.. (я вам подробнейшим образом их опишу).
Во-первых...
- Дядюшка, это вы в другой раз расскажете, - подхватывает Павел
Александрович, - а теперь... не пора ли нам ехать?
- Ну да! пожалуй, в другой раз. Это, может быть, и не так интересно
слушать. Я теперь соображаю... Но все-таки это чрезвычайно любопытная
болезнь. Есть разные эпизоды... Напомни мне, мой друг, я тебе ужо вечером
расскажу один случай в под-роб-ности...
- Но послушайте, князь, вам бы попробовать лечиться за границей, -
перебивает еще раз Марья Александровна.
- За границей! Ну да, ну да! Я непременно поеду за границу. Я помню, когда
я был за границей в двадцатых годах, там было у-ди-ви-тельно весело. Я
чуть-чуть не женился на одной виконтессе, француженке. Я тогда был
чрезвычайно влюблен и хотел посвятить ей всю свою жизнь. Но, впрочем,
женился не я, а другой и восторжествовал, один немецкий барон; он еще потом
некоторое время в сумасшедшем доме сидел.
- Но, cher prince, я к тому говорила, что вам надо серьезно подумать о
своем здоровье. За границей такие медики... и, сверх того, чего стоит уже
одна перемена жизни! Вам решительно надо бросить, хоть на время, ваше
Духаново.
- Неп-ре-менно! Я уже давно решился и, знаете, намерен лечиться
гид-ро-па-тией.
- Гидропатией?
- Гидропатией. Я уже лечился раз гид-ро-па-тией. Я был тогда на водах. Там
была одна московская барыня, я уж фамилью забыл, но только чрезвычайно
поэтическая женщина, лет семидесяти была. При ней еще находилась дочь, лет
пятидесяти, вдова, с бельмом на глазу. Та тоже чуть-чуть не стихами
говорила. Потом еще с ней несчастный случай вы-шел: свою дворовую девку,
осердясь, убила и за то под судом была. Вот и вздумали они меня водой
лечить. Я, признаюсь, ничем не был болен; ну, пристали ко мне:" Лечись да
лечись!" Я, из деликатности, и начал пить воду; думаю: и в самом деле легче
сде-лается. Пил-пил, пил-пил, выпил целый водопад, и, знаете, эта
гидропатия полезная вещь и ужасно много пользы мне принесла, так что если б
я наконец не забо-лел, то уверяю вас, что был бы совершенно здоров...
- Вот это совершенно справедливое заключенье, дядюшка! Скажите, дядюшка, вы
учились логике?
- Боже мой! какие вы вопросы задаете! - строго замечает скандализированная
Марья Александровна.
- Учился, друг мой, но только очень давно. Я и философии обучался в
Германии, весь курс прошел, но только тогда же все совершенно забыл. Но...
признаюсь вам... вы меня так испугали этими болезнями, что я... весь
расстроен. Впрочем, я сейчас ворочусь...
- Но куда же вы, князь? - вскрикивает удивленная Марья Александровна.
- Я сейчас, сейчас... Я только записать одну новую мысль... au revoir...
- Каков? - вскрикивает Павел Александрович и заливается хохотом.
Марья Александровна теряет терпенье.
- Не понимаю, решительно не понимаю, чему вы смеетесь! - начинает она с
горячностию. - Смеяться над почтенным старичком, над родственником,
подымать на смех каждое его слово, пользуясь ангельской его добротою! Я
краснела за вас, Павел Александрович! Но, скажите, чем он смешон,
по-вашему? Я ничего не нашла в нем смешного.
- Что он не узнает людей, что он иногда заговаривается?
- Но это следствие ужасной жизни его, ужасного пятилетнего заключения под
надзором этой адской женщины. Его надо жалеть, а не смеяться над ним. Он
даже меня не узнал; вы были сами свидетелем. Это уже, так сказать, вопиет!
Его, решительно, надо спасти! Я предлагаю ему ехать за границу, единственно
в надежде, что он, может быть, бросит эту... торговку!
