Забыть своего лучшего, лучшего друга!
- Ну да, луч-шего друга... pardon, pardon! - шепелявит князь, заглядываясь
на Зину.
- А это дочь моя, Зина. Вы еще не знакомы, князь. Ее не было в то время,
когда вы были здесь, помните, в -м году?
- Это ваша дочь! Charmante, charmante! - бормочет князь, с жадностью
лорнируя Зину. - Mais quelle beaute! - шепчет он, видимо пораженный.
- Чаю, князь, - говорит Марья Александровна, привлекая внимание князя на
казачка, стоящего перед ним с подносом в руках. Князь берет чашку и
засматривается на мальчика, у которого пухленькие и розовые щечки.
- А-а-а, это ваш мальчик? - говорит он. - Какой хо-ро-шенький мальчик!..
и-и-и, верно, хо-ро-шо.. ведет себя?
- Но, князь, - поспешно перебивает Марья Александровна, - я слышала об
ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я была вне себя от испуга... Не
ушиблись ли вы? Смотрите! этим пренебрегать невозможно...
- Вывалил! вывалил! кучер вывалил! - восклицает князь с необыкновенным
одушевлением. - Я уже думал, что наступает светопреставление или что-нибудь
в этом роде, и так, признаюсь, испугался, что - прости меня, угодник! -
небо с овчинку показалось! Не ожидал, не ожи-дал! совсем не о-жи-дал! И во
всем этом мой кучер Фе-о-фил виноват! Я уж на тебя во всем надеюсь, мой
друг: распорядись и разыщи хорошенько. Я у-ве-рен, что он на жизнь мою
по-ку-шался.
- Хорошо, хорошо, дядюшка! - отвечает Павел Александрович. - Все разыщу!
Только послушайте, дядюшка! Простите-ка его, для сегодняшнего дня, а? Как
вы думаете?
- Ни за что не прощу! Я уверен, что он на жизнь мою поку-шался! Он и еще
Лаврентий, которого я дома оставил. Вообразите: нахватался, знаете,
каких-то новых идей! Отрицание какое-то в нем явилось... Одним словом:
коммунист, в полном смысле слова! Я уж и встречаться с ним боюсь!
- Ах, какую вы правду сказали, князь, - восклицает Марья Александровна. -
Вы не поверите, как я сама страдаю от этих негодных людишек! Вообразите: я
теперь переменила двух из моих людей, и признаюсь, они так глупы, что я
просто бьюсь с ними с утра до вечера. Вы не поверите, как они глупы, князь!
- Ну да, ну да! Но, признаюсь вам, я даже люблю, когда лакей отчасти глуп,
- замечает князь, который, как и все старички, рад, когда болтовню его
слушают с подобострастием. - К лакею это как-то идет, - и даже составляет
его достоин-ство, если он чистосердечен и глуп. Разумеется, в иных только
слу-ча-ях. Са-но-ви-тости в нем оттого как-то больше, тор-жественность
какая-то в лице у него является; одним словом, благовоспитанности больше, а
я прежде всего требую от человека бла-го-воспитан-ности. Вот у меня
Те-рен-тий есть. Ведь ты помнишь, мой друг, Те-рен-тия? Я, как взглянул на
него, так и предрек ему с первого раза: быть тебе в швейцарах! Глуп
фе-но-менально! смотрит, как баран на воду! Но какая са-но-витость, какая
торжественность! Кадык такой, светло-розовый! Ну, а - ведь это в белом
галстухе и во всем параде составляет эффект. Я душевно его полюбил. Иной
раз смотрю на него и засматриваюсь: решительно диссертацию сочиняет, -
такой важный вид! одним словом, настоящий немецкий философ Кант или, еще
вернее, откормленный жирный индюк. Совершенный comme il faut для служащего
человека!..
Марья Александровна хохочет с самым восторженным увлечением и даже хлопает
в ладошки. Павел Александрович вторит ей от всего сердца: его чрезвычайно
занимает дядя. Захохотала и Настасья Петровна. Улыбнулась даже и Зина.
