Ах,
князь, князь! что это вы сказали! Я ожидала в вас гораздо поболее вкусу...
- Ну да, кадушка... только, знаете, она так сложена... Ну, а эта девочка,
которая тан-це-ва-ла, она тоже... сложена...
- Сонечка-то? да ведь она еще ребенок, князь! ей всего четырнадцать лет!
- Ну да... только, знаете, такая ловкая, и у ней тоже... такие формы...
формируются. Ми-лень-кая такая! и другая, что с ней тан-це-ва-ла, тоже...
формируется...
- Ах, это несчастная сирота, князь! Они ее часто берут.
- Си-ро-та. Грязная, впрочем, такая, хоть бы руки вымыла... А, впрочем,
тоже за-ман-чи-вая...
Говоря это, князь с какою-то возрастающею жадностью рассматривал Зину в
лорнет.
- Mais quelle charmante personne! - бормотал он вполголоса, тая от
наслаждения.
- Зина, сыграй нам что-нибудь, или нет, лучше спой! Как она поет, князь!
Она, можно сказать, виртуозка, настоящая виртуозка! И если б вы знали,
князь, - продолжала Марья Александровна вполголоса, когда Зина отошла к
роялю, ступая своею тихою, плавною поступью, от которой чуть не покоробило
бедного старичка, - если б вы знали, какая она дочь! Как она умеет любить,
как нежна со мной! Какие чувства, какое сердце!
- Ну да... чувства... и, знаете ли, я только одну женщину знал, во всю мою
жизнь, с которой она могла бы сравниться по кра-со-те, - перебил князь,
глотая слюнки. - Это покойная графиня Наинская, умерла лет тридцать тому
назад. Вос-хи-тительная была женщина, неопи-сан-ной красоты, потом еще за
своего повара вышла...
- За своего повара, князь!
- Ну да, за своего повара... за француза, за границей. Она ему за
гра-ни-цей графский титул доставила. Видный был собой человек и чрезвычайно
образованный, с маленькими такими у-си-ка-ми.
- И... и... как же они жили, князь?
- Ну да, она хорошо жили. Впрочем, они скоро потом разошлись. Он ее обобрал
и уехал. За какой-то соус поссорились...
- Маменька, что мне играть? - спросила Зина.
- Да ты бы лучше спела нам, Зина. Как она поет, князь! Вы любите музыку?
- О да! Charmant, charmant! Я очень люблю му-зы-ку. Я за границей с
Бетховеном был знаком.
- С Бетховеном! Вообрази, Зина, князь был знаком с Бетховеном! - кричит в
восторге Марья Александровна. - Ах, князь! неужели вы были знакомы с
Бетховеном?
- Ну да... мы были с ним на дру-жес-кой но-ге. И вечно у него нос в табаке.
Такой смешной!
- Бетховен?
- Ну да, Бетховен. Впрочем, может быть, это и не Бет-хо-вен, а какой-нибудь
другой не-мец. Там очень много нем-цев... Впрочем, я, кажется, сби-ва-юсь.
- Что же мне петь, маменька? - спросила Зина.
- Ах, Зина! спой тот романс, в котором, помнишь, много рыцарского, где еще
эта владетельница замка и ее трубадур... Ах, князь! Как я люблю все это
рыцарское! Эти за'мки, за'мки!.. Эта средневековая жизнь! Эти трубадуры,
герольды, турниры... Я буду аккомпанировать тебе, Зина! Пересядьте сюда,
князь, поближе! Ах, эти замки, замки!
- Ну да... замки. Я тоже люблю зам-ки, - бормочет князь в восторге,
впиваясь в Зину единственным своим глазом. - Но... боже мой! - восклицает
он, - это романс!.. Но.. я знаю этот ро-манс! Я давно уже слышал этот
романс... Это так мне на-по-ми-нает... Ах, боже мой!
