Если не знать, что перед тобой маститый, всеми уважаемый писатель с мировым именем, лауреат Ленин­ской премии Мариэтта Сергеевна Шагинян, то это пер­вое впечатление можно принять за истину. Но не кни­ги подавили хозяйку, а она сделала им снисхождение, впустив к себе, и они, как ласковые домашние суще­ства, подобрались поближе к ней. Эта женщина - их творец и хозяин. Кто не читал или хотя бы не слышал о ее книгах «Гидроцентраль», «Месс-менд», «Семья Уль­яновых», «Первая Всероссийская», «Четыре урока у Ленина» и многих-многих других!

97
Чувствую себя неловко - потревожил такого чело­века из-за, в общем-то, одного вопроса. Исполнилось 100 лет со дня рождения замечательного русского ком­позитора, пианиста и дирижера Сергея Васильевича Рахманинова. Век - срок немалый, вполне достаточ­ный, чтобы убедиться в истинном значении дела того или иного человека.
Какое место занимает музыка Рахманинова в нашей жизни, в жизни отдельного человека и конкретно в жиз­ни Мариэтты Сергеевны Шагинян?
Мнение Мариэтты Сергеевны о творчестве Рахмани­нова я решил узнать не случайно, а с «умыслом»: объ­яснил ей, что хочу поделиться с читателем не только своими впечатлениями о музыке этого композитора, но и побеседовать с человеком, который знал С. В. Рахма­нинова лично. Быть может, мой рассказ побудит тех, кто еще не приобщился к этой сокровищнице чистых и могучих человеческих чувств, пополнить ряды почита­телей русского гения.
Мариэтта Сергеевна приняла такую постановку во­проса. Я с ней поделился своими находками - высказы­ваниями выдающихся музыкантов о творчестве Рахма­нинова.
Почему-то так получилось, что почти во всех этих признаниях в любви к Рахманинову фигурировало одно и то же произведение - его Второй концерт для фортепья­но с оркестром. Я и сам его очень люблю...
Когда я расспрашивал Арама Ильича Хачатуряна об истории создания его широко известных и любимых всеми сочинений, естественно, поинтересовался, как совершился тот самый поворот к профессиональной учебе, когда не знающий нот девятнадцатилетний сту­дент Московского университета вдруг пошел в музыкальное училище. Композитор ответил довольно неожи­данно:
- Во многом виноваты Рахманинов и Бетховен. Однажды я попал на первый в своей жизни симфониче­ский концерт, который состоялся в Большом зале кон­серватории. Это было в 1922 году. В программе значи­лись Второй концерт для фортепьяно с оркестром Рах­манинова с солистом Игумновым и Девятая симфония Бетховена. Я был буквально ошеломлен невероятной красотой, могучей силой музыки этих почти не извест­ных мне тогда композиторов. Это было волшебство ка­кое-то. И осталось одним из самых сильных музыкаль­ных впечатлений всей моей жизни. Я счастлив, что услы­шал в первом моем симфоническом концерте именно эти произведения. С этого момента я понял, что без му­зыки не смогу жить. И, уже не раздумывая, бесповорот­но свернул на путь профессиональной музыкальной учебы...
Я рассказал Мариэтте Сергеевне об одном челове­ке - скромном инженере-экономисте консервного за­вода из украинского города Ромны Николае Даниловиче Бажанове. Беззаветно любя музыку Рахманинова, он посвящал свой досуг на протяжении многих лет изуче­нию его жизни и творчества. Глубоко вникая в музыку любимого композитора, много размышляя о его творче­стве, Бажанов в конце концов взялся за перо и... напи­сал книгу о Рахманинове. Кстати, недавно Бажанов вы­пустил новую свою книгу, теперь о Сергее Ивановиче Танееве (и здесь он идет от привязанности к Рахмани­нову, который любил и глубоко уважал своего учителя и наставника Танеева). Я достал книгу Бажанова о Рахманинове, вышедшую в издательстве «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей», и про­тянул ее Мариэтте Сергеевне.
- Я знаю эту книгу, - сказала она. - И с автором знакома, правда, по письму, которое он мне при­слал. Но я совершенно не знала, что он экономист. А книга интересная, популярно написана. Бажанов - замечательный человек...
Она на минуту задумалась, а потом, задорно улыб­нувшись, вдруг сказала:
- Ну а я вам приведу пример, который затмит все ваши... В одной книге английского писателя Джека Линдсея - на русский язык она не переведена - я встретила такой факт. Во время второй мировой войны один симфонический оркестр в поисках заработка разъ­езжал по самым окраинным районам Англии. Случа­лось, что играли и просто так, что называется, из люб­ви к искусству. Однажды заехали на шахту в Уэльсе. Это было очень глухое место - шахтеры здесь ни разу не видели ни одного оркестра, хотя на отдельных инстру­ментах кое-кто играл. Так вот, оркестр сыграл им Пятую симфонию Бетховена. Шахтеры от этой музыки плакали, как дети, навзрыд: так много инструментов и как лад­но, дружно играют необыкновенно красивую музыку. Вот это пример потрясающего воздействия музыки на массу людей.
Она замолчала, торжествующе взглянув на меня из-под очков.
Конечно, пример очень хорош - это настоящий триумф музыки, полная ее победа над человеческой душой.
Мне вспомнились слова классика румынской музы­ки Джордже Энеску, много разъезжавшего с концерта­ми по глухим уголкам Румынии, который в ответ на недоуменные вопросы друзей сказал: «Если даже я най­ду здесь одного-единственного слушателя, способного оценить Партиту Баха, то цель моя достигнута».
И потому я все-таки не отказываюсь от индивидуального подхода к оценке музыки и задаю Мариэтте Сергеев­не вопрос о Рахманинове.
Но тут необходимо отступление.
* * *
...1912 год. Рахманинов на пороге сорокалетия. Он в зените славы. По общему признанию, он гениальный пиа­нист, изумительный дирижер. А композитор? Здесь мне­ния расходились. Публика, особенно молодежь, была в восторге от его музыки. Концертные залы дрожали от аплодисментов. Многие поклонники следовали за Рах­маниновым по городам, где он давал концерты, не же­лая пропустить ни одного. Однако профессиональные музыкальные круги имели свое мнение.
Тогда было в моде левое, модернистское искусство - все, что имело новизну, являло новое направление. А Рахманинов как будто ничего нового не открывал, писал обычную, традиционную музыку и, как считали теоретики, идущую след в след за Чайковским. Строгие профессора не принимали такого, по их мнению, эпи­гонства, скептически принимали его успех. И тем более не прощали Рахманинову неудач, как это было с его Первой симфонией. А ведь там он хотел быть левым в угоду моде, не осмелился быть естественным, самим со­бой.
К 1912 году уже прозвучали его Второй фортепьян­ный концерт и Вторая симфония - вершинные творения его музы, с мелодиями величавыми и бесконечными, словно повествующими о красоте родной природы, о ее степях и буйных весенних половодьях (в этих мелоди­ях было лермонтовское: «разливы рек ее, подобные ма­рям»). Ярко сверкали жемчужины его романсов «Весна идет», «Не пой, красавица», «Сирень». Не сходили с уст мелодии его еще дипломной юношеской оперы «Алеко». И все-таки для эстетов от музыки он бы лишь эпигоном Чайковского, «эклектиком». Это не говорили гром­ко, во всеуслышание, а шептали по углам, но слухи до­ходили до композитора, он глубоко переживал, заболев тяжелым неверием в свои силы.
И в эти дни он получил письмо, в конце которого вместо подписи стояла нотка «Re».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38