«Однако же, — основательно рассудил Гонде, — этот лист зарыли совсем недавно, и не может быть, чтобы только один… Должны найтись и другие… Будем копать!»
Матао, готовый приняться за любую работу и наблюдая, как человек стал ковырять мачете землю, тут же с большим энтузиазмом поддержал его усилия и заработал лапами и носом с таким рвением, будто собирался добыть из норы броненосца. Уже через несколько минут трудолюбивое животное раскопало добрый квадратный метр зеленой подстилки, образованной из тщательно уложенных листьев. Следует, правда, сказать, что толщина взрыхленного слоя земли не превышала двадцати сантиметров.
— Ты смотри!.. — удивился Гонде. — Да это прямо-таки силосная яма! И что там может быть под листьями?.. Шерш, Матао, шерш! Ищи, моя храбрая собака!
Подбодренный голосом и жестом человека, Матао с еще большим усердием стал рыться в яме и внезапно, выдернув зубами плотный слой свалявшейся зелени, провалился почти по уши в какую-то пустоту среди срезанных растений. Гонде показалось, что когти животного скребут по твердой и гладкой поверхности, которую собака была не в состоянии преодолеть.
— Ко мне, Матао, ко мне! — тихо скомандовал он.
Ищейка выскочила из дыры и, напрягшись всем телом, со вздыбленным хвостом и вытянутой мордой застыла в той прекрасной стойке, от которой сладко замирает сердце даже самого опытного охотника.
— Черт подери, да что бы все это значило? — Гонде был крайне заинтригован.
Он наклонился и просунул мачете в глубину выемки. Кончик оружия наткнулся на твердое, издав при этом металлический звук. Дрожь пробежала по телу каторжника от макушки до пяток. Встав на четвереньки, он жадно разгребал землю, рвал корешки, скреб и царапал, не щадя рук и ногтей, а затем, обливаясь потом, с ноющей поясницей, весь ободранный и исцарапанный, бросился к робинзонам, отдав строгий наказ собаке:
— Оставайся на месте, Матао! Жди меня!
Умное животное вильнуло хвостом, как бы подтверждая: «Приказ понят!» — и не сдвинулось с места, храня позу окаменевшего изваяния.
Весь эпизод длился не более четверти часа. Вскоре Гонде присоединился к робинзонам, начавшим переживать из-за его долгого отсутствия. От безумной радости бедняга стал заикаться, он никак не мог отдышаться, весь его облик пронизывали тревога и торжество.
— О!.. Месье Робен! Вот это находка! Очень важная находка! Идемте же! Скорее! О, Боже! Так распорядилась судьба! Вы будете счастливы! Мне повезло!..
— Да успокойтесь, Гонде! Возьмите себя в руки! Что же стряслось, объясните мне наконец! Что вы такое нашли, славный мой приятель?..
— Месье Робен, идемте… Идемте скорей! Вы многое видели в своей жизни, но такое, клянусь, еще никогда не попадалось вам на глаза!
— Да что же это, что?!
— Ну… там собака… она караулит… паровую машину! Нет, нет, я не спятил! — Гонде почувствовал, что возбуждение способно придать его словам оттенок неправдоподобия. — Я трогал! Я видел! Это хорошо спрятано! И упаковано как надо. Блестит, как серебро. Идемте же! Прошу вас, идемте скорей!
Исполненные живого любопытства, Робен, Шарль и Никола устремились вслед за Гонде. Нет, бывший каторжник ничего не выдумал, не сошел с ума. В какой-нибудь полусотне метров возвышался над раскопками холмик земли вперемешку с увядшей зеленью, а на нем торжественно застыл Матао, словно воплощение самой бдительности. Тонкий луч солнца, проникая сквозь вершины деревьев, золотой нитью доставал до самого дна ямы и заставлял искриться трубы и краны очаровательного парового двигателя.
— Это наша машина! — восторженно вскричали Шарль и Никола.
