Марья Александровна вскочила с места.
- Ах, боже мой! - вскричала она, - черт несет эту сороку, полковницу! Да
ведь я ж ее почти выгнала две недели назад! - прибавила она чуть не в
отчаянии. - Но... но невозможно теперь не принять ее! Невозможно! Она,
наверно, с вестями, иначе не посмела бы и явиться. Это важно, Зина! Мне
надо знать... Ничем теперь не надо пренебрегать! Но как я вам благодарна за
ваш визит! - закричала она, бросаясь навстречу вошедшей гостье. - Как это
вам вздумалось вспомнить обо мне, бесценная Софья Петровна? Какой
о-ча-ро-ва-тельный сюрприз!
Зина убежала из комнаты.
Глава VI
Полковница, Софья Петровна Фарпухина, только нравственно походила на
сороку. Физически она скорее походила на воробья. Это была маленькая
пятидесятилетняя дама, с остренькими глазками, в веснушках и в желтых
пятнах по всему лицу. На маленьком, иссохшем тельце ее, помещенном на
тоненьких крепких воробьиных ножках, было шелковое темное платье, всегда
шумевшее, потому что полковница двух секунд не могла пробыть в покое. Это
была зловещая и мстительная сплетница. Она была помешана на том, что она
полковница. С отставным полковником, своим мужем, она очень часто дралась и
царапала ему лицо. Сверх того, выпивала по четыре рюмки водки утром и по
стольку же вечером и до помешательства ненавидела Анну Николаевну Антипову,
прогнавшую ее на прошлой неделе из своего дома, равно как и Наталью
Дмитриевну Паскудину, тому способствовавшую.
- Я к вам только на минутку, mon ange, - защебетала она. - Я ведь напрасно
и села. Я заехала только рассказать, какие чудеса у нас делаются. Просто
весь город с ума сошел от этого князя! Наши пройдохи - vous comprenez! -
его ловят, ищут, тащат его нарасхват, шампанским поят, - вы не поверите! не
поверите! Да как это вы решились его отпустить от себя? Знаете ли, что он
теперь у Натальи Дмитриевны?
- У Натальи Дмитриевны! - вскричала Марья Александровна, привскакнув на
месте. - Да ведь он к губернатору только поехал, а потом, может быть, к
Анне Николаевне, и то ненадолго!
- Ну да, ненадолго; вот и ловите его теперь! Он губернатора дома не застал,
потом к Анне Николаевне поехал, дал слово обедать у ней, а Наташка, которая
теперь от нее не выходит, затащила его к себе до обеда завтракать. Вот вам
и князь!
- А что ж... Мозгляков? Ведь он обещался...
- Дался вам этот Мозгляков! хваленый-то ваш... Да и он с ними туда же!
Посмотрите, если его в картишки там не засадят, - опять проиграется, как
прошлый год проигрался! Да и князя тоже засадят; облупят как липку. А какие
она вещи про вас распускает, Наташка-то! Вслух кричит, что вы завлекаете
князя, ну там... для известных целей, - vous comprenez? Сама ему толкует об
этом. Он, конечно ничего не понимает, сидит, как мокрый кот, да на всякое
слово: "ну да! ну да!" А сама-то, сама-то! вывела свою Соньку - вообразите:
пятнадцать лет, а все еще в коротеньком платье водит! все это только до
колен, как можете себе представить... Послали за этой сироткой Машкой, та
тоже в коротеньком платье, только еще выше колен, - я в лорнет смотрела...
На голову им надели какие-то красные шапочки с перьями, - уж не знаю, что
это изображает! - и под фортепьяно заставила обеих пигалиц перед князем
плясать казачка! Ну, вы знаете слабость этого князя? Он так и растаял:
"формы", говорит, "формы!" В лорнетку на них смотрит, а они-то отличаются,
две сороки! раскраснелись, ноги вывертывают, такой монплезир пошел, что
люли, да и только! тьфу! Это - танец! Я сама танцевала с шалью, при выпуске
из благородного пансиона мадам Жарни, - так я благородный эффект произвела!
