Время сохранило для нас самые надежные источники - письма Чайковского. И если не все мы в них найдем, так осталь­ное домыслим. «Итак, да будет признано право, - писал Ромен Роллан, - воссоздать в мечтах произведение ис­кусства после того (или перед тем, не все ли равно?), как его хорошенько рассмотрели обнаженным и ощупали. Мечты иногда бывают вещими; и закрывши веки, ви­дишь лучше».
Попробуем «воссоздать в мечтах» содержание «Италь­янского каприччио».
...1880 год. Январь. Рим. Отель «Констанци».
Окно углового номера на верхнем этаже почти всегда распахнуто. По утрам в теплый золотистый воздух улицы стекают из этого окна мелодичные звуки фортепьяно и растворяются, едва долетев до тротуара... Прохожие чутким ухом улавливают обрывки мелодии и удивленно улыбаются: кто-то там, наверху, играет песню, которую поют бродячие музыканты, песню, рожденную улицей, по-мальчишески звонкую и беззаботную.
Истинный итальянец не выдерживает, когда дело касается любимой мелодии, - он должен знать, кто игра­ет. Наиболее смелые выясняют у швейцара гостиницы, что в этом номере живет приезжий русский музыкант. Удивление сменяется восхищением и гордостью: «Ему нравятся наши песни!»
Многие видели его выходящим из нотного магазина, видели около развалин Колизея, в церкви св. Петра - он любовался там знаменитой статуей Микеланджело «Моисей». Вечером мелькал он в толпе гуляющих горо­жан, слушал бродячих певцов, одаривал нищих. Иногда ходил по городу со спутниками, тоже русскими, и один из них был его брат.
Этот... человек с седеющей головой, небольшой бород­кой, мягкими и задумчивыми глазами старался не при­влекать к себе внимания. Он был неразговорчив, хотя довольно сносно знал итальянский.
Большего узнать о нем не могли.
А потом о нем забыли. Начался весенний карнавал, когда весь город точно впадает в детство. Члены город­ской управы со всей серьезностью обсуждали план про­ведения карнавала. Традиция должна быть выдержана, вместе с тем надо сделать так, чтобы этот неописуемый беспорядок выглядел как порядок.
Что же такое карнавал? Это нескончаемое шествие пестрой толпы празднично настроенных людей, усыпан­ные зрителями балконы домов. Карнавал - это музыка, песни и танцы на улицах и площадях, это веселье, став­шее на несколько дней главным занятием всех. Устраиваются маскарады, вечерами над городом вспыхивают по­тешные огни, по улицам ходят маски. Самые фантасти­ческие, веселые и страшные маски получают премии от городских властей. Улицы украшены пышными гирлян­дами цветов и разноцветными фонариками...
Петр Ильич приехал в Италию отдохнуть, осмотреть достопримечательности Рима, а главное - поработать. В Италии он не впервые, среди ее городов ему особенно полюбилась Флоренция. В этом тихом, уютном городе хорошо работалось, а Петр Ильич особенно ценил та­кую возможность.
Сюжеты для своих произведений чаще всего он нахо­дил сам, иногда предлагали друзья, а бывало, и дирек­ция императорских театров. Петр Ильич считал, что да­же неплохо писать по заказу. Работал он каждый день в одни и те же часы - не ждал вдохновения, оно при­ходило само в часы работы, и это были лучшие часы жизни,
О чем же он будет писать сейчас? Этого Петр Ильич еще не решил, а пока бродил по древнему и прекрасному Риму, смотрел и слушал. Слушал он песни, а значит, саму жизнь, потому что в песне отражается душа чело­века.
* * *
В Риме Чайковский написал «Итальянское каприч­чио».
О чем рассказывает это произведение? Как его пони­мать? Единого ответа нет. Содержание музыки много­гранно, как жизнь, и в то же время оказывается про­стым и ясным, как всякий путь, который уже пройден. Об этом я и хочу рассказать.
