— не без чувства невольного восхищения отметил про себя я. — Чище, чем этот капитан, дела не сделаешь».
Посланный к колонне разведчик вскоре подтвердил:
— Все убиты. Раненых нет.
Но Осликовский приказал прочесать лес. На тот случай, если кто-то из вражеских солдат успел спрятаться среди деревьев. Но и там тоже никого не нашли.
А через некоторое время в избе вновь появился майор и тем же спокойным, ровным голосом, будто и не было ни окружения, ни короткого боя на поляне возле штаба, доложил, что положение восстановлено и в тылу у нас никаких частей противника больше нет.
Из-за той стремительности, с которой наносили удары по врагу вводимые в прорыв танки и кавалерия, немцы нередко попадали впросак, не догадываясь, что действуют на уже не принадлежащей им территории. Именно поэтому огонь нашей зенитной батареи оказался для врага совершенной неожиданностью, что и привело к полному и быстрому уничтожению немецкой колонны.
А заодно позволило мне собственными глазами убедиться, насколько эффективны осколочные снаряды зенитных пушек, когда огонь ведется по небронированным целям.
Наши «яки», если не считать бронеспинки, защищавшей летчика от трасс, выпущенных по нему сзади, тоже являлись, к слову сказать, такими же небронированными целями. А немецкие «эрликоны» ни в чем не уступали в этом смысле нашим зениткам.
Особенно часто вспоминать об этом пришлось, когда мы получили неожиданное и весьма необычное для фронтовой истребительной авиации задание командующего 1-й воздушной армией генерала Хрюкина.
Развивая наступление, войска 3-го Белорусского фронта устремились через Оршу, Толочин, Борисов на Молодечно, нанося одновременно удар на Минск с севера. Противник поспешно отступал, неся тяжелые потери. По мере удаления наземных войск от аэродромов, на которых базировались полки корпуса, возрастал и расход горючего, необходимого истребителям для вылетов в районы боевых действий. Соответственно сокращалось время, в течение которого самолеты могли прикрывать танки и кавалерию над полем боя. В связи с этим с 27 июня началось перебазирование нашей авиации на аэродромы, оставленные противником в ходе отступления. Но их остро не хватало. Немцы либо перепахивали взлетные полосы, либо минировали их. Положение с каждым днем осложнялось все больше и больше.
В поисках подходящих площадок для строительства новых полевых аэродромов пришлось принимать участие и мне. Дело в том, что отыскать их среди болот и бескрайних белорусских лесов было крайне нелегко. Тут требовался опыт, которого ни у рядовых летчиков, ни даже у командиров эскадрилий, как правило, не было. Пришлось подключать к этому делу командиров полков. Но и они нередко возвращались ни с чем. Мне обычно удавалось разыскать если не площадку, то хотя бы какую-нибудь полоску земли, пригодную для взлета и посадки истребителей. Однажды с этой целью удалось даже использовать обычную проселочную дорогу. Выбрали участок поровнее, засыпали землей кюветы, а сверху настелили горбыль, скрепив и уложив его таким образом, чтобы ровный срез досок лег под колеса взлетавших самолетов. Аэродром не аэродром, но 43-й истребительный авиаполк какое-то время летал с него вполне исправно.
Однако случай этот, конечно, исключительный. Как говорится, великая нужда заставила. Обычно же под строительство новых полевых аэродромов удавалось находить более или менее подходящие площадки. Дело-то крайне ответственное и серьезное: нет аэродромов, нет, следовательно, и возможности эффективно выполнять боевую задачу по прикрытию и поддержке наступающих войск с воздуха.
Огромную помощь в этих вопросах оказывали нам танкисты. По нашим просьбам они либо захватывали для нас внезапным ударом вражеские аэродромы, либо препятствовали немцам вывести их из строя. Один из таких аэродромов возле города Сморгонь обнаружил командир звена старший лейтенант Моргунов. Наших частей в городе еще не было. Но танки генерала Обухова, оторвавшись от передовых частей на добрую сотню километров, нанесли удар западнее Сморгони столь стремительно, что немцам в суматохе было уже не до аэродрома. Заминировать летное поле они не успели. А взлетную полосу хотя и начали перепахивать, но бросили дело на полдороге. Когда после удачной разведки Моргунова мы с моим ведомым Самойловым прилетели на брошенный врагом аэродром, то тотчас поняли, что нам крупно повезло. Все, что удалось сделать немцам, — это провести трактором несколько крестообразных борозд да снять кое-где верхний слой дерна. Причем и сами борозды оказались неглубокими. Местная жительница, которую фашисты заставили сесть на трактор, стремясь сделать все, что в ее силах, подняла плуг повыше, а проверять ее работу врагу было уже некогда.