- Но сколько юмору, сколько веселости, сколько в вас остроумия, князь! -
восклицает Марья Александровна. - Какая драгоценная способность подметить
самую тонкую, самую смешную черту!.. И исчезнуть из общества, запереться на
целых пять лет! С таким талантом! Но вы бы могли писать, князь! Вы бы могли
повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя!..
- Ну да, ну да! - говорит вседовольный князь, - я могу пов-то-рить... и,
знаете, я был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены
во-де-виль написал... Там было несколько вос-хи-ти-тельных куплетов!
Впрочем, его никогда не играли...
- Ах, как бы это мило было прочесть! И знаешь, Зина, вот теперь бы кстати!
У нас же сбираются составить театр, - для патриотического пожертвования,
князь, в пользу раненых... вот бы ваш водевиль!
- Конечно! Я даже опять готов написать... впрочем, я его совершенно за-был.
Но, помню, там было два-три каламбура таких, что (и князь поцеловал свою
ручку)... И вообще, когда я был за гра-ни-цей, я производил настоящий
fu-ro-re. Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской но-ге. Восхитительно
танцевал краковяк на Венском конгрессе.
- Лорд Байрон, дядюшка! помилуйте, дядюшка, что вы?
- Ну да, лорд Байрон. Впрочем, может быть, это был и не лорд Байрон, а
кто-нибудь другой. Именно, не лорд Байрон, а один поляк! Я теперь
совершенно припоминаю. И пре-ори-ги-нальный был этот по-ляк: выдал себя за
графа, а потом оказалось, что он был какой-то кухмистер. Но только
вос-хи-ти-тельно танцевал краковяк и, наконец, сломал себе ногу. Я еще
тогда на этот случай стихи сочинил:
Наш поляк Танцевал краковяк...
А там... а там, вот уж дальше и не припомню...
А как ногу сломал, Танцевать перестал.
- Ну, уж верно, так, дядюшка? - восклицает Мозгляков, все более и более
приходя в вдохновенье.
- Кажется, что так, друг мой, - отвечает дядюшка, - или что-нибудь
по-добное. Впрочем, может быть, и не так, но только преудачные вышли
стишки... Вообще я теперь забыл некоторые происшествия. Это у меня от
занятий.
- Но скажите, князь, чем же вы все это время занимались в вашем уединении?
- интересуется Марья Александровна. - Я так часто думала о вас, mon cher
prince, что, признаюсь, на этот раз сгораю нетерпением узнать об этом
подробнее...
- Чем занимался? Ну, вообще, знаете, много за-ня-тий. Когда - отдыхаешь; а
иногда, знаете, хожу, воображаю разные вещи...
- У вас, должно быть, чрезвычайно сильное воображение, дядюшка?
- Чрезвычайно сильное, мой милый. Я иногда такое воображу, что даже сам
себе потом у-див-ляюсь. Когда я был в Кадуеве... A propos! ведь ты,
кажется, кадуевским вице-губернатором был?
- Я, дядюшка? Помилуйте, что вы! - восклицает Павел Александрович.
- Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернатора, да и
думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У
того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный
был человек и все стихи со-чи-нял на разные случаи. Немного, этак сбоку, на
бубнового короля был похож...
- Нет, князь, - перебивает Марья Александровна, - клянусь, вы погубите себя
такой жизнию! Затвориться на пять лет в уединение, никого не видать, ничего
не слыхать! Но вы погибший человек, князь! Кого хотите спросите из тех, кто
вам предан, и вам всякий скажет, что вы - погибший человек!
- Неужели? - восклицает князь.
- Уверяю вас; я говорю вам как друг, как сестра ваша! Я говорю вам потому,
что вы мне дороги, потому что память о прошлом для меня священна! Какая
выгода была бы мне лицемерить? Нет, вам нужно до основания изменить вашу
жизнь, - иначе вы заболеете, вы истощите себя, вы умрете...
- Ах, боже мой! Неужели так скоро умру! - восклицает испуганный князь. - И
представьте себе, вы угадали: меня чрезвычайно мучит геморой, особенно с
некоторого времени... И когда у меня бывают припадки, то вообще
у-ди-ви-тельные при этом симптомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
- Ну да, луч-шего друга... pardon, pardon! - шепелявит князь, заглядываясь
на Зину.
