Я нередко изобретал сложнейшие способы убийства - просто, чтобы
провести время.
Когда наконец я стал судьей, развилась и еще одна черта моего харак-
тера, до сих пор таившаяся под спудом.
Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как жалкий прес-
тупник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но чувству-
ет, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите: вид не-
винного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия.
Два раза, если не больше, когда мне казалось, что обвиняемый невино-
вен, я прекращал дело: мне удавалось доказать присяжным, что тут нет
состава преступления. Однако благодаря распорядительности полицейских
большинство обвиняемых, привлекаемых по делам об убийстве, были действи-
тельно виновны.
Так обстояло дело и в случае с Эдвардом Ситоном.
Правда, его внешность и манеры производили обманчивое впечатление и
ему удалось расположить к себе присяжных. Однако улики, пусть и не слиш-
ком впечатляющие, зато несомненные, и мой судейский опыт убедили меня,
что он совершил преступление, в котором его обвиняли, а именно, убил по-
жилую женщину, злоупотребив ее доверием.
У меня сложилась репутация юриста, с легким сердцем посылающего людей
на виселицу, однако это более чем несправедливо. Мои напутствия присяж-
ным всегда отличали справедливость и беспристрастность. Вместе с тем я
не мог допустить, чтобы наиболее пылкие из адвокатов своими пылкими ре-
чами играли на чувствах присяжных. Я всегда обращал их внимание на имею-
щиеся в нашем распоряжении улики.
В последние годы я стал замечать перемены в своем характере: я поте-
рял контроль над собой - мне захотелось не только выносить приговор, но
и приводить его в исполнение. Захотелось - я буду откровенен - самому
совершить убийство. Я видел в этом жажду самовыражения, неотъемлемую
черту каждого художника. А я и был или, вернее, мог стать художником в
своей сфере - в сфере преступления! Я потерял власть над своим воображе-
нием, которое мне дотоле удавалось держать в узде: ведь в ином случае
оно препятствовало бы моей работе.
Мне было необходимо... просто необходимо совершить убийство! Причем
отнюдь не обыкновенное убийство. А небывалое, неслыханное, из ряда вон
выходящее убийство! Наверное, мое воображение осталось воображением под-
ростка. Меня манило ко всему театральному, эффектному! Манило к
убийству... Да, да, манило к убийству... Однако врожденное чувство спра-
ведливости, прошу вас мне поверить, останавливало меня, удерживало от
убийства. Я не мог допустить, чтобы пострадал невинный.
Мысль о возмездии осенила меня совершенно неожиданно - на нее меня
натолкнуло одно замечание, которое обронил в случайном разговоре некий
врач, рядовой врач-практик. Он заметил, что есть очень много преступле-
ний, недосягаемых для закона. И в качестве примера привел случай со сво-
ей пациенткой, старой женщиной, умершей незадолго до нашего разговора.
Он убежден, сказал мне врач, что пациентку погубили ее слуги, муж и же-
на, которые не дали ей вовремя предписанное лекарство и притом умышлен-
но, так как после смерти хозяйки должны были получить по завещанию из-
рядную сумму денег. Доказать их вину, объяснил мне врач, практически не-
возможно, и тем не менее он совершенно уверен в правоте своих слов. Он
добавил, что подобные случаи преднамеренного убийства отнюдь не ред-
кость, но привлечь за них по закону нельзя.
Этот разговор послужил отправной точкой. Мне вдруг открылся путь, по
которому я должен идти. Одного убийства мне мало, если убивать, так с
размахом, решил я.
Мне припомнилась детская считалка, считалка о десяти негритятах. Ког-
да мне было два года, мое воображение потрясла участь этих негритят,
число которых неумолимо, неизбежно сокращалось с каждым куплетом. Я
втайне занялся поисками преступников... Не стану подробно описывать, как
я осуществлял поиски, - это заняло бы слишком много места. Чуть не каж-
дый разговор, который у меня завязывался, я старался повернуть опреде-
ленным образом - и получал поразительные результаты. Истерто доктора
Армстронга я узнал, когда лежал в больнице, от ходившей за мной сестры;
ярая поборница трезвости, она всячески старалась убедить меня в пагуб-
ности злоупотребления спиртными напитками и в доказательство рассказала,
как при ней пьяный врач зарезал во время операции женщину. Невзначай за-
дав вопрос, в какой больнице она проходила практику, я вскоре выведал
все, что мне требовалось. И без всякого труда напал на след этого врача
и его пациентки.
