваивало их силы.
Как бы там ни было, но колонисты, не умея организовать совместный труд, забросили свои поселения. Негры разбрелись, получили участки, занялись корчеванием, разведением плантаций, работали каждый на себя и жили свободно. Теперь все они — равноправные граждане!
Но и после отмены рабства многие оставались у бывших хозяев, трудились с охотой и бесплатно проливали свой пот.
Так поступили и жители Габриэля. Но в один прекрасный день хозяин покинул поселок. Рухнули взаимоотношения личной привязанности и общих нужд. Негры мало-помалу перебрались в другие места. Казимир остался в одиночестве. В довершение несчастья его лачугу снесло наводнением. Лишенный средств к существованию, без права жить среди людей, всеобщее пугало из-за своей страшной болезни, он ушел куда глаза глядят, долго брел, очень долго, и наконец обосновался здесь.
Местность оказалась необычайно плодородной. Казимир обустроился, работал за четверых, смиренно ожидая часа, когда душа его расстанется со своей жалкой оболочкой.
Он стал прокаженным из безымянной долины.
Работа делала его жизнь осмысленной.
Робен молча слушал рассказ доброю человека. Впервые после отъезда из Франции он почувствовал себя почти счастливым. Природа щедро наделила красотой и плодородием эту долину — подлинный рай для обездоленного судьбой негра. В хриплом голосе старика звучали тепло и душевное расположение. Нет больше каторги, нет застенка, нет площадной брани…
Если бы беглец мог обнять человеческое существо, пораженное несчастьем куда большим, чем его собственное! Страдания породнили его с Казимиром.
«Как хорошо было бы здесь поселиться… — думал Робен. — Но достаточно ли далеко я забрался?.. Да черт с ним, останусь… Буду жить возле этого старика, помогать ему в хозяйстве… Он тоже нуждается в заботе…»
— Дружище, — сказал парижанин прокаженному, — болезнь тебя терзает, ты плохо себя чувствуешь, ты одинок. Быть может, скоро у тебя не хватит сил работать мотыгойnote 72… Начнешь голодать. Когда придет смерть, некому будет закрыть тебе глаза. Я тоже несчастен. У меня больше нет родины, и я не знаю, есть ли еще семья… Ты хочешь, чтобы я остался здесь вместе с тобой? Желаешь ли ты, чтобы я делил все твои труды и заботы? Я говорю от чистого сердца. Отвечай же!
Старый негр, казалось, потерял дар речи. Он не смел поверить услышанному, он плакал и смеялся одновременно.
— Ах, месье… Ах, месье… Мой дорогой белый сын!
Но тут отшельник подумал о проклятии своей болезни, с новой силой осознал его… закрыл лицо изуродованными пальцами и упал на колени.
* * *
Робен спал под банановым деревом. Во сне его преследовали кошмары.
Наутро приступ лихорадки возобновился и скоро перешел в горячечный бред.
Казимир не растерялся. Прежде всего нужно было соорудить убежище для нового друга, по возможности обеззаразить хижину. Он схватил мотыгу, перекопал земляной пол, снял верхний слой и перенес землю в дальний конец плантации. Затем рассыпал по полу горящие уголья, «прокалил» всю поверхность, после чего, ловко орудуя тесаком, покрыл ее свежими пальмовыми листьями, которые он рубил и выкладывал по полу, не прикасаясь к ним руками.
Подготовив таким образом ложе для больного, чернокожий заставил его подняться, приговаривая:
— Ну, дружище, ну, поднимайся… Я помогу тебе перейти на постель…
Бургундец, послушный, как ребенок, вступил в хижину, вытянулся на зеленой постели и погрузился в тяжелый сон.
— Ах, бедный господин!.. — восклицал время от времени негр. — Такой больной! Он бы погиб, если бы не пришел ко мне… Нет, нет. Казимир не даст ему умереть…
Приступы лихорадки были частыми. Вскоре уже раненый снова бредил. Затылок разламывался от боли, бредовые видения проносились перед глазами, как бы затянутыми кровавой пеленой, на которой корчились и извивались омерзительные чудовища.
К счастью, негр издавна был знаком с народными лечебными средствами, к которым прибегали местные старухи.
На своем любовно возделанном участке Казимир выращивал не только фрукты и овощи, но и растения, которыми пользуется креольская медицинаnote 73 для лечения больных.
Там рос «калалу», мелко нарезанные плоды этого растения входят в состав освежающего напитка, а из отвара мякоти готовят отличные смягчительные припарки. Далее «япана», или гвианский чай, возбуждающее и потогонное средство; «батото» — кустарник с необычайно горькими листьями, обладающими жаропонижающими и обеззараживающими свойствами, подобно хининуnote 74 или салициловой кислотеnote 75; «тамарин» — слабительное; «адский калалу», настой из семян которого на водке используется против змеиных укусов, и так далее.
Состояние Робена требовало немедленного и самого энергичного лечения. Казимир это хорошо понимал. Несмотря на кровопускание, так своевременно выполненное вампиром, француз все же страдал от опасного прилива крови. Срочно требовался нарывной пластырь.
Нарывной пластырь! В тропиках, на пятом градусе северной широты! У негра не было ни шпанских мушекnote 76, ни нашатырного спирта, способных произвести нарывное действие.
Но старый доктор «без диплома» не растерялся.
— Одну минуточку, месье… Одну минуточку… Я скоро вернусь…
Он вооружился длинным ножом, побрел, прихрамывая, к воде и внимательно обследовал берег ручья.
— Ага! Нашел… Отлично… — бормотал он, время от времени наклоняясь и что-то подбирая. — Так, так, это именно то, что надо…
Свои находки он бросал в плетеную чашку. Затем вернулся в хижину.
Казимир отсутствовал не более десяти минут.
С серьезным и сосредоточенным видом стоя возле больного, он с большой осторожностью вынул из чашки длинненькое насекомое, сантиметров полутора, блестящее, словно из лакированного черного дерева, с тонким щитком и округлым, подвижным брюшком. Придерживая насекомое за голову, приставил его другой оконечностью к коже за ухом больного. Появилось короткое и острое жало, быстро «пробурившее» кожный покров.
— Ну-ка, ну-ка! — гнусаво приговаривал лекарь-самоучка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158