- А это дочь моя, Зина. Вы еще не знакомы, князь. Ее не было в то время,
когда вы были здесь, помните, в -м году?
- Это ваша дочь! Charmante, charmante! - бормочет князь, с жадностью
лорнируя Зину. - Mais quelle beaute! - шепчет он, видимо пораженный.
- Чаю, князь, - говорит Марья Александровна, привлекая внимание князя на
казачка, стоящего перед ним с подносом в руках. Князь берет чашку и
засматривается на мальчика, у которого пухленькие и розовые щечки.
- А-а-а, это ваш мальчик? - говорит он. - Какой хо-ро-шенький мальчик!..
и-и-и, верно, хо-ро-шо.. ведет себя?
- Но, князь, - поспешно перебивает Марья Александровна, - я слышала об
ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я была вне себя от испуга... Не
ушиблись ли вы? Смотрите! этим пренебрегать невозможно...
- Вывалил! вывалил! кучер вывалил! - восклицает князь с необыкновенным
одушевлением. - Я уже думал, что наступает светопреставление или что-нибудь
в этом роде, и так, признаюсь, испугался, что - прости меня, угодник! -
небо с овчинку показалось! Не ожидал, не ожи-дал! совсем не о-жи-дал! И во
всем этом мой кучер Фе-о-фил виноват! Я уж на тебя во всем надеюсь, мой
друг: распорядись и разыщи хорошенько. Я у-ве-рен, что он на жизнь мою
по-ку-шался.
- Хорошо, хорошо, дядюшка! - отвечает Павел Александрович. - Все разыщу!
Только послушайте, дядюшка! Простите-ка его, для сегодняшнего дня, а? Как
вы думаете?
- Ни за что не прощу! Я уверен, что он на жизнь мою поку-шался! Он и еще
Лаврентий, которого я дома оставил. Вообразите: нахватался, знаете,
каких-то новых идей! Отрицание какое-то в нем явилось... Одним словом:
коммунист, в полном смысле слова! Я уж и встречаться с ним боюсь!
- Ах, какую вы правду сказали, князь, - восклицает Марья Александровна. -
Вы не поверите, как я сама страдаю от этих негодных людишек! Вообразите: я
теперь переменила двух из моих людей, и признаюсь, они так глупы, что я
просто бьюсь с ними с утра до вечера. Вы не поверите, как они глупы, князь!
- Ну да, ну да! Но, признаюсь вам, я даже люблю, когда лакей отчасти глуп,
- замечает князь, который, как и все старички, рад, когда болтовню его
слушают с подобострастием. - К лакею это как-то идет, - и даже составляет
его достоин-ство, если он чистосердечен и глуп. Разумеется, в иных только
слу-ча-ях. Са-но-ви-тости в нем оттого как-то больше, тор-жественность
какая-то в лице у него является; одним словом, благовоспитанности больше, а
я прежде всего требую от человека бла-го-воспитан-ности. Вот у меня
Те-рен-тий есть. Ведь ты помнишь, мой друг, Те-рен-тия? Я, как взглянул на
него, так и предрек ему с первого раза: быть тебе в швейцарах! Глуп
фе-но-менально! смотрит, как баран на воду! Но какая са-но-витость, какая
торжественность! Кадык такой, светло-розовый! Ну, а - ведь это в белом
галстухе и во всем параде составляет эффект. Я душевно его полюбил. Иной
раз смотрю на него и засматриваюсь: решительно диссертацию сочиняет, -
такой важный вид! одним словом, настоящий немецкий философ Кант или, еще
вернее, откормленный жирный индюк. Совершенный comme il faut для служащего
человека!..
Марья Александровна хохочет с самым восторженным увлечением и даже хлопает
в ладошки. Павел Александрович вторит ей от всего сердца: его чрезвычайно
занимает дядя. Захохотала и Настасья Петровна. Улыбнулась даже и Зина.
