Там содержался жир носухи. Они обмазались с ног до головы, затем, внезапно охваченные яростным исступлением, кинулись плашмя на землю, покатились с безумными криками в волнах золотистой пыли, корчились в конвульсиях и за несколько минут совершенно исчезли в желтом облаке.
Когда пыль улеглась, семеро мужчин походили на золотые статуи, на оживших божков сказочного подземелья.
Сосуды, наполненные вику, уже поджидали их, симметрично расставленные и ласкающие взор, — истинная радость для пьющих! Жак собирался, как и прочие, осушить одну из тыквенных бутылок, когда его жена, красавица Алема, подошла с сияющими глазами, с нежной улыбкой и протянула ему древесный кубок.
— Пускай друг моего сердца выпьет бокал, наполненный его возлюбленной!
Восхищенный молодой человек залпом проглотил пьянящее зелье.
Танцы и крики возобновились с новым усердием, ожесточенным, полубезумным. Индейцы пили много, но без излишеств, ведь это был напиток их предков! Они всей душой отдавались удовольствию, однако инстинктивно избегали полного опьянения.
Только Жак, хотя и немного выпивший, потерял свою выдержку. С необычайной словоохотливостью он пустился сбивчиво пересказывать то, что накипело у него на душе. После нескольких бессвязных фраз речь его обрела большую стройность. Он поведал, не утаивая ни одной подробности, о своем путешествии в Сен-Лоран, о признании, сделанном доктору В. и начальнику тюрьмы, о том, как похитили его беглые каторжники, как измывались над ним, высказал догадку о цели их экспедиции и, наконец, описал свое освобождение и знакомство с гвианскими робинзонами.
Исповедь была исчерпывающе полной, говорил он с решимостью, болью и откровенностью, вызванными, вполне возможно, одним из тех напитков, секретом приготовления которых владеют некоторые индейцы.
Его соплеменники, бесстрастные, словно изваяния, выслушали эту речь, не шевельнув бровью, без всякого видимого волнения.
Опустошенный, задыхающийся Жак с пересохшим ртом, еще бормоча какие-то отрывистые слова хриплым голосом, едва выдавил из себя: «Пить!» — настолько мучила его жажда.
Панаолин спокойно сказал:
— Хорошо. Пусть моя дочь даст выпить своему мужу.
Алема улыбнулась из полумрака, принесла полный кубок и протянула его юноше, не расплескав ни капли. Рука ее была тверда, пронзительный взгляд как будто хотел заглянуть в самую глубину души.
Жак опорожнил кубок с жадностью и уселся на землю, совершенно отупевший, с погасшим взором, ничего не видя и не слыша.
Старый вождь подал знак. Его люди взяли плетеные корзины, пагара, и отправились в глубину галерей, едва освещенных мерцающими отблесками факелов. Вскоре они вновь собрались на перекрестке с нагруженными до предела корзинами и вышли из пещеры, предварительно сдвинув камень. Индейцы проделали еще несколько рейсов, как бы не замечая присутствия Алемы, державшей на коленях голову уснувшего, а может быть, смертельно пьяного мужа.
Вот они вошли в последний раз, неся пустые пагара. Панаолин замыкал шествие. Он вытащил из какого-то подобия ниши двуствольное ружье, в котором доктор В. признал бы свой подарок, сделанный Жаку во время одного из предыдущих его посещений. Вождь убедился, что ружье заряжено. А в это время его соплеменники вооружались луками, стрелами, ножами.
Старик объявил:
— Сокровища арамишо в безопасности. Тайна золота под надежной охраной! Можете приходить!
Факелы сразу погасили, и таинственная пещера погрузилась во мрак.
Вопрос Бенуа об охотнике, заряжавшем ружье золотыми пулями, остался без ответа. Акомбаку и его людей не волновало, из чего сделана пулька, найденная в теле тапира. Перед ними возвышалась гора мяса — вот что привлекало все внимание краснокожих, вот над чем неустанно работали их челюсти и желудки. Вся ночь и наступивший день были сплошь заняты этим трудом, которому присутствие мертвого колдуна придавало особый священнодейственный характер. Похоронные почести, если представится случай, могут воздаваться и в жидкой, и в плотной форме, исходя из обстоятельств. Главное — изобилие общей массы поглощаемого.
На памяти индейцев еще не было такого щедрого, сытного празднества. И на него не жалели времени; необъятные пищеварительные возможности эмерийонов нашли себе полное применение.
Наконец кувшины вылакали досуха, а скелет тапира сиял белизной, будто его очистили муравьи-маниоки. Как застоявшийся конь, который в нетерпении грызет свои удила, Бенуа дожидался заветной минуты. Он решительно возглавил колонну и двинулся к пещере, чей темный зев приоткрылся на юго-западном склоне первого холма.
