— Ни о чем… Ты ведь знаешь, папа, что Она не переживет нашей смерти!
До сих пор ни словечка не проронили бесстрашные дети о своей матери. К чему слова?! Сердца их переполняла память об этом обожаемом и доблестном существе. Разве не составляли все они вместе единую душу в нескольких телах?.. Разве Она не присутствовала незримо при их предсмертном разговоре? Они даже не произносили слов: «наша мама», им хватало одного только упоминания: Она. И это слово заключало в себе вместе с неотступной памятью идею прочной общности, соединявшей их всех в единое целое.
— Бедный Шарль! — тихо прошептал несчастный отец.
— Шарль уже мужчина, — твердо заявил Анри. — Он примет наше наследство. Надо, чтобы он жил, чтобы осуществил наши планы. Масштаб задачи ему по плечу.
В то время как гвианские робинзоны, бесповоротно осужденные, еще бодрствовали в свою предсмертную ночь, на поляне началась оргия. Индейцы и каторжники пили до одурения. Один Бенуа оставался трезвым и сохранял самообладание. Пьяного в стельку Тенги охватила алкогольная ипохондрияnote 277.
— Так ты говорил, шеф, — повторял он уже в десятый раз, — что этот здоровенный бородач, отец этих юнцов, из бывших, оттуда…
— Ну да, — злобно отругивался разжалованный надзиратель. — Пристал, как мокрый лист к заднице… Отлипни!
— И какие же это, — продолжал тянуть свое Тенги с упорством пьяницы, — у тебя были с ним делишки в свое время…
— Ну, были… Оставь меня в покое, говорю тебе!
— Тогда это тот самый, что порвал пасть тигру, который грыз твою ногу?.. Странная же у тебя манера расплачиваться со своими долгами! И ты его бросишь на растерзание краснокожим… Слушай! Хочешь, я тебе скажу? Ты не стоишь даже последнего «фаго»…note 278 У фаго есть чувство благодарности… А у тебя, значит, ни хрена за душой?.. Я не ж-желаю, чтобы его убивали… Как мою тетушку… Если бы снова началось…
Глухой удар кулака оборвал фразу на полуслове. Пьяница распластался на земле, ноги его разъехались в стороны, голова попала на кучу листьев, и вскоре он захрапел.
Едва забрезжил рассвет, как начались приготовления к казни. Присев на корточки возле огня, индейцы плели сита — «манаре» — из волокнистого растения арумы. Ячейки манаре должны были служить «камерами заключения» для «бессмысленных мушек». Всего полагалось по одному ситу на каждую жертву.
Двое эмерийонов отправились на разведку, в поисках гнезд насекомых. Время суток как раз подходило для ловли перепончатокрылых: в такой ранний час они обычно дремлют. Одни палачи-любители заготовляли острые иглы «сырного дерева» и иных колючих растений, другие точили свои мачете о диоритовые плиты, третьи готовили стрелы и вырезали для них буту, деревянные шарики, заменявшие наконечники, с помощью которых не пронзали, а только оглушали животных. Поскольку пленники обладали незаурядной силой, то не исключалась вероятность, что серия пыток может сильно растянуться во времени. Жертвы подлежали поочередно уколам, жалящим укусам, протыканию острыми предметами, оглушению, а затем их предстояло разрезать на мелкие кусочки.
Сколько радости для наивных детей природы — разживиться несколькими копчеными ломтиками белых людей, обрести возможность прицепить к перекладинам своих хижин размалеванные краской руку останки! Это верный талисман, самый надежный пиэй, который сделает племя непобедимым: поскольку эти белые были самыми смелыми и сильными, счастливые владельцы талисманов станут похожими на них.
Приготовления к мрачной церемонии закончены. Сейчас начнется казнь. Раздирающие сердце звуки индейской флейты прорезали плотную атмосферу душного леса. Воины подготовили подобающий случаю наряд. Все без исключения были разрисованы краской руку с головы до ног, все казались только что вышедшими из кровавой бойни. Причудливые линии, проведенные коричневым соком генипы, образовывали на ярко-красном фоне весьма любопытные рисунки. У каждого он свой, подобно личному старинному гербу. В левой руке краснокожие держали большой деревянный лук с тетивой из волокон маго и связку длинных стрел из стеблей тростника. Все эти летательные снаряды обрамлялись у основания красными перьями тукана и трупиалаnote 279.
Воины также вырядились в ожерелья и короны из перьев. Эти сложные головные уборы, при изготовлении которых индейцы проявляют бездну терпения и изобретательности, бывают трех видов: белые, черные и пестрые, сооруженные из четырех равных частей, двух красных и двух желтых. Для белых используется грудное оперение разновидности тукана, известной среди креолов по кличке «крикун», а среди натуралистов на строгой латыни: ramphastus toco. Черные делаются из хохолка трубача, а последние, самые броские, изготавливаются из перьев кюи-кюи, другой разновидности тукана, ramphastus vitellinus. Наружная часть этих перьев ярко-красная, а внутренняя — ослепительно-желтая. Некоторые короны дополнительно украшены очень красивыми пунцовыми перьями птичек колибриnote 280.
Эти короны — предел красоты, высший шик у краснокожих. Надеваются они в особо торжественных случаях. Обычно же индейцы прячут их в бездонных корзинах — пагара, и лишь самый серьезный повод заставляет извлечь их оттуда.
Акомбака выглядел великолепно. С гордостью главнокомандующего он водрузил на себя белый султанnote 281, корону из желтых перьев высотой сантиметров пятнадцать, откуда торчали наружу, подобно рогам, два огромных красных пера, выдернутых из хвоста попугая ара. Четыре кольца ожерелий — черное, красное, белое и желтое — украсили грудь, блестящую, словно форменные алые штаны. Вождь надел два браслета — один из зубов тигра, чередующихся с плодами шери-шери, другой — из когтей муравьеда. Хлопчатобумажные штаны — калимбе — были перехвачены широким поясом из красных и голубых перьев, украшенным по бокам рогатыми колечками, которые служат «погремушками» у гремучей змеи.
Индеец еще не совсем протрезвел. Он находился «под градусом», как говорил Бенуа с гнусной ухмылочкой. Но это алкогольное состояние в должной мере придавало краснокожему смелости и удерживало его в вертикальном положении.
Акомбака шел впереди в сопровождении флейтиста и бывшего надзирателя. За ними хаотично и с хмельной неустойчивостью двигалась основная часть отряда под «командой» Бонне и Матье. Смертельно пьяный Тенги продолжал храпеть на своей лиственной подстилке, сжав кулаки.
Флейта замолкла по знаку вождя. Воины остановились в тридцати шагах от европейцев, по-прежнему сидящих и крепко связанных. Акомбака сделал еще несколько шагов к пленникам и при помощи переводчика Бенуа обратился к ним с краткой речью:
— Знаменитый вождь «Который уже пришел» выражает свое восхищение мужеством белых людей. Он обещает им достойную смерть. Принесение их в жертву порадует масса Гаду, и маныnote 282 покойного пиэй, которого белые преждевременно лишили жизни, будут надлежащим образом уважены. Чтобы показать, насколько он чтит их за бесстрашие, великий Акомбака собственноручно три раза приложит к их груди и бокам разъяренных ос. Белый вождь принял форму осы, чтобы убить пиэй, теперь надо, чтобы он и его сообщники понесли первое наказание от «бессмысленных мушек». После этого краснокожие воины нарисуют соком генипы круги на телах белых людей и продемонстрируют свою ловкость, посылая стрелы в самую середину, не повредив при этом внутренностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158