Разговор двух словоохотливых ветеранов в моем клубе навел меня на
след генерала Макартура. Путешественник, только что возвратившийся с бе-
регов Амазонки, рассказа мне о том, как бесчинствовал в тех краях некий
Филипп Ломбард. Пышущая негодованием жена английского чиновника на
Мальорке рассказала мне историю высоконравственной пуританки Эмили Брент
и ее несчастной служанки. Антони Марстона я выбрал из большой группы лю-
дей, повинных в подобных преступлениях. Неслыханная черствость, полная
неспособность к состраданию, на мой взгляд, делали его фигурой, опасной
для общества и, следовательно, заслуживающей кары. Чго же касается быв-
шего инспектора Блора, то о его преступлении я, естественно, узнал от
моих коллег, которые горячо и без утайки обсуждали при мне дело Ландора.
Не могу передать, какой гнев оно вызвало у меня. Полицейский-слуга зако-
на и уже поэтому должен быть человеком безупречной нравственности. Ведь
каждое слово таких людей обладает большим весом хотя бы в силу того, что
они являются стражами порядка.
И наконец, я перейду к Вере Клейторн. Как-то, переплывая Атлантичес-
кий океан, я засиделся допоздна в салоне для курящих, компанию мне сос-
тавил красивый молодой человек Хьюго Хамилтон. Вид у него был донельзя
несчастный. Чтобы забыться, он усиленно налегал на выпивку. Видно было,
что ему просто необходимо излить душу. Не надеясь ничего выведать от не-
го, я чисто машинально завязал с ним привычный разговор. То, что я услы-
шал, бесконечно потрясло меня, я и сейчас помню каждое его слово...
- Вы совершенно правы, - сказал он. - Чтобы убить ближнего, необяза-
тельно подсыпать ему, скажем, мышьяк или столкнуть со скалы, вовсе нет.
- Он наклонился и, глядя мне в глаза, сказал: - Я знал одну - преступни-
цу. Очень хорошо знал... Да что там говорить, я даже любил ее. И, кажет-
ся, не разлюбил и теперь... Ужас, весь ужас в том, что она пошла на
преступление из-за меня... Я, конечно, об этом не догадывался. Женщины -
это изверги. Сущие изверги, вы бы никогда не поверили, что девушка,
славная, простая, веселая девушка способна на убийство? Что она отпустит
ребенка в море, зная, что он утонет, ведь вы бы не поверили, что женщина
способна на такое?
- А вы не ошибаетесь? - спросил я. - Ведь это могла быть чистая слу-
чайность.
- Нет, это не случайность, - сказал он, внезапно протрезвев. - Никому
другому это и в голову не пришло. Но мне достаточно было взглянуть на
нее, и я все понял сразу, едва вернулся... И она поняла, что я все по-
нял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
провести время.
Когда наконец я стал судьей, развилась и еще одна черта моего харак-
тера, до сих пор таившаяся под спудом.
Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как жалкий прес-
тупник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но чувству-
ет, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите: вид не-
винного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия.
Два раза, если не больше, когда мне казалось, что обвиняемый невино-
вен, я прекращал дело: мне удавалось доказать присяжным, что тут нет
состава преступления. Однако благодаря распорядительности полицейских
большинство обвиняемых, привлекаемых по делам об убийстве, были действи-
тельно виновны.
Так обстояло дело и в случае с Эдвардом Ситоном.
Правда, его внешность и манеры производили обманчивое впечатление и
ему удалось расположить к себе присяжных. Однако улики, пусть и не слиш-
ком впечатляющие, зато несомненные, и мой судейский опыт убедили меня,
что он совершил преступление, в котором его обвиняли, а именно, убил по-
жилую женщину, злоупотребив ее доверием.
У меня сложилась репутация юриста, с легким сердцем посылающего людей
на виселицу, однако это более чем несправедливо. Мои напутствия присяж-
ным всегда отличали справедливость и беспристрастность. Вместе с тем я
не мог допустить, чтобы наиболее пылкие из адвокатов своими пылкими ре-
чами играли на чувствах присяжных. Я всегда обращал их внимание на имею-
щиеся в нашем распоряжении улики.
В последние годы я стал замечать перемены в своем характере: я поте-
рял контроль над собой - мне захотелось не только выносить приговор, но
и приводить его в исполнение. Захотелось - я буду откровенен - самому
совершить убийство. Я видел в этом жажду самовыражения, неотъемлемую
черту каждого художника. А я и был или, вернее, мог стать художником в
своей сфере - в сфере преступления! Я потерял власть над своим воображе-
нием, которое мне дотоле удавалось держать в узде: ведь в ином случае
оно препятствовало бы моей работе.
Мне было необходимо... просто необходимо совершить убийство! Причем
отнюдь не обыкновенное убийство. А небывалое, неслыханное, из ряда вон
выходящее убийство! Наверное, мое воображение осталось воображением под-
ростка. Меня манило ко всему театральному, эффектному! Манило к
убийству... Да, да, манило к убийству... Однако врожденное чувство спра-
ведливости, прошу вас мне поверить, останавливало меня, удерживало от
убийства. Я не мог допустить, чтобы пострадал невинный.