Мне сенаторы аплодировали! Там княжеские и графские дочери воспитывались! А
ведь это просто канкан! Я сгорела со стыда, сгорела, сгорела! Я просто не
высидела!...
- Но... разве вы сами были у Натальи Дмитриевны? ведь вы...
- Ну да, она меня оскорбила на прошлой неделе. Я это прямо всем говорю.
Mais, ma chere, мне захотелось хоть в щелочку посмотреть на этого князя, я
и приехала. А то где ж бы я его увидала? Поехала бы я к ней, кабы не этот
скверный князишка! Представьте себе: всем шоколад подают, а мне нет, и все
время со мной хоть бы слово. Ведь это она нарочно... Кадушка этакая! Вот я
ж ей теперь! Но прощайте, mon ange, я теперь спешу, спешу... Мне надо
непременно застать Акулину Панфиловну и ей рассказать... Только вы теперь
так и проститесь с князем! Он уж у вас больше не будет. Знаете - памяти-то
у него нет, так Анна Николаевна непременно к себе его перетащит! Они все
боятся, чтобы вы не того... понимаете? насчет Зины...
- Quelle horreur!
- Уж это я вам говорю! Весь город об этом кричит. Анна Николаевна
непременно хочет оставить его обедать, а потом и совсем. Это она вам в пику
делает, mon ange. Я к ней на двор в щелочку заглянула. Такая там суетня:
обед готовят, ножами стучат... за шампанским послали. Спешите, спешите и
перехватите его на дороге, когда он к ней поедет. Ведь он к вам первой
обещался обедать! Он ваш гость, а не ее! Чтоб над вами смеялась эта
пройдоха, эта каверзница, эта сопля! Да она подошвы моей не стоит, хоть и
прокурорша! Я сама полковница! Я в благородном пансионе мадам Жарни
воспитывалась... тьфу! Mais adieu, mon ange! У меня свои сани, а то бы я с
вами вместе поехала...
Ходячая газета исчезла, Марья Александровна затрепетала от волнения, но
совет полковницы был чрезвычайно ясен и практичен. Медлить было нечего, да
и некогда. Но оставалось еще самое главное затруднение. Марья Александровна
бросилась в комнату Зины.
Зина ходила по комнате взад и вперед, сложив накрест руки, понурив голову,
бледная и расстроенная. В глазах ее стояли слезы; но решимость сверкала во
взгляде, который она устремила на мать. Она поспешно скрыла слезы, и
саркастическая улыбка появилась на губах ее.
- Маменька, - сказала она, предупреждая Марью Александровну, - сейчас вы
истратили со мною много вашего красноречия, слишком много. Но вы не
ослепили меня. Я не дитя. Убеждать себя, что делаю подвиг сестры
милосердия, не имея ни малейшего призвания, оправдывать свои низости,
которые делаешь для одного эгоизма, благородными целями - все это такое
иезуитство, которое не могло обмануть меня. Слышите: это не могло меня
обмануть, и я хочу, чтоб вы это непременно знали!
- Но, mon ange!.. - вскрикнула оробевшая Марья Александровна.
- Молчите, маменька! Имейте терпение выслушать меня до конца. Несмотря на
полное сознание того, что все это только одно иезуитство; несмотря на
полное мое убеждение в совершенном неблагородстве такого поступка, - я
принимаю ваше предложение вполне, слышите: вполне, и объявляю вам, что
готова выйти за князя и даже готова помогать всем вашим усилиям, чтобы
заставить его на мне жениться. Для чего я это делаю? - вам не надо знать.