- Знаете ли что? его надо женить, Марья Александровна! - восклицает Павел
Александрович.
- Опять! Но вы неисправимы после этого, мсье Мозгляков!
- Нет, Марья Александровна, нет! В этот раз я говорю совершенно серьезно!
Почему ж не женить? Это тоже идея! C'est une idee comme une autre! Чем
может это повредить ему, скажите, пожалуйста? Он, напротив, в таком
положении, что подобная мера может только спасти его! По закону, он еще
может жениться. Во-первых, он будет избавлен от этой пройдохи (извините за
выражение). Во-вторых, и главное, представьте себе, что он выберет девушку
или, еще лучше, вдову, милую, добрую, умную, нежную и, главное, бедную,
которая будет ухаживать за ним, как дочь, и поймет, что он ее
облагодетельствовал, назвав своею женою. А что же ему лучше, как не родное,
как не искреннее и благородное существо, которое беспрерывно будет подле
него вместо этой... бабы? Разумеется, она должна быть хорошенькая, потому
что дядюшка до сих пор еще любит хорошеньких. Вы заметили, как он
заглядывался на Зинаиду Афанасьевну?
- Да где же вы найдете такую невесту? - спрашивает Настасья Петровна,
прилежно слушавшая.
- Вот так сказали; да хоть бы вы, если только угодно! Позвольте спросить:
чем вы не невеста князю? Во-первых - вы хорошенькая, во-вторых - вдова, в
третьих - благородная, в-четвертых - бедная (потому что вы действительно
небогатая), в-пятых - вы очень благоразумная дама, следственно, будете
любить его, держать его в хлопочках, прогоните ту барыню в толчки, повезете
его за границу, будете кормить его манной кашкой и конфектами, все это
ровно до той минуты, когда он оставит сей бренный мир, что будет ровно
через год, а может быть, и через два месяца с половиною. Тогда вы -
княгиня, вдова, богачка и, в награду за вашу решимость, выходите замуж за
маркиза или за генерал-интенданта! C'est joli, не правда ли?
- Фу ты, боже мой! да я бы, мне кажется, влюбилась в него, голубчика, из
одной благодарности, если б он только сделал мне предложение! - восклицает
госпожа Зяблова, и темные выразительные глаза ее засверкали. - Только все
это - вздор!
- Вздор? хотите, это будет не вздор? Попросите-ка меня хорошенько и потом
палец мне отрежьте, если же сегодня же не будете его невестою! Да нет
ничего легче уговорить или сманить на что-нибудь дядюшку! Он на все
говорит: "Ну да, ну да!" - сами слышали. Мы его женим так, что он и не
услышит. Пожалуй, обманем и женим; да ведь для его же пользы,
помилосердуйте!.. Хоть бы вы принарядились на всякий случай, Настасья
Петровна!
Восторг мсье Мозглякова переходит даже в азарт. У госпожи Зябловой, как ни
рассудительна она, потекли, однако же, слюнки.
- Да уж я и без вас знаю, что сегодня совсем замарашка, - отвечает она. -
Совсем опустилась, давно не мечтаю. Вот и выехала такая мадам Грибусье... А
что, в самом деле, я кухаркой кажусь?
Все это время Марья Александровна сидела с какой-то странной миною в лице.
Я не ошибусь, если скажу, что она слушала странное предложение Павла
Александровича с каким-то испугом, как-то оторопев... Наконец она
опомнилась.
- Все это, положим, очень хорошо, но все это вздор и нелепость, а главное,
совершенно некстати, - резко прерывает она Мозглякова.
- Но почему же, добрейшая Марья Александровна, почему же это вздор и
некстати?
- По многим причинам, а главное, потому, что вы у меня в доме, что князь -
мой гость и что я никому не позволю забыть уважение к моему дому. Я
принимаю ваши слова не иначе как за шутку, Павел Александрович. Но слава
богу! вот и князь!
- Вот и я! - кричит князь, входя в комнату. - Удивительно, cher ami,
сколько у меня сегодня разных идей.А другой раз, может быть, ты и не
поверишь тому, как будто их совсем не бывает. Так и сижу целый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Во-первых...