Однажды в детстве я услышал музыку, льющуюся из репродуктора, установленного на столбе. Музыка оборвалась, и диктор заговорил о прозвучавшем отрывке. До­летели до сознания и запомнились несколько слов - они показались мне немного странными: «...«Итальянское кап­риччио» Чайковского - это прежде всего русское произ­ведение, русская классика...» «Неужели, - подумал я, - нужно кому-то доказывать, что произведение, написанное русским композитором, является русским? Впрочем, мо­жет быть, и нужно... Ведь называется оно - «Итальян­ское каприччио».
Шло время. Я уже узнавал «Итальянское каприччио» Чайковского, узнавал по мелодиям, которые мне очень нравились.
Кажется, все ясно в этом произведении. И не сму­щает в нем соседство жизнерадостных мелодий с печаль­но-скорбной темой. Ведь это же каприччио, что в пе­реводе с итальянского означает буквально «каприз», то есть произведение свободной формы, «с частой сменой настроений, полное неожиданных эффектов».
Ну что ж, пусть каприз. Но только ли по форме? От­вет будет впереди.
А пока я был настолько поражен этой выразительной, именно внешней красотой музыки, что однажды даже «увидел» изображенную ею картину.
Это случилось в тот момент, когда в «Каприччио» происходит поразительная смена мелодий маршеобразного характера. Первая - звонкая, задорная - звучит у духовых инструментов. Вторая, неожиданно сменяю­щая ее, выходит из тишины, как будто «из-за поворота». Она совершенно другая, мягкая, певучая, скрипичная, но тоже активная, в том же ритме и темпе. Кажется, будто на площадь вылились два оркестра, соревнуясь между собой.
Но что это за зрелище, откуда оно в этой музыке? Я увидел улицы, полные народа, и плывущие в толпах оркестры. А потом я где-то прочитал, что «Итальянское каприччио» Чайковский написал под непосредственным впечатлением карнавала в Риме. Значит, в своем пони­мании этого произведения я на правильном пути.
И тут мне захотелось «разгадать» все произведение. Оно стало для меня интереснейшей книгой, в которой я увидел яркие картинки, иллюстрирующие содержание, но текста прочесть не мог. И я, как дошкольник, которому понравилась книжка, стал искать того, кто бы мог мне ее прочитать.
Но вернемся к музыке «Итальянского каприччио». В ней много веселых и ясных мелодий, изображающих пестроту карнавала, жизнерадостность итальянцев. Но что означает печальная тема, с которой - после не­большого фанфарного вступления - начинается произве­дение? Уж не внутреннее ли это состояние человека, на­блюдающего веселое зрелище? Не сам ли Чайковский из окна гостиницы наблюдает за улицей? Почему он гру­стен? Не тоскует ли он по дому, по отчизне? Если это так, то куда же исчезает это настроение в конце произ­ведения? Надо найти ответ! Может быть, под воздействи­ем внешней картины веселья в человеке происходит какое-то внутреннее изменение?
Развитие этого удивительно связного произведения ведет к решительному бурному финалу. Видимо, надо искать ответ во внутреннем состоянии человека, ото­рванного от родины, думалось мне.
И вот я читаю письма Чайковского к родным и близ­ким из Италии (1877-1878 гг.).
«...Чем больше я живу за границей, тем более убеж­даюсь, что жить можно только в России».
«...Везде оливковые деревья, пальмы, розы, апельси­ны, лимоны, гелиотропы, жасмины, словом - это верх красоты. А между тем... я ходил по набережной и испы­тывал невыразимое желание пойти домой и поскорей из­лить свои невыразимо тоскливые чувства в письме к вам (Н. Ф. фон Мекк. - Г. П.). Отчего это? Отчего простой русский пейзаж, отчего прогулка летом в России, в дерев­не по полям, по лесу, вечером по степи, бывало, приво­дили меня в такое состояние, что я ложился на землю в каком-то изнеможении от наплыва любви к природе, от тех неизъяснимо сладких и опьяняющих ощущений, ко­торые навевали на меня лес, степь, речка, деревня вдали, скромная церквушка - словом, все, что составляет убо­гий русский родной пейзаж!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38