Присели на бревно, и, не тратя попусту дорогое время, я сразу приступил к делу.
— Техникой пилотирования мои летчики владеют отлично. Желания драться им не занимать. Но опыта боев у большинства никакого. Что можете посоветовать? Чем помочь?***нет стр. 334-35 нетрадиционного выхода из особо трудных, сложных положений. Выступал, разумеется, и Покрышкин. Его обычно слушали с особым вниманием.
Немало нового я узнал в те дни, многому научился. Конференция обогатила, расширила и углубила мой собственный опыт, помогла как командиру корпуса ставить наиболее выигрышным образом боевые задачи, лучше ориентировать летный состав, более точно предвидеть ход боевых операций…
Кстати, впечатление мое от первой нашей встречи с Покрышкиным целиком подтвердилось: вскоре он стал командиром полка, а затем и дивизии. Но вместе с тем продолжал оставаться летчиком. Летал Покрышкин до последнего дня войны; летал сам и учил летать других. Летная жилка у него, как и у Кожедуба, навсегда стала второй натурой.
Неоценим их вклад и в послевоенные годы. Жизнь обоих нерасторжимо связана практически со всеми этапами становления и развития нашей авиации. Включая и тот период, когда ей предстояло стать всепогодной…
Однако ориентироваться только на высокое мастерство отдельных летчиков мы не могли. Талант — явление редкое; талант может служить образцом, примером для подражания, но пытаться копировать его в массовых масштабах и тем самым решить поставленные задачи было бы наивно. А речь шла именно о массовой перестройке, об освоении полетов в сложных метеорологических условиях всей авиацией ПВО и частями ВВС.
Нам было известно, что одна из транспортных авиационных частей, базировавшаяся на аэродроме под Москвой, практикует полеты на Ли-2 в облаках как днем, так и ночью. Правда, Ли-2 не истребитель, а многоместный транспортный самолет, обслуживаемый экипажем, в состав которого помимо командира и второго летчика входят штурман, бортинженер и радист. Но начинать с чего-то надо было.
Связавшись с тамошним командованием, мы попросили их поделиться опытом, устроить провозные полеты для специально отобранной группы наших летчиков. Нам охотно пошли навстречу. Сперва, понятно, пришлось изучать теорию, знакомиться с материальной частью, с назначением навигационных приборов, с методикой полета вне видимости земли.
Пришлось пройти через этот «ликбез» и мне. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят.
Однако чтение инструкций помогло мало. Когда дошло до дела, основную роль все-таки сыграл опыт. Точнее, летные навыки, накопленные за долгие годы. Полет — будь он ясным, солнечным днем или ночью в сплошной облачности — есть полет, и помимо резких, подчас принципиальных отличий существует немало общего, типичного, за что можно не просто зацепиться на первых порах, но и положить в основу всего процесса обучения.
Провозные полеты начались с того, что я в качестве наблюдателя занимал правое кресло второго пилота и следил со своего места за действиями командира экипажа. Глядел, что называется, в оба, но проку от этого было чуть. Понимать, что объясняли, понимал, конечно, но в одно целое все это как-то не связывалось. И пока так летал, положение дел не менялось. Но едва взял на себя управление самолетом, сразу же почувствовал: дело пойдет. То, чего не схватывал до конца разум, дополняли руки. Они знали, что и когда делать.
Конечно, не следует воспринимать мои слова буквально. Управлять самолетом — не носки штопать или свитер вязать, где, кроме проворства рук и автоматизма движений, ничего не требуется. Я лишь хочу сказать, что, ощутив себя в своей тарелке, а не в чуждой мне роли стороннего наблюдателя, накопленный прежде опыт раскрепостил меня, помог связать старое с новым, нарастить на каркас прежних навыков свежую плоть вновь усвоенных знаний. И дело сдвинулось с мертвой точки. Пусть не все, но что-то уже начало получаться.
Больше всего мешала, пожалуй, психология. Умом я в приборы верил. Но этого было недостаточно. Необходимо уверовать в них изнутри, перевести эту веру с уровня мысли на уровень привычки. Легче сказать, чем сделать! То и дело я ловил себя на неотвязном желании отыскать глазами землю, горизонт, сориентироваться в пространстве зрительно. Но за стеклом фонаря, кроме ночной тьмы или сплошной облачности, ничего не разглядишь, сколько ни смотри. Вся информация — стрелки приборов. А вдруг врут? Мысль, конечно, нелепая, но отделаться от нее трудно. «А как же Середа, Храмов и Другие ведомые? — вспоминались мне дни подготовки к параду в Тушино. — Для них тоже не было ни земли, ни горизонта. Только самолет ведущего!» Теперь, задним числом, я куда острее понимал, как нелегко им тогда приходилось. И в то же время эти воспоминания не только подчеркивали сложность положения, но и одновременно укрепляли уверенность: раз смогли Храмов и Середа, смогу и я. Мысль эта здорово помогала.