- Дядюшка, это вы в другой раз расскажете, - подхватывает Павел
Александрович, - а теперь... не пора ли нам ехать?
- Ну да! пожалуй, в другой раз. Это, может быть, и не так интересно
слушать. Я теперь соображаю... Но все-таки это чрезвычайно любопытная
болезнь. Есть разные эпизоды... Напомни мне, мой друг, я тебе ужо вечером
расскажу один случай в под-роб-ности...
- Но послушайте, князь, вам бы попробовать лечиться за границей, -
перебивает еще раз Марья Александровна.
- За границей! Ну да, ну да! Я непременно поеду за границу. Я помню, когда
я был за границей в двадцатых годах, там было у-ди-ви-тельно весело. Я
чуть-чуть не женился на одной виконтессе, француженке. Я тогда был
чрезвычайно влюблен и хотел посвятить ей всю свою жизнь. Но, впрочем,
женился не я, а другой и восторжествовал, один немецкий барон; он еще потом
некоторое время в сумасшедшем доме сидел.
- Но, cher prince, я к тому говорила, что вам надо серьезно подумать о
своем здоровье. За границей такие медики... и, сверх того, чего стоит уже
одна перемена жизни! Вам решительно надо бросить, хоть на время, ваше
Духаново.
- Неп-ре-менно! Я уже давно решился и, знаете, намерен лечиться
гид-ро-па-тией.
- Гидропатией?
- Гидропатией. Я уже лечился раз гид-ро-па-тией. Я был тогда на водах. Там
была одна московская барыня, я уж фамилью забыл, но только чрезвычайно
поэтическая женщина, лет семидесяти была. При ней еще находилась дочь, лет
пятидесяти, вдова, с бельмом на глазу. Та тоже чуть-чуть не стихами
говорила. Потом еще с ней несчастный случай вы-шел: свою дворовую девку,
осердясь, убила и за то под судом была. Вот и вздумали они меня водой
лечить. Я, признаюсь, ничем не был болен; ну, пристали ко мне:" Лечись да
лечись!" Я, из деликатности, и начал пить воду; думаю: и в самом деле легче
сде-лается. Пил-пил, пил-пил, выпил целый водопад, и, знаете, эта
гидропатия полезная вещь и ужасно много пользы мне принесла, так что если б
я наконец не забо-лел, то уверяю вас, что был бы совершенно здоров...
- Вот это совершенно справедливое заключенье, дядюшка! Скажите, дядюшка, вы
учились логике?
- Боже мой! какие вы вопросы задаете! - строго замечает скандализированная
Марья Александровна.
- Учился, друг мой, но только очень давно. Я и философии обучался в
Германии, весь курс прошел, но только тогда же все совершенно забыл. Но...
признаюсь вам... вы меня так испугали этими болезнями, что я... весь
расстроен. Впрочем, я сейчас ворочусь...
- Но куда же вы, князь? - вскрикивает удивленная Марья Александровна.
- Я сейчас, сейчас... Я только записать одну новую мысль... au revoir...
- Каков? - вскрикивает Павел Александрович и заливается хохотом.
Марья Александровна теряет терпенье.
- Не понимаю, решительно не понимаю, чему вы смеетесь! - начинает она с
горячностию. - Смеяться над почтенным старичком, над родственником,
подымать на смех каждое его слово, пользуясь ангельской его добротою! Я
краснела за вас, Павел Александрович! Но, скажите, чем он смешон,
по-вашему? Я ничего не нашла в нем смешного.
- Что он не узнает людей, что он иногда заговаривается?
- Но это следствие ужасной жизни его, ужасного пятилетнего заключения под
надзором этой адской женщины. Его надо жалеть, а не смеяться над ним. Он
даже меня не узнал; вы были сами свидетелем. Это уже, так сказать, вопиет!
Его, решительно, надо спасти! Я предлагаю ему ехать за границу, единственно
в надежде, что он, может быть, бросит эту... торговку!
- Знаете ли что? его надо женить, Марья Александровна! - восклицает Павел
Александрович.