— Спасибо, Гонде. — Робен был взволнован. — Вы оказали огромную услугу нашей колонии!
— Но это не все. Там находятся и копры, они расставлены вокруг машины. Я их на ощупь определил… И что-то еще… чертовски тяжелое, — продолжил каторжник, который снова энергично раскапывал грунт.
— Наверняка это наши баллоны с ртутью! — догадался Шарль. — Отец, ты слышишь: ртуть! Отныне можно приступать к разработкам золота. Какие у нас планы?..
— По-моему, все ясно. Извлечь как можно скорее наши орудия производства, столь счастливо найденные, погрузить их снова на лодку и вернуться домой. На этот раз будем охранять понадежней, не правда ли, Гонде?..
— О да, месье Робен! Теперь уж ни один смельчак или хитрец меня не проведет!
— Но как же нам перенести такую массу железа?.. — задумался вслух Анри.
— А для воров тут не было проблемы…
— Наверное, их было больше, чем нас…
— Но у нас же есть еще индейцы капитана Вампи… Если мы им хорошо заплатим, они не откажутся поработать носильщиками!
— Пустые разговоры! — засмеялся Шарль. — Ты разве не помнишь, Никола, когда мы заказывали в Европе все эти машины и материалы, то всегда выдвигали условие: чтобы они были в максимально разобранном виде, удобном для транспортировки… Просили даже следить, чтобы отдельные части и секции весили не больше тридцати килограммов…
— Ну, это же вполне естественно, ведь при нынешнем состоянии колонии, когда нет ни дорог, ни вьючных животных, люди тянут груз на своих плечах…
— Так что наши копры весят всего по тридцать килограммов, только на пять килограммов больше нормы, установленной правительством. Что касается самого паровика, то конструктор Дебэйе придал ему необычайно скромные размеры, и это при том, что машина обладает очень большой мощностью… Шесть человек смело могут ее нести на ровной доске до самого берега!
— Браво! Итак, за работу! — заключил Анри, поигрывая своей атлетической мускулатурой. — Ты в ответе за все, мой маленький Шарль!
Пока робинзоны, развив кипучую деятельность, заняты переноской груза, вернемся в хижину, чьи обитатели еще не пришли в себя после дерзкой выходки Гонде и бегства того, кого все принимали за подлинного священника, настолько хорошо играл негодяй свою роль.
Сперва растерянные и немного пристыженные, индейцы, как достойные представители своей подвижной и переменчивой расы, вновь обрели привычную беззаботность. Две юные мисс, расстроенные исчезновением отца и болезнью матери, тихо плакали в объятиях мадам Робен.
Бедные дети с душевным смятением наблюдали, как быстро меняется лицо их милой матушки. Взгляд потускнел, в нем не было больше жизни, губы судорожно сведены, из горла вырываются бессвязные слова и хриплое, прерывистое дыхание. Обильный пот струится по искаженному лицу, обретшему оттенок восковой бледности.
Напрасно мадам Робен, давно знакомая со всеми фазами и особенностями ужасной гвианской лихорадки, пыталась утешить несчастных девушек. Самая трогательная нежность и забота лучшей из матерей и лучшей из жен были в данный момент бесполезны.
— Моя мама погибла!.. Моя мама умирает! — рыдала Люси.
— Мадам! — стонала Мери. — Спасите ее! Помогите!..
— Мои милые бедные дети! Терпите и надейтесь! Все, чему нас научил долгий и болезненный опыт, все, на что способна искренняя преданность, мы все испробуем, мы используем малейшую возможность!.. Надо только дождаться окончания приступа…
— Но она же умрет!
— Посмотрите, какая она холодная!
— О, Боже! Она не узнает нас больше!
— А этот бред… какие-то бессвязные слова…
— Мама! Это я!.. Мы здесь, рядом с тобой!
— Надейтесь, дети мои, надейтесь! Я думаю, что через час приступ пойдет на убыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158