Мысль о возмездии осенила меня совершенно неожиданно - на нее меня
натолкнуло одно замечание, которое обронил в случайном разговоре некий
врач, рядовой врач-практик. Он заметил, что есть очень много преступле-
ний, недосягаемых для закона. И в качестве примера привел случай со сво-
ей пациенткой, старой женщиной, умершей незадолго до нашего разговора.
Он убежден, сказал мне врач, что пациентку погубили ее слуги, муж и же-
на, которые не дали ей вовремя предписанное лекарство и притом умышлен-
но, так как после смерти хозяйки должны были получить по завещанию из-
рядную сумму денег. Доказать их вину, объяснил мне врач, практически не-
возможно, и тем не менее он совершенно уверен в правоте своих слов. Он
добавил, что подобные случаи преднамеренного убийства отнюдь не ред-
кость, но привлечь за них по закону нельзя.
Этот разговор послужил отправной точкой. Мне вдруг открылся путь, по
которому я должен идти. Одного убийства мне мало, если убивать, так с
размахом, решил я.
Мне припомнилась детская считалка, считалка о десяти негритятах. Ког-
да мне было два года, мое воображение потрясла участь этих негритят,
число которых неумолимо, неизбежно сокращалось с каждым куплетом. Я
втайне занялся поисками преступников... Не стану подробно описывать, как
я осуществлял поиски, - это заняло бы слишком много места. Чуть не каж-
дый разговор, который у меня завязывался, я старался повернуть опреде-
ленным образом - и получал поразительные результаты. Истерто доктора
Армстронга я узнал, когда лежал в больнице, от ходившей за мной сестры;
ярая поборница трезвости, она всячески старалась убедить меня в пагуб-
ности злоупотребления спиртными напитками и в доказательство рассказала,
как при ней пьяный врач зарезал во время операции женщину. Невзначай за-
дав вопрос, в какой больнице она проходила практику, я вскоре выведал
все, что мне требовалось. И без всякого труда напал на след этого врача
и его пациентки.
Разговор двух словоохотливых ветеранов в моем клубе навел меня на
след генерала Макартура. Путешественник, только что возвратившийся с бе-
регов Амазонки, рассказа мне о том, как бесчинствовал в тех краях некий
Филипп Ломбард. Пышущая негодованием жена английского чиновника на
Мальорке рассказала мне историю высоконравственной пуританки Эмили Брент
и ее несчастной служанки. Антони Марстона я выбрал из большой группы лю-
дей, повинных в подобных преступлениях. Неслыханная черствость, полная
неспособность к состраданию, на мой взгляд, делали его фигурой, опасной
для общества и, следовательно, заслуживающей кары. Чго же касается быв-
шего инспектора Блора, то о его преступлении я, естественно, узнал от
моих коллег, которые горячо и без утайки обсуждали при мне дело Ландора.
Не могу передать, какой гнев оно вызвало у меня. Полицейский-слуга зако-
на и уже поэтому должен быть человеком безупречной нравственности. Ведь
каждое слово таких людей обладает большим весом хотя бы в силу того, что
они являются стражами порядка.
И наконец, я перейду к Вере Клейторн. Как-то, переплывая Атлантичес-
кий океан, я засиделся допоздна в салоне для курящих, компанию мне сос-
тавил красивый молодой человек Хьюго Хамилтон. Вид у него был донельзя
несчастный. Чтобы забыться, он усиленно налегал на выпивку. Видно было,
что ему просто необходимо излить душу. Не надеясь ничего выведать от не-
го, я чисто машинально завязал с ним привычный разговор. То, что я услы-
шал, бесконечно потрясло меня, я и сейчас помню каждое его слово...
- Вы совершенно правы, - сказал он. - Чтобы убить ближнего, необяза-
тельно подсыпать ему, скажем, мышьяк или столкнуть со скалы, вовсе нет.
- Он наклонился и, глядя мне в глаза, сказал: - Я знал одну - преступни-
цу. Очень хорошо знал... Да что там говорить, я даже любил ее. И, кажет-
ся, не разлюбил и теперь... Ужас, весь ужас в том, что она пошла на
преступление из-за меня... Я, конечно, об этом не догадывался. Женщины -
это изверги. Сущие изверги, вы бы никогда не поверили, что девушка,
славная, простая, веселая девушка способна на убийство? Что она отпустит
ребенка в море, зная, что он утонет, ведь вы бы не поверили, что женщина
способна на такое?
- А вы не ошибаетесь? - спросил я. - Ведь это могла быть чистая слу-
чайность.
- Нет, это не случайность, - сказал он, внезапно протрезвев. - Никому
другому это и в голову не пришло. Но мне достаточно было взглянуть на
нее, и я все понял сразу, едва вернулся... И она поняла, что я все по-
нял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41