Его звено прикрывало группу штурмовиков, когда на «илы» набросились шестьдесят «фоккеров». Филатов связал немцев боем, в результате которого те потеряли пять самолетов, но и сам не уберегся от вражеской трассы…
Но постепенно напряженность воздушной обстановки стала снижаться. Если за эти два дня летчики 16-й воздушной армии провели 312 боев, сбив в общей сложности 173 самолета противника, то 20 и 21 апреля число воздушных схваток сократилось почти наполовину. Немцы, судя по всему, отказались от борьбы за инициативу в воздухе. Фашистская люфтваффе доживала последние дни. Как, впрочем, и сам «тысячелетний рейх» Адольфа Гитлера и его нацистской клики.
К исходу 21 апреля наши передовые части завязали бои на улицах столицы Германии. Началось сражение за Берлин. А 22 апреля войска 1-го Белорусского фронта, прорвав внутренний оборонительный обвод, устремились в глубь городских кварталов. Одновременно танковые соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, взаимодействуя с общевойсковыми армиями, продолжали маневр по окружению и расчленению берлинской группировки.
Прикрывать танки с воздуха оставалось нашей главной задачей. Чтобы не отрываться от них, приходилось выдвигать подвижной командный пункт корпуса на многие десятки километров впереди пехоты. Однажды развернули мы его в небольшом городке, название которого теперь не припомню. Танкисты продолжали продвигаться на запад, а мы остались, чтобы организовать управление авиацией. Присмотрели подходящее здание, установили на крыше радиоантенну. Бронетранспортер и три грузовых «студебеккера» поставили во дворе, выставили охрану. Всего нас было человек тридцать, считая и девушек-связисток, а из вооружения — автоматы, гранаты, пара ручных пулеметов и ящик противопехотных мин. Не бог весть что, но отбиться, если сунутся немцы, на первых порах можно. Во всяком случае, мы к подобному положению вещей успели привыкнуть, да и выбора у нас не было.
Вышел я на связь со штабом армии и доложил генералу Руденко, что находимся в таком-то населенном пункте и готовы приступить к управлению боевыми действиями авиации. В ответ радиограмма: «Уточните местонахождение. По нашим данным, этот населенный пункт находится в руках противника».
Может, название перепутал, подумалось мне. Сверились еще раз с картой: нет, все сходится. Спросили на всякий случай старуху немку, оказавшуюся вместе с нами в пустом, брошенном жильцами трехэтажном здании; та подтвердила, что городок именуется именно так, как я и назвал его при своем докладе Руденко.
Выхожу вновь на связь, докладываю вторично, что местонахождение наше указано правильно. Немцев в городке нет. Неподалеку от нас на окраине имеется небольшой пятачок, подходящий для посадки связного По-2. Какие будут указания?
Руденко после довольно продолжительной паузы ответил, что завтра в семь утра к нам вылетит офицер связи, и дал данные, необходимые для управления авиацией — причем не только истребительной, но штурмовой и бомбардировочной.
А поздно вечером, когда мы в одном из помещений верхнего этажа заканчивали собранный на скорую руку ужин, на улице послышался гул моторов. Сперва подумали: наша пехота подошла. Заместитель начальника связи капитан Штейн подошел к окну, бросил взгляд на улицу и, тотчас обернувшись ко мне, негромко сказал:
— Немцы, командир! И много их…
Улица действительно была запружена машинами и мотоциклами, кругом полно солдат, но видно, что о нашем присутствии никто не подозревает… Стоят возле машин, о чем-то совещаются. Судя по всему, на ночлег собрались устроиться.
На решение у меня оставались считанные секунды: вот-вот в дом войдут или во двор, где наш бронетранспортер с грузовиками стояли. Если они нас обнаружат первыми, нам несдобровать. Единственный шанс — ошеломить противника внезапностью, напасть, пока он того не ожидает.
Не теряя времени, я послал обоих пулеметчиков на крышу, расставил людей у окон, распорядился, чтобы подтащили ящик с противопехотными минами и по команде — выстрел из пистолета — открыли боевые действия. В окна на головы вражеских солдат посыпались мины и гранаты, с крыши ударили пулеметы, хлестнули автоматные очереди. Атака из всех видов имевшегося у нас оружия оказалась для немцев столь неожиданной и сокрушительной, что через несколько минут улица опустела. Остались только несколько горящих машин да трупы немцев.
Спустившийся с крыши пулеметчик рассказал, что при первых же взрывах мин немцы бросились кто куда и быстро скрылись в переулках, ведущих в поле за окраинными домишками городка.
— Кто на машинах, кто на своих двоих! — не скрывая чувства радостного торжества, пояснил пулеметчик. — Они, видимо, решили, что по ним танки из орудий бьют. Уж очень внушительно мины эти взрывались. Все стекла в соседних домах повылетели.