В тот же день я вторично вылетел в Сморгонь, но уже вместе с командиром 278-й истребительной авиадивизии полковником Орловым — именно его полкам предстояло как можно скорее сюда перебазироваться. Но если в первый раз с Самойловым мы долго ходили над аэродромом, отыскивая подходящий пятачок для посадки, то теперь наш неприхотливый связной У-2 приземлился без особых затруднений. Однако сажать на аэродром предстояло боевые истребители, да вдобавок не один полк, а всю дивизию, поэтому после тщательного осмотра летного поля я приказал Орлову связаться с местными жителями, уложить с их помощью срезанный дерн, чтобы к исходу дня можно было принять хотя бы 43-й истребительный авиаполк.
— А как с горючим? — спросил Орлов.
— Договорюсь, чтобы горючее доставили в бочках на транспортных Ли-2, — решил я. — Время не терпит.
— С местным населением, думаю, проблем не будет. Хотя, кроме женщин да стариков, наверняка никого не осталось. Но дерн к вечеру уложим и борозды заровняем, — заверил меня Орлов. — А вот где противник. — это вопрос!
— Где противник — я тоже не знаю, — сказал я. — Зато танки Обухова, насколько мне известно, где-то поблизости. В пятнадцати — двадцати километрах западнее Сморгони. Так что немцы сюда вряд ли сунутся.
К вечеру 43-й полк, а на другое утро и воя 278-я дивизия перебазировались на новое место. Кстати, аэродрому под Сморгонью суждено было впоследствии сыграть важную роль в операции по освобождению Вильнюса. Здесь после нас базировались штурмовики, а затем и бомбардировщики.
В эти дни и поступил из штаба 1-й воздушной армии тот самый приказ, который сперва озадачил, а затем заставил меня вспомнить, что «яки» наши «защищены» от снарядов вражеских зениток лишь перкалем да гнутой фанерой. В приказе значилось, что необходимо срочно подготовить эскадрилью истребителей Як-9д к боевому вылету на Инстербург и сбросить над вражеским городом бомбы и листовки, а также произвести один заход на штурмовку цели из пушек и пулеметов. Командарм подчеркивал, что задание имеет важное военно-политическое значение, а потому подготовка его и осуществление целиком ложатся на мою личную ответственность. Приказ был оформлен в письменном виде и заканчивался словами: «Вам лететь запрещается. Вылет завтра в 6.30. Об исполнении доложить немедленно после посадки».
— Да ведь это же в Восточной Пруссии! — удивился начальник политотдела Ананьев.
— Вот именно! От Сморгони до Инстербурга триста километров, — подтвердил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Посланный к колонне разведчик вскоре подтвердил:
— Все убиты. Раненых нет.
Но Осликовский приказал прочесать лес. На тот случай, если кто-то из вражеских солдат успел спрятаться среди деревьев. Но и там тоже никого не нашли.
А через некоторое время в избе вновь появился майор и тем же спокойным, ровным голосом, будто и не было ни окружения, ни короткого боя на поляне возле штаба, доложил, что положение восстановлено и в тылу у нас никаких частей противника больше нет.
Из-за той стремительности, с которой наносили удары по врагу вводимые в прорыв танки и кавалерия, немцы нередко попадали впросак, не догадываясь, что действуют на уже не принадлежащей им территории. Именно поэтому огонь нашей зенитной батареи оказался для врага совершенной неожиданностью, что и привело к полному и быстрому уничтожению немецкой колонны.
А заодно позволило мне собственными глазами убедиться, насколько эффективны осколочные снаряды зенитных пушек, когда огонь ведется по небронированным целям.
Наши «яки», если не считать бронеспинки, защищавшей летчика от трасс, выпущенных по нему сзади, тоже являлись, к слову сказать, такими же небронированными целями. А немецкие «эрликоны» ни в чем не уступали в этом смысле нашим зениткам.
Особенно часто вспоминать об этом пришлось, когда мы получили неожиданное и весьма необычное для фронтовой истребительной авиации задание командующего 1-й воздушной армией генерала Хрюкина.
Развивая наступление, войска 3-го Белорусского фронта устремились через Оршу, Толочин, Борисов на Молодечно, нанося одновременно удар на Минск с севера. Противник поспешно отступал, неся тяжелые потери. По мере удаления наземных войск от аэродромов, на которых базировались полки корпуса, возрастал и расход горючего, необходимого истребителям для вылетов в районы боевых действий. Соответственно сокращалось время, в течение которого самолеты могли прикрывать танки и кавалерию над полем боя. В связи с этим с 27 июня началось перебазирование нашей авиации на аэродромы, оставленные противником в ходе отступления. Но их остро не хватало. Немцы либо перепахивали взлетные полосы, либо минировали их. Положение с каждым днем осложнялось все больше и больше.
