Почему технологию извлечения звука я связываю с эстетикой? Потому что я
слышу и воспринимаю только в связи с уже давным-давно разработанными
живущими до меня людьми правилами эстетического поведения, поведения
чувственного, поведения сенсорного, и добиваюсь от себя, соответственно,
такого результата, который связывал бы меня с этими правилами. То есть я
таким образом, через правильное исполнение движения прихожу к соединению с
культурой, с коллективным эйдосом.
Если же у меня напряжение в мышцах не адекватно тому, что мне нужно
делать, если я играю так называемой зажатой рукой, то я не совсем верно
воспринимаю то, что мне нужно воспринимать как явление эстетическое. Другими
словами, человек, который зажат психически, не способен достаточно полно
отдаться эстетическому волнению. Он не способен по-настоящему рассмотреть
красоту, а значит, не способен ее продуцировать.
То, что мы называли сегодня противоречием, которое, - помните? - по
Гегелю, движет миром, которое ведет мир по эволюционной лестнице, вероятно
все-таки к совершенствованию, -Процесс естественный и иным быть не может.
Если мы все свои движения приводим в соответствие с этим огромным
филогенетическим движением в своем индивидуальном развитии, в своем
онтогенезе, тогда мы осознанно формируем свою игру на рояле, свои движения
речевого аппарата, тем более когда эти движения производим таким образом,
который уясняем себе под влиянием знания ощущения - что особенно важно -
различных закономерностей вне языка, вне музыки, вне тех движений, которые
осуществляем как обыкновенные животные, ибо человек управляет аппаратом,
который ничем не отличается от аппарата козы, быка, лошади или змеи, при
помощи своего культурного "Я". Те движения, которые производят человек и
животное, различаются весьма и весьма значительно.
Итак, что мы должны сделать? Мы должны осуществить макро-движение, мы
должны произвести огромные движения к удовольствию, наслаждению быть
трагичным и одновременно переживающим необыкновенную радость от этого же
трагизма. И, заметьте, я ничуть себе не противоречу, потому что нахожусь
или, вернее, пытаюсь находиться в том плодотворном состоянии, о котором
говорил Гегель. Почему я так много времени в своих рассуждениях посвящаю
философии? Потому что быть философичным невероятно важно, когда работаешь
над движением.
А теперь - заземленная технология при произнесении различных звуков.
Звук [к]. Начнем с него. Я перенастраиваю при помощи манка русский звук "к",
представив (для этого как вспомогательное средство и предназначаются наши
рисунки), как выглядит мой речевой аппарат, определив его координаты, его
параметры, ощутив его как бы вне себя, вне тебя, внеорганизменно. Итак, мы
произносим манок русского языка, вызвав центральный посыл: "Эй ты!" - "к". В
этот момент нужно обязательно при помощи некоторых, наверное природно
имеющихся, зародышей навыка попробовать обозначить ощущения не просто от
того, что я определенным образом двигаю языком, а еще и от того, что я
определенным образом отпускаю, снимаю напряжение языка. Эти наблюдения
чрезвычайно важны, потому что очень важно добиться, чтобы вы работали
эйдетически и начали делать это (может быть, многие уже, конечно, и умеют)
сейчас, немедленно. Эйдетическая работа считается, в основном, работой
зрительной, работой по видению чего-то, что мы представляем. Конечно, можно
еще слышать, можно работать мультисенсорно, обонять, чувствовать на вкус и
еще, еще, еще много можно ощущать, поэтому я подчеркиваю, что говоря слово
"эйдетика", "эйдетическая работа" в сочетании, я имею в виду как раз эту
мультисенсорную, многочувственную, многоощутительную работу наших
рецепторов, нашей сущности.
А теперь давайте внимательнее всмотримся в действие, которое совершаем.
Фокусировка дает нам такие условия, при которых звук [к] произносится с
определенной релаксацией после звуко-движения, и с определенной
результацией, с напряжением именно таким, которое продиктовала фокусировка.
А иначе ничего не будет, не получится, иначе будет невозможно двинуть языком
и выдохнуть (кстати, придыхание в русском языке, конечно же, существует, но
употребляется в несколько ином плане, нежели в английском и в немецком).
Итак, "к" по-русски будет зависеть как движение от того, как я настроюсь. То
же самое произойдет в английском, немецком, китайском и прочих языках, где
эти звуки, аналогичные по номенклатуре, тоже существуют, но они совершенно
другие по движению, потому что фокусировка будет совершенно иной.
Естественно, в них есть похожее что-то, но они другие, потому что одно
движение неравносильно другому. Если говорить [к] по-китайски, то я могу
сказать [к] и без придыхания и с придыханием. В китайском языке
какуминальная настройка, и есть звук [r], напоминающий английский. Но если я
думаю о фокусировке в дентально-лабиальной, губно-зубной области, я никогда
не получу китайский [r], как в слове [ri bao]. Так, оказывается, правильно
по-китайски называется газета.
Теперь [k] по-английски: "То be or not to be", "я т-т-тебе дам!" -[k].
И заметьте, я произношу манок не просто механически - это никому не нужно,
он сам не работает. Я действую опять-таки эйдетически, я представляю,
вслушиваюсь, вспоминая движение. Можно посмотреть на рисунки, которые
помогут представить речевой аппарат, но самое главное - никогда не
обольщаться, что ты уже отработал фокусировку, отшлифовал манок. Мы должны,
мы просто обязаны как культурные люди в течение всей жизни учиться говорить
на родном и других языках. Только в этом случае происходит то чудо, которое
мы будем способны вскоре, наверное, зарегистрировать: у нас начнет
изменяться технология мышления - это очень связано, это невероятно связано.
Ощущение речевого аппарата, - между прочим, великая вещь. Такая же великая,
как связь между каллиграфией и мышлением, недаром китайцы и японцы так ценят
каллиграфию. Не так, кстати, давно и у нас в стране, даже до войны, где-то
лет пятьдесят назад, очень внимательно относились к каллиграфии, а до
революции это было невероятно важно - писать красиво, точно,
каллиграфически. Большой русский писатель Алексей Михайлович Ремезов
прекрасно писал, был последним российским, славянским, возможно,
каллиграфом. Каллиграфия стала утерянным искусством.
Итак, движения - я подчеркиваю - не могут не иметь отношения к
мышлению, если они имеют отношение к человеку. Любое движение, - будь то
язык жестов, будь то движения внутренние, гештальтные, - имеет отношение к
культуре. Мы очень узко всегда понимаем культуру, нас так приучают, мы
говорим о поведении за столом и имеем в виду шаблонные представления, как,
например, прибалтийский тип культуры. Когда-то мы сожалели, что ленинградцы
уже не те, это было чем-то образцовым и напоминало старые, очень добрые
времена. Теперь все ушло, этого более нет, нам необходимо ориентироваться на
те образцы, которые мы можем почерпнуть из литературы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59