Довольно и того, что я решилась. Я решилась на все: я буду подавать ему
сапоги, я буду его служанкой, я буду плясать для его удовольствия, чтоб
загладить перед ним мою низость; я употреблю все на свете, чтоб он не
раскаивался в том, что женился на мне! Но, взамен моего решения, я требую,
чтоб вы откровенно сказали мне: каким образом вы все это устроите? Если вы
начали так настойчиво говорить об этом, то - я вас знаю - вы не могли
начать, не имея в голове какого-нибудь определенного плана. Будьте
откровенны хоть раз в жизни;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
- Ах, боже мой! - вскричала она, - черт несет эту сороку, полковницу! Да
ведь я ж ее почти выгнала две недели назад! - прибавила она чуть не в
отчаянии. - Но... но невозможно теперь не принять ее! Невозможно! Она,
наверно, с вестями, иначе не посмела бы и явиться. Это важно, Зина! Мне
надо знать... Ничем теперь не надо пренебрегать! Но как я вам благодарна за
ваш визит! - закричала она, бросаясь навстречу вошедшей гостье. - Как это
вам вздумалось вспомнить обо мне, бесценная Софья Петровна? Какой
о-ча-ро-ва-тельный сюрприз!
Зина убежала из комнаты.
Глава VI
Полковница, Софья Петровна Фарпухина, только нравственно походила на
сороку. Физически она скорее походила на воробья. Это была маленькая
пятидесятилетняя дама, с остренькими глазками, в веснушках и в желтых
пятнах по всему лицу. На маленьком, иссохшем тельце ее, помещенном на
тоненьких крепких воробьиных ножках, было шелковое темное платье, всегда
шумевшее, потому что полковница двух секунд не могла пробыть в покое. Это
была зловещая и мстительная сплетница. Она была помешана на том, что она
полковница. С отставным полковником, своим мужем, она очень часто дралась и
царапала ему лицо. Сверх того, выпивала по четыре рюмки водки утром и по
стольку же вечером и до помешательства ненавидела Анну Николаевну Антипову,
прогнавшую ее на прошлой неделе из своего дома, равно как и Наталью
Дмитриевну Паскудину, тому способствовавшую.
- Я к вам только на минутку, mon ange, - защебетала она. - Я ведь напрасно
и села. Я заехала только рассказать, какие чудеса у нас делаются. Просто
весь город с ума сошел от этого князя! Наши пройдохи - vous comprenez! -
его ловят, ищут, тащат его нарасхват, шампанским поят, - вы не поверите! не
поверите! Да как это вы решились его отпустить от себя? Знаете ли, что он
теперь у Натальи Дмитриевны?
- У Натальи Дмитриевны! - вскричала Марья Александровна, привскакнув на
месте. - Да ведь он к губернатору только поехал, а потом, может быть, к
Анне Николаевне, и то ненадолго!
- Ну да, ненадолго; вот и ловите его теперь! Он губернатора дома не застал,
потом к Анне Николаевне поехал, дал слово обедать у ней, а Наташка, которая
теперь от нее не выходит, затащила его к себе до обеда завтракать. Вот вам
и князь!
- А что ж... Мозгляков? Ведь он обещался...
- Дался вам этот Мозгляков! хваленый-то ваш... Да и он с ними туда же!
Посмотрите, если его в картишки там не засадят, - опять проиграется, как
прошлый год проигрался! Да и князя тоже засадят; облупят как липку. А какие
она вещи про вас распускает, Наташка-то! Вслух кричит, что вы завлекаете
князя, ну там... для известных целей, - vous comprenez? Сама ему толкует об
этом. Он, конечно ничего не понимает, сидит, как мокрый кот, да на всякое
слово: "ну да! ну да!" А сама-то, сама-то! вывела свою Соньку - вообразите:
пятнадцать лет, а все еще в коротеньком платье водит! все это только до
колен, как можете себе представить... Послали за этой сироткой Машкой, та
тоже в коротеньком платье, только еще выше колен, - я в лорнет смотрела...
На голову им надели какие-то красные шапочки с перьями, - уж не знаю, что
это изображает! - и под фортепьяно заставила обеих пигалиц перед князем
плясать казачка! Ну, вы знаете слабость этого князя? Он так и растаял:
"формы", говорит, "формы!" В лорнетку на них смотрит, а они-то отличаются,
две сороки! раскраснелись, ноги вывертывают, такой монплезир пошел, что
люли, да и только! тьфу! Это - танец! Я сама танцевала с шалью, при выпуске
из благородного пансиона мадам Жарни, - так я благородный эффект произвела!