Я не берусь описывать, что сделалось с князем, когда запела Зина. Пела она
старинный французский романс, бывший когда-то в большой моде. Зина пела его
прекрасно. Ее чистый, звучный контральто проникал до сердца. Ее прекрасное
лицо, чудные глаза, ее точеные, дивные пальчики, которыми она
переворачивала ноты, ее волосы, густые, черные, блестящие, волнующаяся
грудь, вся фигура ее, гордая, прекрасная,благородная, - все это околдовало
бедного старичка окончательно. Он не отрывал от нее глаз, когда она пела,
он захлебывался от волнения. Его старческое сердце, подогретое шампанским,
музыкой и воскреснувшими воспоминаниями (а у кого нет любимых
воспоминаний?), стучало чаще и чаще, как уже давно не билось оно... Он
готов был опуститься на колени перед Зиной и почти плакал, когда она
кончила.
- O ma charmante enfant! - вскричал он, целуя ее пальчики. - Vous me
ravissez! Я теперь, теперь только вспомнил... Но... но... o ma charmante
enfant...
И князь даже не мог докончить.
Марья Александровна почувствовала, что наступила ее минута.
- Зачем же вы губите себя, князь? - воскликнула она торжественно. - Столько
чувства, столько жизненной силы, столько богатств душевных, и зарыться на
всю жизнь в уединение! убежать от людей, от друзей! Но это непростительно!
Одумайтесь, князь! взгляните на жизнь, так сказать, ясным оком! Воззовите
из сердца своего воспоминания прошедшего, - воспоминания золотой вашей
молодости, золотых беззаботных дней, - воскресите их, воскресите себя!
Начните опять жить в обществе, меж людей! Поезжайте за границу, в Италию, в
Испанию - в Испанию, князь!.. Вам нужно руководителя, сердце, которое бы
любило, уважало вас, вам сочувствовало? Но у вас есть друзья! Позовите их,
кликните их, и они прибегут толпами! Я первая брошу все и прибегу на ваш
вызов. Я помню нашу дружбу, князь; я брошу мужа и пойду за вами... и даже,
если б я была еще моложе, если б я была так же хороша и прекрасна, как дочь
моя, я бы стала вашей спутницей, подругой, женой вашей, если б вы того
захотели!
- И я уверен, что вы были une charmante personne в свое вре-мя - проговорил
князь, сморкаясь в платок. Глаза его были омочены слезами.
- Мы живем в наших детях, князь, - с высоким чувством отвечала Марья
Александровна. - У меня тоже есть свой ангел-хранитель! И это она, моя
дочь, подруга моих мыслей, моего сердца, князь! Она отвергла уже семь
предложений, не желая расставаться со мною.
- Стало быть, она с вами поедет, когда вы бу-дете со-про-вождать меня за
гра-ни-цу? В таком случае я непременно поеду за границу! - вскричал князь,
одушевляясь. - Неп-ре-менно поеду! И если б я мог льстить себя
на-деж-дою... Но она очаровательное, оча-ро-ва-тельное дитя! O ma charmante
enfant!.. - И князь снова начал целовать ее руки. Бедняжка, ему хотелось
стать перед ней на колени.
- Но... но, князь, вы говорите: можете ли вы льстить себя надеждою? -
подхватила Марья Александровна, почувствовав новый прилив красноречия. - Но
вы странны, князь! Неужели вы считаете себя уже недостойным внимания
женщин? Не молодость составляет красоту. Вспомните, что вы, так сказать,
обломок аристократии! вы - представитель самых утонченных, самых рыцарских
чувств и... манер! Разве Мария не полюбила старика Мазепу? Я помню, я
читала, что Лозён, этот очаровательный маркиз двора Людовика... я забыла
которого, - уже в преклонных летах, уже старик, - победил сердце одной из
первейшей придворных красавиц!.. И кто сказал вам, что вы старик? Кто
научил вас этому! Разве люди, как вы, стареются? Вы с таким богатством
чувств, мыслей, веселости, остроумия, жизненной силы, блестящих манер! Но
появитесь где-нибудь теперь, за границей, на водах, с молодою женой, с
такой же красавицей, как например моя Зина, - я не об ней говорю, я говорю
только так, для сравнения, - и вы увидите, какой колоссальный будет эффект!
Вы - обломок аристократии, она - красавица из красавиц! вы ведете ее
торжественно под руку; она поет в блестящем обществе, вы, с своей стороны,
сыплете остроумием, - да все воды сбегутся смотреть на вас! Вся Европа
закричит, потому что все газеты, все фельетоны на водах заговорят в один
голос... Князь, князь! И вы говорите: можете ли вы льстить себя надеждою?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
князь, князь! что это вы сказали! Я ожидала в вас гораздо поболее вкусу...
