Она находила потребность в беспрерывном излиянии своего гнева
на Афанасья Матвеича, потому что тирания есть привычка, обращающаяся в
потребность. Да и, наконец, всем известно, к какому контрасту способны
некоторые утонченные дамы известного общества у себя за кулисами, и мне
именно хотелось изобразить этот контраст. Афанасий Матвеич с трепетом
следил за эволюциями своей супруги и даже вспотел, на нее глядя.
- Гришка! - вскричала наконец она, - тотчас же барину одеваться! фрак,
брюки, белый галстук, жилет, - живее! Да где его головная щетка, где щетка?
- Матушка! да ведь я из бани: простудиться могу, если в город ехать...
- Не простудишься!
- Да вот и волосы мокрые...
- А вот мы их сейчас высушим! Гришка, бери головную щетку, три его досуха;
крепче! крепче! вот так! вот так!
Под эту команду усердный и преданный Гришка что есть силы начал оттирать
волосы своего барина, для большего удобства схватив его за плечо и
несколько принагнув к дивану. Афанасий Матвеич морщился и чуть не плакал.
- Теперь пошел сюда! подыми его, Гришка! где помада? Нагнись, нагнись,
негодяй, нагнись, дармоед!
И Марья Александровна собственноручно принялась помадить своего супруга,
безжалостно теребя его густые с проседью волосы, которые он, на беду свою,
не остриг. Афанасий Матвеич кряхтел, вздыхал, но не вскрикнул и с
покорностию выдержал всю операцию.
- Соки ты мои высосал, пачкун ты такой! - проговорила Марья Александровна.
- Да нагнись еще больше, нагнись!
- Чем же я, матушка, высосал твои соки? - промямлил супруг, нагибая как
только мог более голову.
- Болван! аллегории не понимает! Теперь причешись; а ты одевай его, да
живее!
Героиня наша уселась в кресла и инквизиторски наблюдала весь церемониал
облачения Афанасия Матвеича. Между тем он успел несколько отдохнуть и
собраться с духом, и когда дело дошло до повязки белого галстука, то даже
осмелился изъявить какое-то собственное мнение насчет формы и красоты узла.
Наконец, надевая фрак, почтенный муж совершенно ободрился и начал
поглядывать на себя в зеркало с некоторым уважением.
- Куда ж это ты везешь меня, Марья Александровна? - проговорил он,
охорашиваясь.
Марья Александровна не поверила было ушам своим.
- Слышите! ах ты, чучело! Да как ты смеешь спрашивать меня, куда я везу
тебя!
- Матушка, да ведь надо же знать...
- Молчать! Вот только назови еще раз меня матушкой, особенно там, куда
теперь едем! Целый месяц просидишь без чаю.
Испуганный супруг умолк.
- Ишь! ни одного креста ведь не выслужил, чумичка ты этакая, - продолжала
она, с презрением смотря на черный фрак Афанасия Матвеича.
Афанасий Матвеич наконец обиделся.
- Кресты, матушка, начальство дает, а я советник, а не чумичка, -
проговорил он в благородном негодовании.
- Что, что, что? Да ты здесь рассуждать научился! ах ты, мужик ты этакой!
ах ты, сопляк! Ну, жаль, некогда мне теперь с тобой возиться, а то бы я...
Ну да потом припомню! Давай ему шляпу, Гришка! Давай ему шубу! Здесь без
меня все эти три комнаты прибрать; да зеленую, угловую комнату тоже
прибрать. Мигом щетки в руки! С зеркал снять чехлы, с часов тоже, да чтоб
через час все было готово. Да сам надень фрак, людям выдай перчатки,
слышишь, Гришка, слышишь?
Сели в карету. Афанасий Матвеич недоумевал и удивлялся. Между тем Марья
Александровна думала про себя, - как бы понятнее вбить в голову своего
супруга некоторые наставления, необходимые в теперешнем его положении. Но
супруг предупредил ее.
- А я вот, Марья Александровна, сегодня сон преоригинальный видел, -
возвестил он, совсем неожиданно, посреди обоюдного молчания.