Мне сенаторы аплодировали! Там княжеские и графские дочери воспитывались! А
ведь это просто канкан! Я сгорела со стыда, сгорела, сгорела! Я просто не
высидела!...
- Но... разве вы сами были у Натальи Дмитриевны? ведь вы...
- Ну да, она меня оскорбила на прошлой неделе. Я это прямо всем говорю.
Mais, ma chere, мне захотелось хоть в щелочку посмотреть на этого князя, я
и приехала. А то где ж бы я его увидала? Поехала бы я к ней, кабы не этот
скверный князишка! Представьте себе: всем шоколад подают, а мне нет, и все
время со мной хоть бы слово. Ведь это она нарочно... Кадушка этакая! Вот я
ж ей теперь! Но прощайте, mon ange, я теперь спешу, спешу... Мне надо
непременно застать Акулину Панфиловну и ей рассказать... Только вы теперь
так и проститесь с князем! Он уж у вас больше не будет. Знаете - памяти-то
у него нет, так Анна Николаевна непременно к себе его перетащит! Они все
боятся, чтобы вы не того... понимаете? насчет Зины...
- Quelle horreur!
- Уж это я вам говорю! Весь город об этом кричит. Анна Николаевна
непременно хочет оставить его обедать, а потом и совсем. Это она вам в пику
делает, mon ange. Я к ней на двор в щелочку заглянула. Такая там суетня:
обед готовят, ножами стучат... за шампанским послали. Спешите, спешите и
перехватите его на дороге, когда он к ней поедет. Ведь он к вам первой
обещался обедать! Он ваш гость, а не ее! Чтоб над вами смеялась эта
пройдоха, эта каверзница, эта сопля! Да она подошвы моей не стоит, хоть и
прокурорша! Я сама полковница! Я в благородном пансионе мадам Жарни
воспитывалась... тьфу! Mais adieu, mon ange! У меня свои сани, а то бы я с
вами вместе поехала...
Ходячая газета исчезла, Марья Александровна затрепетала от волнения, но
совет полковницы был чрезвычайно ясен и практичен. Медлить было нечего, да
и некогда. Но оставалось еще самое главное затруднение. Марья Александровна
бросилась в комнату Зины.
Зина ходила по комнате взад и вперед, сложив накрест руки, понурив голову,
бледная и расстроенная. В глазах ее стояли слезы; но решимость сверкала во
взгляде, который она устремила на мать. Она поспешно скрыла слезы, и
саркастическая улыбка появилась на губах ее.
- Маменька, - сказала она, предупреждая Марью Александровну, - сейчас вы
истратили со мною много вашего красноречия, слишком много. Но вы не
ослепили меня. Я не дитя. Убеждать себя, что делаю подвиг сестры
милосердия, не имея ни малейшего призвания, оправдывать свои низости,
которые делаешь для одного эгоизма, благородными целями - все это такое
иезуитство, которое не могло обмануть меня. Слышите: это не могло меня
обмануть, и я хочу, чтоб вы это непременно знали!
- Но, mon ange!.. - вскрикнула оробевшая Марья Александровна.
- Молчите, маменька! Имейте терпение выслушать меня до конца. Несмотря на
полное сознание того, что все это только одно иезуитство; несмотря на
полное мое убеждение в совершенном неблагородстве такого поступка, - я
принимаю ваше предложение вполне, слышите: вполне, и объявляю вам, что
готова выйти за князя и даже готова помогать всем вашим усилиям, чтобы
заставить его на мне жениться. Для чего я это делаю? - вам не надо знать.
Довольно и того, что я решилась. Я решилась на все: я буду подавать ему
сапоги, я буду его служанкой, я буду плясать для его удовольствия, чтоб
загладить перед ним мою низость; я употреблю все на свете, чтоб он не
раскаивался в том, что женился на мне! Но, взамен моего решения, я требую,
чтоб вы откровенно сказали мне: каким образом вы все это устроите? Если вы
начали так настойчиво говорить об этом, то - я вас знаю - вы не могли
начать, не имея в голове какого-нибудь определенного плана. Будьте
откровенны хоть раз в жизни;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37