В поисках подходящих площадок для строительства новых полевых аэродромов пришлось принимать участие и мне. Дело в том, что отыскать их среди болот и бескрайних белорусских лесов было крайне нелегко. Тут требовался опыт, которого ни у рядовых летчиков, ни даже у командиров эскадрилий, как правило, не было. Пришлось подключать к этому делу командиров полков. Но и они нередко возвращались ни с чем. Мне обычно удавалось разыскать если не площадку, то хотя бы какую-нибудь полоску земли, пригодную для взлета и посадки истребителей. Однажды с этой целью удалось даже использовать обычную проселочную дорогу. Выбрали участок поровнее, засыпали землей кюветы, а сверху настелили горбыль, скрепив и уложив его таким образом, чтобы ровный срез досок лег под колеса взлетавших самолетов. Аэродром не аэродром, но 43-й истребительный авиаполк какое-то время летал с него вполне исправно.
Однако случай этот, конечно, исключительный. Как говорится, великая нужда заставила. Обычно же под строительство новых полевых аэродромов удавалось находить более или менее подходящие площадки. Дело-то крайне ответственное и серьезное: нет аэродромов, нет, следовательно, и возможности эффективно выполнять боевую задачу по прикрытию и поддержке наступающих войск с воздуха.
Огромную помощь в этих вопросах оказывали нам танкисты. По нашим просьбам они либо захватывали для нас внезапным ударом вражеские аэродромы, либо препятствовали немцам вывести их из строя. Один из таких аэродромов возле города Сморгонь обнаружил командир звена старший лейтенант Моргунов. Наших частей в городе еще не было. Но танки генерала Обухова, оторвавшись от передовых частей на добрую сотню километров, нанесли удар западнее Сморгони столь стремительно, что немцам в суматохе было уже не до аэродрома. Заминировать летное поле они не успели. А взлетную полосу хотя и начали перепахивать, но бросили дело на полдороге. Когда после удачной разведки Моргунова мы с моим ведомым Самойловым прилетели на брошенный врагом аэродром, то тотчас поняли, что нам крупно повезло. Все, что удалось сделать немцам, — это провести трактором несколько крестообразных борозд да снять кое-где верхний слой дерна. Причем и сами борозды оказались неглубокими. Местная жительница, которую фашисты заставили сесть на трактор, стремясь сделать все, что в ее силах, подняла плуг повыше, а проверять ее работу врагу было уже некогда.
В тот же день я вторично вылетел в Сморгонь, но уже вместе с командиром 278-й истребительной авиадивизии полковником Орловым — именно его полкам предстояло как можно скорее сюда перебазироваться. Но если в первый раз с Самойловым мы долго ходили над аэродромом, отыскивая подходящий пятачок для посадки, то теперь наш неприхотливый связной У-2 приземлился без особых затруднений. Однако сажать на аэродром предстояло боевые истребители, да вдобавок не один полк, а всю дивизию, поэтому после тщательного осмотра летного поля я приказал Орлову связаться с местными жителями, уложить с их помощью срезанный дерн, чтобы к исходу дня можно было принять хотя бы 43-й истребительный авиаполк.
— А как с горючим? — спросил Орлов.
— Договорюсь, чтобы горючее доставили в бочках на транспортных Ли-2, — решил я. — Время не терпит.
— С местным населением, думаю, проблем не будет. Хотя, кроме женщин да стариков, наверняка никого не осталось. Но дерн к вечеру уложим и борозды заровняем, — заверил меня Орлов. — А вот где противник. — это вопрос!
— Где противник — я тоже не знаю, — сказал я. — Зато танки Обухова, насколько мне известно, где-то поблизости. В пятнадцати — двадцати километрах западнее Сморгони. Так что немцы сюда вряд ли сунутся.
К вечеру 43-й полк, а на другое утро и воя 278-я дивизия перебазировались на новое место. Кстати, аэродрому под Сморгонью суждено было впоследствии сыграть важную роль в операции по освобождению Вильнюса. Здесь после нас базировались штурмовики, а затем и бомбардировщики.
В эти дни и поступил из штаба 1-й воздушной армии тот самый приказ, который сперва озадачил, а затем заставил меня вспомнить, что «яки» наши «защищены» от снарядов вражеских зениток лишь перкалем да гнутой фанерой. В приказе значилось, что необходимо срочно подготовить эскадрилью истребителей Як-9д к боевому вылету на Инстербург и сбросить над вражеским городом бомбы и листовки, а также произвести один заход на штурмовку цели из пушек и пулеметов. Командарм подчеркивал, что задание имеет важное военно-политическое значение, а потому подготовка его и осуществление целиком ложатся на мою личную ответственность. Приказ был оформлен в письменном виде и заканчивался словами: «Вам лететь запрещается. Вылет завтра в 6.30. Об исполнении доложить немедленно после посадки».
— Да ведь это же в Восточной Пруссии! — удивился начальник политотдела Ананьев.
— Вот именно! От Сморгони до Инстербурга триста километров, — подтвердил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120