Выслал я вниз двух автоматчиков на разведку: не осталось ли поблизости кого? А сам связался по радио со штабом корпуса, сообщил о случившемся. В ответ радиограмма: «У вас на подходе танковая бригада второго эшелона. Займите оборону и ждите».
Об обороне напоминать нам было незачем. Сами, как говорится, в курсе. Только немцы, подумалось, вряд ли вернутся. Удар получили чувствительный: девять автомашин под окнами догорают. А какие у нас силы в действительности, немцам неизвестно, иначе бы сломя голову не бросились в разные стороны.
Вскоре подошли наши танки. Правда, охраняли они нас всего одну ночь, а с рассветом двинулись дальше, на запад. Но больше нас никто не тревожил, и наш подвижной КП сразу же после ухода танкистов приступил к работе.
Днем позже мы вместе с начальником оперативного отдела корпуса полковником Чернухиным возвращались на связном самолете — «кукурузнике» — к себе в штаб. Идем низко, скорость тоже соответствующая — не истребитель все-таки. Но и расстояние невелико, лететь каких-нибудь пятнадцать, от силы двадцать минут. И хотя на «кукурузнике» всех огневых средств — личный пистолет летчика, однако за обстановкой в воздухе наблюдаю внимательно — будто на «яке» в свободной охоте. Привычка сказывается. Пусть и нечем врага атаковать, а глазами его ищешь. Сыскался он, как на грех, и на этот раз. Вижу: показалась в небе пара Ме-109, и, главное, чувствую, они наш «кукурузник» тоже заметили. Так и есть! Оба «мессера» разворачиваются в нашу сторону и переходят в пикирование. А как же иначе: легкая добыча! Что делать? Уйти — и думать нечего: скорости не хватит. Хочешь не хочешь, придется принимать бой.
Немцы, снизившись почти до бреющего, заходят в атаку.
Я делаю, что могу: иду им в лоб. Скорости наши складываются, и немцы, не ожидая такой наглости со стороны «русфанеры», как они называли наши По-2, проскакивают мимо, не успев прицелиться. Один — ноль, усмехаюсь про себя я. Каким-то будет конечный счет? «Мессеры» разворачиваются, чтобы повторить атаку. Я — тоже. И все повторяется. Третий раз — то же самое. Не шибко опытные, к счастью, «асы» попались, из наспех обученного пополнения, видать. Однако понимаю, что долго это продолжаться не может. Слишком уж велика разница в весовых категориях… И, заметив впереди небольшой пятачок, внезапно иду после очередной неудачной атаки противника на посадку.
Пятачка едва хватило, чтобы не врезаться в подступившие к нему деревья, — «кукурузник» чуть не уперся носом в стволы разлапистых сосен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Но постепенно напряженность воздушной обстановки стала снижаться. Если за эти два дня летчики 16-й воздушной армии провели 312 боев, сбив в общей сложности 173 самолета противника, то 20 и 21 апреля число воздушных схваток сократилось почти наполовину. Немцы, судя по всему, отказались от борьбы за инициативу в воздухе. Фашистская люфтваффе доживала последние дни. Как, впрочем, и сам «тысячелетний рейх» Адольфа Гитлера и его нацистской клики.
К исходу 21 апреля наши передовые части завязали бои на улицах столицы Германии. Началось сражение за Берлин. А 22 апреля войска 1-го Белорусского фронта, прорвав внутренний оборонительный обвод, устремились в глубь городских кварталов. Одновременно танковые соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, взаимодействуя с общевойсковыми армиями, продолжали маневр по окружению и расчленению берлинской группировки.
Прикрывать танки с воздуха оставалось нашей главной задачей. Чтобы не отрываться от них, приходилось выдвигать подвижной командный пункт корпуса на многие десятки километров впереди пехоты. Однажды развернули мы его в небольшом городке, название которого теперь не припомню. Танкисты продолжали продвигаться на запад, а мы остались, чтобы организовать управление авиацией. Присмотрели подходящее здание, установили на крыше радиоантенну. Бронетранспортер и три грузовых «студебеккера» поставили во дворе, выставили охрану. Всего нас было человек тридцать, считая и девушек-связисток, а из вооружения — автоматы, гранаты, пара ручных пулеметов и ящик противопехотных мин. Не бог весть что, но отбиться, если сунутся немцы, на первых порах можно. Во всяком случае, мы к подобному положению вещей успели привыкнуть, да и выбора у нас не было.
Вышел я на связь со штабом армии и доложил генералу Руденко, что находимся в таком-то населенном пункте и готовы приступить к управлению боевыми действиями авиации. В ответ радиограмма: «Уточните местонахождение. По нашим данным, этот населенный пункт находится в руках противника».
Может, название перепутал, подумалось мне. Сверились еще раз с картой: нет, все сходится. Спросили на всякий случай старуху немку, оказавшуюся вместе с нами в пустом, брошенном жильцами трехэтажном здании; та подтвердила, что городок именуется именно так, как я и назвал его при своем докладе Руденко.