- Но сколько юмору, сколько веселости, сколько в вас остроумия, князь! -
восклицает Марья Александровна. - Какая драгоценная способность подметить
самую тонкую, самую смешную черту!.. И исчезнуть из общества, запереться на
целых пять лет! С таким талантом! Но вы бы могли писать, князь! Вы бы могли
повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя!..
- Ну да, ну да! - говорит вседовольный князь, - я могу пов-то-рить... и,
знаете, я был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены
во-де-виль написал... Там было несколько вос-хи-ти-тельных куплетов!
Впрочем, его никогда не играли...
- Ах, как бы это мило было прочесть! И знаешь, Зина, вот теперь бы кстати!
У нас же сбираются составить театр, - для патриотического пожертвования,
князь, в пользу раненых... вот бы ваш водевиль!
- Конечно! Я даже опять готов написать... впрочем, я его совершенно за-был.
Но, помню, там было два-три каламбура таких, что (и князь поцеловал свою
ручку)... И вообще, когда я был за гра-ни-цей, я производил настоящий
fu-ro-re. Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской но-ге. Восхитительно
танцевал краковяк на Венском конгрессе.
- Лорд Байрон, дядюшка! помилуйте, дядюшка, что вы?
- Ну да, лорд Байрон. Впрочем, может быть, это был и не лорд Байрон, а
кто-нибудь другой. Именно, не лорд Байрон, а один поляк! Я теперь
совершенно припоминаю. И пре-ори-ги-нальный был этот по-ляк: выдал себя за
графа, а потом оказалось, что он был какой-то кухмистер. Но только
вос-хи-ти-тельно танцевал краковяк и, наконец, сломал себе ногу. Я еще
тогда на этот случай стихи сочинил:
Наш поляк Танцевал краковяк...
А там... а там, вот уж дальше и не припомню...
А как ногу сломал, Танцевать перестал.
- Ну, уж верно, так, дядюшка? - восклицает Мозгляков, все более и более
приходя в вдохновенье.
- Кажется, что так, друг мой, - отвечает дядюшка, - или что-нибудь
по-добное. Впрочем, может быть, и не так, но только преудачные вышли
стишки... Вообще я теперь забыл некоторые происшествия. Это у меня от
занятий.
- Но скажите, князь, чем же вы все это время занимались в вашем уединении?
- интересуется Марья Александровна. - Я так часто думала о вас, mon cher
prince, что, признаюсь, на этот раз сгораю нетерпением узнать об этом
подробнее...
- Чем занимался? Ну, вообще, знаете, много за-ня-тий. Когда - отдыхаешь; а
иногда, знаете, хожу, воображаю разные вещи...
- У вас, должно быть, чрезвычайно сильное воображение, дядюшка?
- Чрезвычайно сильное, мой милый. Я иногда такое воображу, что даже сам
себе потом у-див-ляюсь. Когда я был в Кадуеве... A propos! ведь ты,
кажется, кадуевским вице-губернатором был?
- Я, дядюшка? Помилуйте, что вы! - восклицает Павел Александрович.
- Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернатора, да и
думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У
того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный
был человек и все стихи со-чи-нял на разные случаи. Немного, этак сбоку, на
бубнового короля был похож...
- Нет, князь, - перебивает Марья Александровна, - клянусь, вы погубите себя
такой жизнию! Затвориться на пять лет в уединение, никого не видать, ничего
не слыхать! Но вы погибший человек, князь! Кого хотите спросите из тех, кто
вам предан, и вам всякий скажет, что вы - погибший человек!
- Неужели? - восклицает князь.
- Уверяю вас; я говорю вам как друг, как сестра ваша! Я говорю вам потому,
что вы мне дороги, потому что память о прошлом для меня священна! Какая
выгода была бы мне лицемерить? Нет, вам нужно до основания изменить вашу
жизнь, - иначе вы заболеете, вы истощите себя, вы умрете...
- Ах, боже мой! Неужели так скоро умру! - восклицает испуганный князь. - И
представьте себе, вы угадали: меня чрезвычайно мучит геморой, особенно с
некоторого времени... И когда у меня бывают припадки, то вообще
у-ди-ви-тельные при этом симптомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37