Ошибок с каждым разом становилось меньше. После трех-четырех самостоятельных полетов я уже довольно уверенно взлетал, выполнял коробочку и брал курс на аэродром. С заходом на посадку обстояло сложнее. Но дело облегчалось тем, что у Ли-2, этого воздушного тихохода, скорость по сравнению с реактивными истребителями была просто смехотворной. Построенный еще до войны по американской лицензии фирмы «Дуглас», пассажирский самолет летал со скоростью, не превышавшей 200 — 220 километров в час. При столь низких скоростях у летчика образовывался изрядный запас времени: он-то и позволял не только считывать показания приборов, но и более тщательно анализировать все действия по управлению самолетом. Если бы нам пришлось осваивать полеты в сложных метеорологических условиях сразу на реактивных истребителях, наука эта далась бы куда труднее.
Вскоре после того как я вместе со своими летчиками-инспекторами закончил курс переучивания на Ли-2, встал вопрос: что делать дальше? Несколько человек погоды не сделают. Инструкторов же требовалось сотни.
Выручил учебный двухместный истребитель Як-11. И хотя он был поршневым, но во многом напоминал реактивный истребитель Як-15. Тот же фюзеляж, та же компоновка приборов в кабине. Выбор оказался удачным. Благодаря тому, что самолет был двухместным, он на первых порах оказался именно тем, что требовалось. Пилотажу по приборам учились на нем многие.
Летали днем. А чтобы имитировать условия полета в облаках, мой заместитель генерал-лейтенант авиации В. В. Фокин спроектировал специальную шторку, которая в отличие от существовавших прежде открывалась и закрывалась самим летчиком во время полета и которую мы сразу же между собой окрестили колпаком. Колпак был сделан из светонепроницаемого материала и отгораживал летчика от внешнего мира столь надежно, что, кроме приборов в кабине, видеть он ничего не мог. А второй летчик, сидевший на заднем сиденье, под действие колпака не попадал и мог следить за тем, что происходит за бортом истребителя.
Не хочу из отдельного факта раздувать историю, но все же считаю, что кое-какие выводы из него сделать можно. Нам, во всяком случае, сделать их пришлось. Когда мы обратились к конструкторам с просьбой разработать на основе предложения Фокина проект закрытой учебной кабины, чтобы запустить новинку в серийное производство, нам ответили, что на это понадобится не меньше года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Техникой пилотирования мои летчики владеют отлично. Желания драться им не занимать. Но опыта боев у большинства никакого. Что можете посоветовать? Чем помочь?***нет стр. 334-35 нетрадиционного выхода из особо трудных, сложных положений. Выступал, разумеется, и Покрышкин. Его обычно слушали с особым вниманием.
Немало нового я узнал в те дни, многому научился. Конференция обогатила, расширила и углубила мой собственный опыт, помогла как командиру корпуса ставить наиболее выигрышным образом боевые задачи, лучше ориентировать летный состав, более точно предвидеть ход боевых операций…
Кстати, впечатление мое от первой нашей встречи с Покрышкиным целиком подтвердилось: вскоре он стал командиром полка, а затем и дивизии. Но вместе с тем продолжал оставаться летчиком. Летал Покрышкин до последнего дня войны; летал сам и учил летать других. Летная жилка у него, как и у Кожедуба, навсегда стала второй натурой.
Неоценим их вклад и в послевоенные годы. Жизнь обоих нерасторжимо связана практически со всеми этапами становления и развития нашей авиации. Включая и тот период, когда ей предстояло стать всепогодной…
Однако ориентироваться только на высокое мастерство отдельных летчиков мы не могли. Талант — явление редкое; талант может служить образцом, примером для подражания, но пытаться копировать его в массовых масштабах и тем самым решить поставленные задачи было бы наивно. А речь шла именно о массовой перестройке, об освоении полетов в сложных метеорологических условиях всей авиацией ПВО и частями ВВС.
Нам было известно, что одна из транспортных авиационных частей, базировавшаяся на аэродроме под Москвой, практикует полеты на Ли-2 в облаках как днем, так и ночью. Правда, Ли-2 не истребитель, а многоместный транспортный самолет, обслуживаемый экипажем, в состав которого помимо командира и второго летчика входят штурман, бортинженер и радист. Но начинать с чего-то надо было.
Связавшись с тамошним командованием, мы попросили их поделиться опытом, устроить провозные полеты для специально отобранной группы наших летчиков. Нам охотно пошли навстречу. Сперва, понятно, пришлось изучать теорию, знакомиться с материальной частью, с назначением навигационных приборов, с методикой полета вне видимости земли.
Пришлось пройти через этот «ликбез» и мне. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят.