Выхожу вновь на связь, докладываю вторично, что местонахождение наше указано правильно. Немцев в городке нет. Неподалеку от нас на окраине имеется небольшой пятачок, подходящий для посадки связного По-2. Какие будут указания?
Руденко после довольно продолжительной паузы ответил, что завтра в семь утра к нам вылетит офицер связи, и дал данные, необходимые для управления авиацией — причем не только истребительной, но штурмовой и бомбардировочной.
А поздно вечером, когда мы в одном из помещений верхнего этажа заканчивали собранный на скорую руку ужин, на улице послышался гул моторов. Сперва подумали: наша пехота подошла. Заместитель начальника связи капитан Штейн подошел к окну, бросил взгляд на улицу и, тотчас обернувшись ко мне, негромко сказал:
— Немцы, командир! И много их…
Улица действительно была запружена машинами и мотоциклами, кругом полно солдат, но видно, что о нашем присутствии никто не подозревает… Стоят возле машин, о чем-то совещаются. Судя по всему, на ночлег собрались устроиться.
На решение у меня оставались считанные секунды: вот-вот в дом войдут или во двор, где наш бронетранспортер с грузовиками стояли. Если они нас обнаружат первыми, нам несдобровать. Единственный шанс — ошеломить противника внезапностью, напасть, пока он того не ожидает.
Не теряя времени, я послал обоих пулеметчиков на крышу, расставил людей у окон, распорядился, чтобы подтащили ящик с противопехотными минами и по команде — выстрел из пистолета — открыли боевые действия. В окна на головы вражеских солдат посыпались мины и гранаты, с крыши ударили пулеметы, хлестнули автоматные очереди. Атака из всех видов имевшегося у нас оружия оказалась для немцев столь неожиданной и сокрушительной, что через несколько минут улица опустела. Остались только несколько горящих машин да трупы немцев.
Спустившийся с крыши пулеметчик рассказал, что при первых же взрывах мин немцы бросились кто куда и быстро скрылись в переулках, ведущих в поле за окраинными домишками городка.
— Кто на машинах, кто на своих двоих! — не скрывая чувства радостного торжества, пояснил пулеметчик. — Они, видимо, решили, что по ним танки из орудий бьют. Уж очень внушительно мины эти взрывались. Все стекла в соседних домах повылетели.
Выслал я вниз двух автоматчиков на разведку: не осталось ли поблизости кого? А сам связался по радио со штабом корпуса, сообщил о случившемся. В ответ радиограмма: «У вас на подходе танковая бригада второго эшелона. Займите оборону и ждите».
Об обороне напоминать нам было незачем. Сами, как говорится, в курсе. Только немцы, подумалось, вряд ли вернутся. Удар получили чувствительный: девять автомашин под окнами догорают. А какие у нас силы в действительности, немцам неизвестно, иначе бы сломя голову не бросились в разные стороны.
Вскоре подошли наши танки. Правда, охраняли они нас всего одну ночь, а с рассветом двинулись дальше, на запад. Но больше нас никто не тревожил, и наш подвижной КП сразу же после ухода танкистов приступил к работе.
Днем позже мы вместе с начальником оперативного отдела корпуса полковником Чернухиным возвращались на связном самолете — «кукурузнике» — к себе в штаб. Идем низко, скорость тоже соответствующая — не истребитель все-таки. Но и расстояние невелико, лететь каких-нибудь пятнадцать, от силы двадцать минут. И хотя на «кукурузнике» всех огневых средств — личный пистолет летчика, однако за обстановкой в воздухе наблюдаю внимательно — будто на «яке» в свободной охоте. Привычка сказывается. Пусть и нечем врага атаковать, а глазами его ищешь. Сыскался он, как на грех, и на этот раз. Вижу: показалась в небе пара Ме-109, и, главное, чувствую, они наш «кукурузник» тоже заметили. Так и есть! Оба «мессера» разворачиваются в нашу сторону и переходят в пикирование. А как же иначе: легкая добыча! Что делать? Уйти — и думать нечего: скорости не хватит. Хочешь не хочешь, придется принимать бой.
Немцы, снизившись почти до бреющего, заходят в атаку.
Я делаю, что могу: иду им в лоб. Скорости наши складываются, и немцы, не ожидая такой наглости со стороны «русфанеры», как они называли наши По-2, проскакивают мимо, не успев прицелиться. Один — ноль, усмехаюсь про себя я. Каким-то будет конечный счет? «Мессеры» разворачиваются, чтобы повторить атаку. Я — тоже. И все повторяется. Третий раз — то же самое. Не шибко опытные, к счастью, «асы» попались, из наспех обученного пополнения, видать. Однако понимаю, что долго это продолжаться не может. Слишком уж велика разница в весовых категориях… И, заметив впереди небольшой пятачок, внезапно иду после очередной неудачной атаки противника на посадку.
Пятачка едва хватило, чтобы не врезаться в подступившие к нему деревья, — «кукурузник» чуть не уперся носом в стволы разлапистых сосен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120