- Тьфу ты, проклятое чучело! Я думала и бог знает что! Какой-то сон! да как
ты смеешь лезть ко мне с своими мужицкими снами! Оригинальный! понимаешь ли
еще, что такое оригинальный? Слушай, говорю в последний раз, если ты у меня
сегодня осмелишься только слово упомянуть про сон или про что-нибудь
другое, то я, - я уж и не знаю, что с тобой сделаю! Слушай хорошенько: ко
мне приехал князь К. Помнишь князя К.?
- Помню, матушка, помню. Зачем же это он пожаловал?
- Молчи, не твое дело! Ты должен с особенною любезностию, как хозяин,
просить его сейчас же к нам в деревню. За тем я и везу тебя. Сегодня же
сядем и уедем. Но если ты только осмелишься хоть одно слово сказать в целый
вечер, или завтра, или послезавтра, или когда-нибудь, то я тебя целый год
заставлю гусей пасти! Ничего не говори, ни единого слова. Вот вся твоя
обязанность, понимаешь?
- Ну, а если что-нибудь спросят?
- Все равно молчи.
- Но ведь нельзя же все молчать, Марья Александровна.
- В таком случае отвечай односложно,что-нибудь этакое, например: "! или
что-нибудь такое же, чтоб показать, что ты умный человек и обсуживаешь
прежде, чем отвечаешь.
- Гм.
- Пойми ты меня! Я тебя везу для того, что ты услышал о князе и тотчас же,
в восторге от его посещения, прилетел к нему засвидетельствовать свое
почтение и просить к себе в деревню; понимаешь?
- Гм.
- Да ты не теперь гумкай, дурак! ты мне-то отвечай.
- Хорошо, матушка, все будет по-твоему; только зачем я приглашать-то буду
князя?
- Что, что? опять рассуждать! А тебе какое дело: зачем? да как ты смеешь об
этом спрашивать?
- Да я все к тому, Марья Александровна: как же приглашать-то его буду, коли
ты мне велела молчать?
- Я буду говорить за тебя, а ты только кланяйся, слышишь, только кланяйся,
а шляпу в руках держи. Понимаешь?
- Понимаю, мат... Марья Александровна.
- Князь чрезвычайно остроумен. Если что-нибудь он скажет хоть и не тебе, то
ты на все отвечай добродушной и веселой улыбкой, слышишь?
- Гм.
- Опять загумкал! Со мной не гумкать! Прямо и просто отвечай: слышишь или
нет?
- Слышу, Марья Александровна, слышу, как не услышать, а гумкаю для того,
что приучаюсь, как ты велела. Только я все про то же, матушка; как же это:
если князь что скажет, то ты приказываешь глядеть на него и улыбаться. Ну,
а все-таки если что меня спросит?
- Экой непонятливый балбес! Я уже сказала тебе: молчи. Я буду за тебя
отвечать, а ты только смотри да улыбайся.
- Да ведь он подумает, что я немой, - проворчал Афанасий Матвеич.
- Велика важность! пусть думает; зато скроешь, что ты дурак.
- Гм... Ну, а если другие об чем-нибудь спрашивать будут?
- Никто не спросит, никого не будет. А если, на случай, - чего боже
сохрани! - кто и приедет, да если что тебя спросит или что-нибудь скажет,
то немедленно отвечай саркастической улыбкой. Знаешь, что такое
саркастическая улыбка?
- Это остроумная, что ли, матушка?
- Я тебе дам, болван, остроумная! Да кто с тебя, дурака, будет спрашивать
остроумия? Насмешливая улыбка, понимаешь, - насмешливая и презрительная.
- Гм.
"Ох, боюсь я за этого болвана! - шептала про себя Марья Александровна. -
Решительно, он поклялся высосать все мои соки! Право бы, лучше было его
совсем не брать!"
Рассуждая таким образом, беспокоясь и сетуя, Марья Александровна
беспрерывно выглядывала из окошка своего экипажа и погоняла кучера. Лошади
летели, но ей все казалось тихо. Афанасий Матвеич молча сидел в своем углу
и мысленно повторял свои уроки. Наконец карета въехала в город и
остановилась у дома Марьи Александровны. Но только что успела наша героиня
выпрыгнуть на крыльцо, как вдруг увидела подъезжавшие к дому парные
двуместные сани с верхом, те самые, в которых обыкновенно разъезжала Анна
Николаевна Антипова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37