Индейцы как будто смягчились и подобрели. Акомбаку почти не волновал исход затеянного предприятия, некоторые стороны которого он находил опасными. В конце концов покойного щедро оплакали. Его кончина, хотя и внезапная, не была преждевременной. Ведь он такой старый! И к тому же у него есть преемник. А носить за собой останки очень обременительно… Так ли уж необходимо разыскивать и наказывать, не давая себе передышки, виновника трагедии, уже как-то восполненной, отступившей в прошлое?..
Иначе думал бывший надзиратель, пылавший гневом. Он угрожал перепуганному вождю новыми несчастиями. Не очень полагаясь на свое «войско», Бенуа торопился поднять его боевой дух привычными средствами с помощью тафии.
Колебания прекратились, жажда мести снова взыграла. Барабан из кожи кариаку ударил как гонг, и бамбуковые флейты дружно взвыли. По крутой тропинке они поднялись к пещере, авантюрист вошел туда первым, с мачете в одной руке, с факелом в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.
Привыкая к полумраку, они брели за Бенуа, которого душило волнение, и вскоре очутились в центральном зале, откуда разбегались узкие галереи. Тут завывания внезапно смолкли, воцарилась тревожная тишина. Страх сковал вождя и его воинов. И сам Бенуа, несмотря на свою закалку, не удержался от испуганного возгласа при виде неподвижного тела Жака, распростертого на спине с разбросанными руками, похожего на золотую статую, сброшенную с пьедестала.
— Золото! — в восторге вскричали баниты, не думая о судьбе индейца.
— Да нет же, глупцы, это всего лишь пыль. Два су за тонну, — заметил патрон.
Он быстро наклонился и приподнял тело, желая установить, теплится ли в нем еще искорка жизни. Затем поднес факел к широко раскрытым глазам. Веки даже не шевельнулись, объем зрачков не изменился, они были похожи на маленькие черные жемчужинки в коричневой оправе.
Растерянность охватила Бенуа, даже нечто, похожее на отчаяние… Но вовсе не из-за несчастной и загадочной судьбы парня. Человечность была чужда его натуре. Желание уловить последнее дыхание жизни проистекало от ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной Жаку под затылок, он удерживал на весу негнущееся тело, которое опиралось на пятки, образуя угол в 25 — 30 градусов.
— Он умер, — глухо сказал шеф. — Определенно мертв!
И, даже не пытаясь разгадать причину смерти, сцепление обстоятельств, приведшее индейца в пещеру, Бенуа добавил:
— Странный костюм. Ну вот парень вырядился в золото, как божок… Далеко же он забрел! Да и мы тоже… — и выпустил тело, которое упало с глухим звуком.
Беглые каторжники пораженно взирали на искрящуюся пещеру, столь неожиданно превращенную в склеп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Когда пыль улеглась, семеро мужчин походили на золотые статуи, на оживших божков сказочного подземелья.
Сосуды, наполненные вику, уже поджидали их, симметрично расставленные и ласкающие взор, — истинная радость для пьющих! Жак собирался, как и прочие, осушить одну из тыквенных бутылок, когда его жена, красавица Алема, подошла с сияющими глазами, с нежной улыбкой и протянула ему древесный кубок.
— Пускай друг моего сердца выпьет бокал, наполненный его возлюбленной!
Восхищенный молодой человек залпом проглотил пьянящее зелье.
Танцы и крики возобновились с новым усердием, ожесточенным, полубезумным. Индейцы пили много, но без излишеств, ведь это был напиток их предков! Они всей душой отдавались удовольствию, однако инстинктивно избегали полного опьянения.
Только Жак, хотя и немного выпивший, потерял свою выдержку. С необычайной словоохотливостью он пустился сбивчиво пересказывать то, что накипело у него на душе. После нескольких бессвязных фраз речь его обрела большую стройность. Он поведал, не утаивая ни одной подробности, о своем путешествии в Сен-Лоран, о признании, сделанном доктору В. и начальнику тюрьмы, о том, как похитили его беглые каторжники, как измывались над ним, высказал догадку о цели их экспедиции и, наконец, описал свое освобождение и знакомство с гвианскими робинзонами.
Исповедь была исчерпывающе полной, говорил он с решимостью, болью и откровенностью, вызванными, вполне возможно, одним из тех напитков, секретом приготовления которых владеют некоторые индейцы.
Его соплеменники, бесстрастные, словно изваяния, выслушали эту речь, не шевельнув бровью, без всякого видимого волнения.
Опустошенный, задыхающийся Жак с пересохшим ртом, еще бормоча какие-то отрывистые слова хриплым голосом, едва выдавил из себя: «Пить!» — настолько мучила его жажда.
Панаолин спокойно сказал:
— Хорошо. Пусть моя дочь даст выпить своему мужу.
Алема улыбнулась из полумрака, принесла полный кубок и протянула его юноше, не расплескав ни капли. Рука ее была тверда, пронзительный взгляд как будто хотел заглянуть в самую глубину души.
Жак опорожнил кубок с жадностью и уселся на землю, совершенно отупевший, с погасшим взором, ничего не видя и не слыша.