- Ну да, кадушка... только, знаете, она так сложена... Ну, а эта девочка,
которая тан-це-ва-ла, она тоже... сложена...
- Сонечка-то? да ведь она еще ребенок, князь! ей всего четырнадцать лет!
- Ну да... только, знаете, такая ловкая, и у ней тоже... такие формы...
формируются. Ми-лень-кая такая! и другая, что с ней тан-це-ва-ла, тоже...
формируется...
- Ах, это несчастная сирота, князь! Они ее часто берут.
- Си-ро-та. Грязная, впрочем, такая, хоть бы руки вымыла... А, впрочем,
тоже за-ман-чи-вая...
Говоря это, князь с какою-то возрастающею жадностью рассматривал Зину в
лорнет.
- Mais quelle charmante personne! - бормотал он вполголоса, тая от
наслаждения.
- Зина, сыграй нам что-нибудь, или нет, лучше спой! Как она поет, князь!
Она, можно сказать, виртуозка, настоящая виртуозка! И если б вы знали,
князь, - продолжала Марья Александровна вполголоса, когда Зина отошла к
роялю, ступая своею тихою, плавною поступью, от которой чуть не покоробило
бедного старичка, - если б вы знали, какая она дочь! Как она умеет любить,
как нежна со мной! Какие чувства, какое сердце!
- Ну да... чувства... и, знаете ли, я только одну женщину знал, во всю мою
жизнь, с которой она могла бы сравниться по кра-со-те, - перебил князь,
глотая слюнки. - Это покойная графиня Наинская, умерла лет тридцать тому
назад. Вос-хи-тительная была женщина, неопи-сан-ной красоты, потом еще за
своего повара вышла...
- За своего повара, князь!
- Ну да, за своего повара... за француза, за границей. Она ему за
гра-ни-цей графский титул доставила. Видный был собой человек и чрезвычайно
образованный, с маленькими такими у-си-ка-ми.
- И... и... как же они жили, князь?
- Ну да, она хорошо жили. Впрочем, они скоро потом разошлись. Он ее обобрал
и уехал. За какой-то соус поссорились...
- Маменька, что мне играть? - спросила Зина.
- Да ты бы лучше спела нам, Зина. Как она поет, князь! Вы любите музыку?
- О да! Charmant, charmant! Я очень люблю му-зы-ку. Я за границей с
Бетховеном был знаком.
- С Бетховеном! Вообрази, Зина, князь был знаком с Бетховеном! - кричит в
восторге Марья Александровна. - Ах, князь! неужели вы были знакомы с
Бетховеном?
- Ну да... мы были с ним на дру-жес-кой но-ге. И вечно у него нос в табаке.
Такой смешной!
- Бетховен?
- Ну да, Бетховен. Впрочем, может быть, это и не Бет-хо-вен, а какой-нибудь
другой не-мец. Там очень много нем-цев... Впрочем, я, кажется, сби-ва-юсь.
- Что же мне петь, маменька? - спросила Зина.
- Ах, Зина! спой тот романс, в котором, помнишь, много рыцарского, где еще
эта владетельница замка и ее трубадур... Ах, князь! Как я люблю все это
рыцарское! Эти за'мки, за'мки!.. Эта средневековая жизнь! Эти трубадуры,
герольды, турниры... Я буду аккомпанировать тебе, Зина! Пересядьте сюда,
князь, поближе! Ах, эти замки, замки!
- Ну да... замки. Я тоже люблю зам-ки, - бормочет князь в восторге,
впиваясь в Зину единственным своим глазом. - Но... боже мой! - восклицает
он, - это романс!.. Но.. я знаю этот ро-манс! Я давно уже слышал этот
романс... Это так мне на-по-ми-нает... Ах, боже мой!
