Я и сейчас считаю и тогда считал: профессия летчика — профессия творческая. А раз так, то и относиться ко всему, что с ней связано, следует соответственно. И прежде всего требовалось позаботиться о подходящих мишенях. Давняя мысль о том, что характер учебно-боевой подготовки должен максимально приближаться к реальным боевым условиям, оказалась и теперь как нельзя более кстати. Только вот как ее воплотить в жизнь?
Пробовали искать старые полигоны фашистской люфтваффе. Не нашли. Зато отыскали карьеры заброшенных торфяных разработок. Возникла идея поднять в одном конце под узкоколейкой насыпь, создать уклон и гонять вагонетки — чем не подвижная мишень? Даже мотовоз разыскали, чтобы вагонетки на обратном пути в гору таскать.
Как и думал, первые же пробные стрельбы показали совсем иной против стрельб по неподвижным мишеням результат. Зато летчики на самих себя разобиделись: выходит, стрелять разучились! Возник здоровый азарт. В плановые таблицы стрельб старались теперь попасть всеми правдами и неправдами. Вагонеток на всех не хватало. Надумали метить краской пули: у одного зеленая, у другого красная. За рейс вагонетку стали атаковать уже два истребителя. А вагонетки вдобавок досками и фанерой обшили, раскрасили вдоль и поперек: сверху и не разглядишь сразу, что у тебя под крылом — то ли грузовик, то ли бронетранспортер…
Подошел черед и воздушных мишеней. От По-2 мы наотрез отказались. Попробовали буксировать конусы, крепя трос к боевым машинам. Скорость, понятно, резко возросла, но ткань, которой обтягивались конусы, таких скоростей не выдерживала, и мишень после одной-двух стрельб превращалась в клочья рваных тряпок. Пришлось искать более подходящий материал.
Всякий день, словом, нес с собой все новые хлопоты, заботы. Одну задачу решишь, две других вместо нее на очереди. И все же одна из очередных задач, которую вскоре пришлось решать, поставила меня на какое-то время в тупик, наглядно продемонстрировав, что мир есть мир и что специфика мирного времени способна подчас выдвинуть на первый план самые, казалось бы, неожиданные проблемы.
Помню, случилось это в конце недели, в пятницу, Месяц забыл, знаю только, что лето стояло и дожди беспрерывно шли, а вот что в пятницу все началось — запомнил. Вызвали меня с утра в Карлсхорст, к главнокомандующему Группой советских войск в Германии маршалу Жукову.
— Мне доложили, будто у вас пассажирский самолет есть. Причем пригодный для полетов в сложных метеорологических условиях. Верно это? — спросил маршал, бросив быстрый взгляд в сторону окон. По стеклам стекали ручейками дождевые капли.
— Так точно, товарищ маршал! Трофейный, от немцев достался.
— Необходимо срочно доставить в Прагу к маршалу Коневу пассажира. Предупреждаю: задание срочное, ответственное. Справитесь?
— Погода, сами видите, нелетная, товарищ маршал. По сведениям синоптиков, то же самое и в Праге, и по всему маршруту, — ответил я. — Так что стопроцентной безопасности полета гарантировать не могу.
— Ста процентов гарантии в нашем военном деле, как мы оба знаем, не бывает. Велик ли, по-вашему, риск?
— Риск есть. Но, думаю, обойдется.
— Сами полетите?
— Так точно, товарищ маршал. Сам…
Самому лететь, конечно, было необязательно. Командир корпуса — не воздушный извозчик и не пилот транспортной авиации; у него иные функции и обязанности. Но суть заключалась в том, что, кроме меня да, пожалуй, еще майора Новикова, выполнять задание маршала Жукова было некому. Трофейный пассажирский самолет, о котором шла речь, был в отличие от истребителей оборудован двумя авиагоризонтами, радиокомпасом, некоторыми другими необходимыми приборами, но летали на нем только мы с Новиковым. Меня этот самолет заинтересовал, главным образом, потому, что на нем можно было освоить пилотаж по приборам — вне видимости земли. Дело это по тем временам считалось новое, никто в истребительной или штурмовой авиации им не занимался, потому и увлекся им, как только предоставилась возможность. Самолет был небольшой — на десять пассажиров. Левое кресло — для командира, правое — для второго пилота, исполнявшего заодно и обязанности штурмана. Обычно в полет я брал с собой лейтенанта Гладкова, отличного по своей квалификации техника, который обслуживал самолет на земле и хорошо его изучил. Летали мы с ним и ночью, и в сплошной облачности, словом, овладели машиной вполне прилично, но практики продолжительного полета по приборам накопить не успели. Ни времени, ни особой нужды в этом не было. А сейчас предстоял именно такой полет — в сложных метеорологических условиях на большое расстояние.
Задуматься, короче, было над чем.
Вернувшись в Дальгов, я тотчас вызвал к себе майора Новикова, лейтенанта Гладкова и начальника метеослужбы. Заодно решил связаться с Прагой, узнать, смогут ли там обеспечить ночную посадку. Из Праги ответили, что аэродром их ночью практически не работает, но они уже получили соответствующие указания и готовят все необходимое, чтобы меня принять: два прожектора для освещения взлетно-посадочной полосы, плошки, которые зажгут, чтобы ее обозначить.
Начальник метеослужбы подтвердил утреннее сообщение:
— Сплошная облачность, дожди, грозы по всему маршруту. В ближайшие день-два изменения характера погоды не ожидается.
— И на том спасибо! По крайней мере полная ясность, — усмехнулся в ответ Новиков и тихо добавил как бы про себя: — Любопытно, что это за птица, которой так срочно в Прагу понадобилось?
— Отставить разговоры! — распорядился я. — Времени у нас в обрез. А задание, повторяю, и срочное, и ответственное.
И вот вместе с Новиковым и Гладковым проложили маршрут, тщательно проверили самолет, опробовали моторы. Едва закончили — на аэродроме появились две легковые машины. Первым подкатил к самолету бронированный трофейный «хорьх», на котором, как мы знали, ездил Жуков. Вслед за ним шла вторая штабная машина.
Из «хорьха» вышел молодой человек — рослый, стройный, из тех, про кого говорят: ладно скроен, но еще крепче сшит. Одет он был в штатское: просто, но не без доли едва уловимой на глаз элегантности.
— Вы должны с нами лететь? — спросил незнакомца.
— Если в Прагу, то я, — доброжелательно улыбнулся он в ответ на вопрос.
Из другой машины вышли двое военных, в одном из них я тотчас узнал офицера — порученца главнокомандующего. Он подтвердил, что молодой человек именно тот, кого приказали срочно доставить в распоряжение маршала Конева.
Через несколько минут самолет, а вместе с ним и загадочный пассажир с двумя сопровождающими его офицерами, был в воздухе. А точнее сказать, в сплошной, на редкость плотной для летнего времени облачности.
Так начался полет, о котором и сейчас, по прошествии столь длительного времени, я не могу вспоминать без изрядной доли душевного волнения. Случались и до него, и позже полеты, пожалуй, и более сложные, и более опасные, но тот почему-то запомнился мне особенно. Не берусь сказать — почему. Знаю только, что острота пережитого так до конца и не сгладилась.
Весь маршрут — от взлета до посадки — шли вслепую, по одним приборам. За бортом самолета — густая серая мгла, собственного крыла не разглядишь. На половине маршрута прошли совсем близко от грозового фронта. А при подходе к Татрам попали в чудовищную болтанку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120