Старый вождь подал знак. Его люди взяли плетеные корзины, пагара, и отправились в глубину галерей, едва освещенных мерцающими отблесками факелов. Вскоре они вновь собрались на перекрестке с нагруженными до предела корзинами и вышли из пещеры, предварительно сдвинув камень. Индейцы проделали еще несколько рейсов, как бы не замечая присутствия Алемы, державшей на коленях голову уснувшего, а может быть, смертельно пьяного мужа.
Вот они вошли в последний раз, неся пустые пагара. Панаолин замыкал шествие. Он вытащил из какого-то подобия ниши двуствольное ружье, в котором доктор В. признал бы свой подарок, сделанный Жаку во время одного из предыдущих его посещений. Вождь убедился, что ружье заряжено. А в это время его соплеменники вооружались луками, стрелами, ножами.
Старик объявил:
— Сокровища арамишо в безопасности. Тайна золота под надежной охраной! Можете приходить!
Факелы сразу погасили, и таинственная пещера погрузилась во мрак.
Вопрос Бенуа об охотнике, заряжавшем ружье золотыми пулями, остался без ответа. Акомбаку и его людей не волновало, из чего сделана пулька, найденная в теле тапира. Перед ними возвышалась гора мяса — вот что привлекало все внимание краснокожих, вот над чем неустанно работали их челюсти и желудки. Вся ночь и наступивший день были сплошь заняты этим трудом, которому присутствие мертвого колдуна придавало особый священнодейственный характер. Похоронные почести, если представится случай, могут воздаваться и в жидкой, и в плотной форме, исходя из обстоятельств. Главное — изобилие общей массы поглощаемого.
На памяти индейцев еще не было такого щедрого, сытного празднества. И на него не жалели времени; необъятные пищеварительные возможности эмерийонов нашли себе полное применение.
Наконец кувшины вылакали досуха, а скелет тапира сиял белизной, будто его очистили муравьи-маниоки. Как застоявшийся конь, который в нетерпении грызет свои удила, Бенуа дожидался заветной минуты. Он решительно возглавил колонну и двинулся к пещере, чей темный зев приоткрылся на юго-западном склоне первого холма.
Индейцы как будто смягчились и подобрели. Акомбаку почти не волновал исход затеянного предприятия, некоторые стороны которого он находил опасными. В конце концов покойного щедро оплакали. Его кончина, хотя и внезапная, не была преждевременной. Ведь он такой старый! И к тому же у него есть преемник. А носить за собой останки очень обременительно… Так ли уж необходимо разыскивать и наказывать, не давая себе передышки, виновника трагедии, уже как-то восполненной, отступившей в прошлое?..
Иначе думал бывший надзиратель, пылавший гневом. Он угрожал перепуганному вождю новыми несчастиями. Не очень полагаясь на свое «войско», Бенуа торопился поднять его боевой дух привычными средствами с помощью тафии.
Колебания прекратились, жажда мести снова взыграла. Барабан из кожи кариаку ударил как гонг, и бамбуковые флейты дружно взвыли. По крутой тропинке они поднялись к пещере, авантюрист вошел туда первым, с мачете в одной руке, с факелом в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.
Привыкая к полумраку, они брели за Бенуа, которого душило волнение, и вскоре очутились в центральном зале, откуда разбегались узкие галереи. Тут завывания внезапно смолкли, воцарилась тревожная тишина. Страх сковал вождя и его воинов. И сам Бенуа, несмотря на свою закалку, не удержался от испуганного возгласа при виде неподвижного тела Жака, распростертого на спине с разбросанными руками, похожего на золотую статую, сброшенную с пьедестала.
— Золото! — в восторге вскричали баниты, не думая о судьбе индейца.
— Да нет же, глупцы, это всего лишь пыль. Два су за тонну, — заметил патрон.
Он быстро наклонился и приподнял тело, желая установить, теплится ли в нем еще искорка жизни. Затем поднес факел к широко раскрытым глазам. Веки даже не шевельнулись, объем зрачков не изменился, они были похожи на маленькие черные жемчужинки в коричневой оправе.
Растерянность охватила Бенуа, даже нечто, похожее на отчаяние… Но вовсе не из-за несчастной и загадочной судьбы парня. Человечность была чужда его натуре. Желание уловить последнее дыхание жизни проистекало от ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной Жаку под затылок, он удерживал на весу негнущееся тело, которое опиралось на пятки, образуя угол в 25 — 30 градусов.
— Он умер, — глухо сказал шеф. — Определенно мертв!
И, даже не пытаясь разгадать причину смерти, сцепление обстоятельств, приведшее индейца в пещеру, Бенуа добавил:
— Странный костюм. Ну вот парень вырядился в золото, как божок… Далеко же он забрел! Да и мы тоже… — и выпустил тело, которое упало с глухим звуком.
Беглые каторжники пораженно взирали на искрящуюся пещеру, столь неожиданно превращенную в склеп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158