Я не берусь описывать, что сделалось с князем, когда запела Зина. Пела она
старинный французский романс, бывший когда-то в большой моде. Зина пела его
прекрасно. Ее чистый, звучный контральто проникал до сердца. Ее прекрасное
лицо, чудные глаза, ее точеные, дивные пальчики, которыми она
переворачивала ноты, ее волосы, густые, черные, блестящие, волнующаяся
грудь, вся фигура ее, гордая, прекрасная,благородная, - все это околдовало
бедного старичка окончательно. Он не отрывал от нее глаз, когда она пела,
он захлебывался от волнения. Его старческое сердце, подогретое шампанским,
музыкой и воскреснувшими воспоминаниями (а у кого нет любимых
воспоминаний?), стучало чаще и чаще, как уже давно не билось оно... Он
готов был опуститься на колени перед Зиной и почти плакал, когда она
кончила.
- O ma charmante enfant! - вскричал он, целуя ее пальчики. - Vous me
ravissez! Я теперь, теперь только вспомнил... Но... но... o ma charmante
enfant...
И князь даже не мог докончить.
Марья Александровна почувствовала, что наступила ее минута.
- Зачем же вы губите себя, князь? - воскликнула она торжественно. - Столько
чувства, столько жизненной силы, столько богатств душевных, и зарыться на
всю жизнь в уединение! убежать от людей, от друзей! Но это непростительно!
Одумайтесь, князь! взгляните на жизнь, так сказать, ясным оком! Воззовите
из сердца своего воспоминания прошедшего, - воспоминания золотой вашей
молодости, золотых беззаботных дней, - воскресите их, воскресите себя!
Начните опять жить в обществе, меж людей! Поезжайте за границу, в Италию, в
Испанию - в Испанию, князь!.. Вам нужно руководителя, сердце, которое бы
любило, уважало вас, вам сочувствовало? Но у вас есть друзья! Позовите их,
кликните их, и они прибегут толпами! Я первая брошу все и прибегу на ваш
вызов. Я помню нашу дружбу, князь; я брошу мужа и пойду за вами... и даже,
если б я была еще моложе, если б я была так же хороша и прекрасна, как дочь
моя, я бы стала вашей спутницей, подругой, женой вашей, если б вы того
захотели!
- И я уверен, что вы были une charmante personne в свое вре-мя - проговорил
князь, сморкаясь в платок. Глаза его были омочены слезами.
- Мы живем в наших детях, князь, - с высоким чувством отвечала Марья
Александровна. - У меня тоже есть свой ангел-хранитель! И это она, моя
дочь, подруга моих мыслей, моего сердца, князь! Она отвергла уже семь
предложений, не желая расставаться со мною.
- Стало быть, она с вами поедет, когда вы бу-дете со-про-вождать меня за
гра-ни-цу? В таком случае я непременно поеду за границу! - вскричал князь,
одушевляясь. - Неп-ре-менно поеду! И если б я мог льстить себя
на-деж-дою... Но она очаровательное, оча-ро-ва-тельное дитя! O ma charmante
enfant!.. - И князь снова начал целовать ее руки. Бедняжка, ему хотелось
стать перед ней на колени.
- Но... но, князь, вы говорите: можете ли вы льстить себя надеждою? -
подхватила Марья Александровна, почувствовав новый прилив красноречия. - Но
вы странны, князь! Неужели вы считаете себя уже недостойным внимания
женщин? Не молодость составляет красоту. Вспомните, что вы, так сказать,
обломок аристократии! вы - представитель самых утонченных, самых рыцарских
чувств и... манер! Разве Мария не полюбила старика Мазепу? Я помню, я
читала, что Лозён, этот очаровательный маркиз двора Людовика... я забыла
которого, - уже в преклонных летах, уже старик, - победил сердце одной из
первейшей придворных красавиц!.. И кто сказал вам, что вы старик? Кто
научил вас этому! Разве люди, как вы, стареются? Вы с таким богатством
чувств, мыслей, веселости, остроумия, жизненной силы, блестящих манер! Но
появитесь где-нибудь теперь, за границей, на водах, с молодою женой, с
такой же красавицей, как например моя Зина, - я не об ней говорю, я говорю
только так, для сравнения, - и вы увидите, какой колоссальный будет эффект!
Вы - обломок аристократии, она - красавица из красавиц! вы ведете ее
торжественно под руку; она поет в блестящем обществе, вы, с своей стороны,
сыплете остроумием, - да все воды сбегутся смотреть на вас! Вся Европа
закричит, потому что все газеты, все фельетоны на водах заговорят в один
голос... Князь, князь! И вы говорите: можете ли вы льстить себя надеждою?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37