- Опять! Но вы неисправимы после этого, мсье Мозгляков!
- Нет, Марья Александровна, нет! В этот раз я говорю совершенно серьезно!
Почему ж не женить? Это тоже идея! C'est une idee comme une autre! Чем
может это повредить ему, скажите, пожалуйста? Он, напротив, в таком
положении, что подобная мера может только спасти его! По закону, он еще
может жениться. Во-первых, он будет избавлен от этой пройдохи (извините за
выражение). Во-вторых, и главное, представьте себе, что он выберет девушку
или, еще лучше, вдову, милую, добрую, умную, нежную и, главное, бедную,
которая будет ухаживать за ним, как дочь, и поймет, что он ее
облагодетельствовал, назвав своею женою. А что же ему лучше, как не родное,
как не искреннее и благородное существо, которое беспрерывно будет подле
него вместо этой... бабы? Разумеется, она должна быть хорошенькая, потому
что дядюшка до сих пор еще любит хорошеньких. Вы заметили, как он
заглядывался на Зинаиду Афанасьевну?
- Да где же вы найдете такую невесту? - спрашивает Настасья Петровна,
прилежно слушавшая.
- Вот так сказали; да хоть бы вы, если только угодно! Позвольте спросить:
чем вы не невеста князю? Во-первых - вы хорошенькая, во-вторых - вдова, в
третьих - благородная, в-четвертых - бедная (потому что вы действительно
небогатая), в-пятых - вы очень благоразумная дама, следственно, будете
любить его, держать его в хлопочках, прогоните ту барыню в толчки, повезете
его за границу, будете кормить его манной кашкой и конфектами, все это
ровно до той минуты, когда он оставит сей бренный мир, что будет ровно
через год, а может быть, и через два месяца с половиною. Тогда вы -
княгиня, вдова, богачка и, в награду за вашу решимость, выходите замуж за
маркиза или за генерал-интенданта! C'est joli, не правда ли?
- Фу ты, боже мой! да я бы, мне кажется, влюбилась в него, голубчика, из
одной благодарности, если б он только сделал мне предложение! - восклицает
госпожа Зяблова, и темные выразительные глаза ее засверкали. - Только все
это - вздор!
- Вздор? хотите, это будет не вздор? Попросите-ка меня хорошенько и потом
палец мне отрежьте, если же сегодня же не будете его невестою! Да нет
ничего легче уговорить или сманить на что-нибудь дядюшку! Он на все
говорит: "Ну да, ну да!" - сами слышали. Мы его женим так, что он и не
услышит. Пожалуй, обманем и женим; да ведь для его же пользы,
помилосердуйте!.. Хоть бы вы принарядились на всякий случай, Настасья
Петровна!
Восторг мсье Мозглякова переходит даже в азарт. У госпожи Зябловой, как ни
рассудительна она, потекли, однако же, слюнки.
- Да уж я и без вас знаю, что сегодня совсем замарашка, - отвечает она. -
Совсем опустилась, давно не мечтаю. Вот и выехала такая мадам Грибусье... А
что, в самом деле, я кухаркой кажусь?
Все это время Марья Александровна сидела с какой-то странной миною в лице.
Я не ошибусь, если скажу, что она слушала странное предложение Павла
Александровича с каким-то испугом, как-то оторопев... Наконец она
опомнилась.
- Все это, положим, очень хорошо, но все это вздор и нелепость, а главное,
совершенно некстати, - резко прерывает она Мозглякова.
- Но почему же, добрейшая Марья Александровна, почему же это вздор и
некстати?
- По многим причинам, а главное, потому, что вы у меня в доме, что князь -
мой гость и что я никому не позволю забыть уважение к моему дому. Я
принимаю ваши слова не иначе как за шутку, Павел Александрович. Но слава
богу! вот и князь!
- Вот и я! - кричит князь, входя в комнату. - Удивительно, cher ami,
сколько у меня сегодня разных идей.А другой раз, может быть, ты и не
поверишь тому, как будто их совсем не бывает. Так и сижу целый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37