Однако чтение инструкций помогло мало. Когда дошло до дела, основную роль все-таки сыграл опыт. Точнее, летные навыки, накопленные за долгие годы. Полет — будь он ясным, солнечным днем или ночью в сплошной облачности — есть полет, и помимо резких, подчас принципиальных отличий существует немало общего, типичного, за что можно не просто зацепиться на первых порах, но и положить в основу всего процесса обучения.
Провозные полеты начались с того, что я в качестве наблюдателя занимал правое кресло второго пилота и следил со своего места за действиями командира экипажа. Глядел, что называется, в оба, но проку от этого было чуть. Понимать, что объясняли, понимал, конечно, но в одно целое все это как-то не связывалось. И пока так летал, положение дел не менялось. Но едва взял на себя управление самолетом, сразу же почувствовал: дело пойдет. То, чего не схватывал до конца разум, дополняли руки. Они знали, что и когда делать.
Конечно, не следует воспринимать мои слова буквально. Управлять самолетом — не носки штопать или свитер вязать, где, кроме проворства рук и автоматизма движений, ничего не требуется. Я лишь хочу сказать, что, ощутив себя в своей тарелке, а не в чуждой мне роли стороннего наблюдателя, накопленный прежде опыт раскрепостил меня, помог связать старое с новым, нарастить на каркас прежних навыков свежую плоть вновь усвоенных знаний. И дело сдвинулось с мертвой точки. Пусть не все, но что-то уже начало получаться.
Больше всего мешала, пожалуй, психология. Умом я в приборы верил. Но этого было недостаточно. Необходимо уверовать в них изнутри, перевести эту веру с уровня мысли на уровень привычки. Легче сказать, чем сделать! То и дело я ловил себя на неотвязном желании отыскать глазами землю, горизонт, сориентироваться в пространстве зрительно. Но за стеклом фонаря, кроме ночной тьмы или сплошной облачности, ничего не разглядишь, сколько ни смотри. Вся информация — стрелки приборов. А вдруг врут? Мысль, конечно, нелепая, но отделаться от нее трудно. «А как же Середа, Храмов и Другие ведомые? — вспоминались мне дни подготовки к параду в Тушино. — Для них тоже не было ни земли, ни горизонта. Только самолет ведущего!» Теперь, задним числом, я куда острее понимал, как нелегко им тогда приходилось. И в то же время эти воспоминания не только подчеркивали сложность положения, но и одновременно укрепляли уверенность: раз смогли Храмов и Середа, смогу и я. Мысль эта здорово помогала.
Ошибок с каждым разом становилось меньше. После трех-четырех самостоятельных полетов я уже довольно уверенно взлетал, выполнял коробочку и брал курс на аэродром. С заходом на посадку обстояло сложнее. Но дело облегчалось тем, что у Ли-2, этого воздушного тихохода, скорость по сравнению с реактивными истребителями была просто смехотворной. Построенный еще до войны по американской лицензии фирмы «Дуглас», пассажирский самолет летал со скоростью, не превышавшей 200 — 220 километров в час. При столь низких скоростях у летчика образовывался изрядный запас времени: он-то и позволял не только считывать показания приборов, но и более тщательно анализировать все действия по управлению самолетом. Если бы нам пришлось осваивать полеты в сложных метеорологических условиях сразу на реактивных истребителях, наука эта далась бы куда труднее.
Вскоре после того как я вместе со своими летчиками-инспекторами закончил курс переучивания на Ли-2, встал вопрос: что делать дальше? Несколько человек погоды не сделают. Инструкторов же требовалось сотни.
Выручил учебный двухместный истребитель Як-11. И хотя он был поршневым, но во многом напоминал реактивный истребитель Як-15. Тот же фюзеляж, та же компоновка приборов в кабине. Выбор оказался удачным. Благодаря тому, что самолет был двухместным, он на первых порах оказался именно тем, что требовалось. Пилотажу по приборам учились на нем многие.
Летали днем. А чтобы имитировать условия полета в облаках, мой заместитель генерал-лейтенант авиации В. В. Фокин спроектировал специальную шторку, которая в отличие от существовавших прежде открывалась и закрывалась самим летчиком во время полета и которую мы сразу же между собой окрестили колпаком. Колпак был сделан из светонепроницаемого материала и отгораживал летчика от внешнего мира столь надежно, что, кроме приборов в кабине, видеть он ничего не мог. А второй летчик, сидевший на заднем сиденье, под действие колпака не попадал и мог следить за тем, что происходит за бортом истребителя.
Не хочу из отдельного факта раздувать историю, но все же считаю, что кое-какие выводы из него сделать можно. Нам, во всяком случае, сделать их пришлось. Когда мы обратились к конструкторам с просьбой разработать на основе предложения Фокина проект закрытой учебной кабины, чтобы запустить новинку в серийное производство, нам ответили, что на это понадобится не меньше года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120